Игорь Болгарин - Расстрельное время Страница 42

— Я этого не сказал. Нет-нет, мы не собираемся мелочиться. Но наш прежний уговор — это всего лишь слова, — ласково, как малому ребенку, сказал Врангелю Дюмениль.

— Что вам нужно ещё? — Врангель не совсем понимал, к чему ведет адмирал. — Разве слово главнокомандующего Русской армии барона Врангеля уже ничего не стоит?

— Есть небольшая деликатная тонкость. Вы знаете, что по настоянию союзников Франция тоже де-факто заключила с Советской Россией договор о перемирии. Пройдет немного времени, и Советы могут предъявить нам иск на весь российский флот.

— Не могут! — не согласился Врангель.

— Почему вы так думаете?

— Потому, что флот принадлежит России! Не Советской России, а той, которую пока представляю я, главнокомандующий Российской армией.

— Вот! Золотые слова! — сказал Серж Клевцов. До сих пор он только добросовестно переводил беседу Врангеля с Дюменилем, теперь же вступил в разговор как адвокат. — Только эти слова надо запечатлеть на бумаге. Это будет договор между Францией и Россией, точнее, между главнокомандующим Русской армией генералом Врангелем и командующим средиземноморской французской эскадрой адмиралом Дюменилем. Оба имеют полномочия от своих правительств. За ваше правительство договор подпишет кроме вас ещё и полномочный посол России во Франции господин Маклаков. С ним это оговорено. И поверьте мне, старому опытному адвокату, этот договор никакому суду не удастся признать ничтожным.

— И это всё, что вас так волновало? — спросил Врангель.

— Сделка должна быть законной, — ответил Дюмениль.

— Что ж, составляйте договор. Если его пишут не на чистом золоте, я его подпишу. Сожалею, Россия дочиста ограблена, и золота у меня нет.

Часа через полтора обе стороны подписали договор, по которому Советская Россия лишалась Черноморского и Азовского флотов.

Расклеенное повсюду в Крыму письмо Врангеля о готовящейся эвакуации никого всерьез не взволновало. Собирались группками, читали, обсуждали, как правило, приходили к успокоительному выводу, что написано оно Врангелем в минуты отчаяния и неудач. Но сейчас уже всё налаживалось. Назначенный Врангелем руководить обороной Крыма генерал Кутепов не позволит сдать большевикам Крым. Все знали, что Кутепов — боевой генерал, много месяцев не выходивший из боев, и ему доверяли даже больше, чем Врангелю.

Кутепов тоже считал письмо Врангеля несвоевременным и даже вредным, так как подрывало боевой дух армии.

Появившийся на улицах Севастополя генерал Слащев в своем фантастическом белом ментике, переходя от одной группки людей к другой, нелестно отзывался о главнокомандующем. Он считал его трусом и паникёром и вступал в спор с теми, кто ему возражал. Обступающим его обывателям он доказывал, что большевики уже настолько выдохлись за время боев в Таврии, что овладеть Крымом просто не в силах. Была бы воля командующего и приказ, и армия просто-напросто сбросила бы большевиков в Сиваш, и они с радостью согласились бы на перемирие, оставив Русской армии Крым.

Об этом вскоре стало известно Врангелю, и он тут же отправил Слащева на передовые позиции под присмотр генерала Кутепова. Выехать поближе к фронту, в Джанкой, в своем салон-вагоне ему было запрещено. Принимать участие в боевых действиях тоже.

Салон-вагон Слащева остался стоять в тупике неподалеку от севастопольского вокзала. За проживающей в нем живностью: хромым вороном, котом Бароном и сварливым скворцом остались присматривать его старый денщик Пантелей и полевая жена Слащева, юнкер Нина Нечволодова.

Севастополь жил своей размеренной жизнью. Продолжали круглосуточно работать рестораны, синематограф возобновил показ старой патриотической ленты Василия Гончарова «Оборона Севастополя», бойко торговали турецкими товарами магазины, нарасхват сбывалась валюта и со страхом наблюдали обыватели за катастрофическим падением курса бумажного рубля.

Врангеля тоже устраивало это затишье. Даже зная тяжелое положение на передовых позициях, не высказывая это нигде вслух, он тоже втайне надеялся на чудо, и делал всё, что ещё было в его силах, чтобы это чудо свершилось. Все застрявшие в тылу войска он отправлял в распоряжение Кутепова. Отказался от своего конвоя и направил его в район Ялты для ликвидации высадившегося там десанта крымских партизан.

Письмо Врангеля, расклеенное повсюду, под ветрами и дождями пожухло, а в иных местах его и вовсе сорвали и, за дефицитом бумаги, пустили на самокрутки.

И всё же мысль, печатно высказанная об оставлении Крыма и существовавшая до недавнего времени лишь как слухи и предположения, начинала обретать плоть.

На Крымском перешейке продолжались тяжелые бои, но начальник штаба Шатилов, по настоянию Врангеля, полностью переключился на организацию исхода Русской армии из Крыма. Ему были известны все подробности последних боев и поражений, и уже поэтому был вынужден быть реалистом. Он знал, что чудеса бывают только в сказках, и поэтому с самого начала отказался от раздельной эвакуации, сначала семей, а затем армии. Не хотел рисковать. Развивающиеся события свидетельствовали, что армия может покинуть Крым раньше, чем это можно предположить. И суда, на которых будут эвакуированы беженцы, к этому времени не успеют вернуться за армией.

Впрочем, и Врангель тоже, надеясь на чудо, всё же продолжал заниматься массой дел, связанных с эвакуацией войск.

Врангель провёл короткое совещание, пригласив энергичного вице-адмирала Кедрова[28], главу правительства юга России при главнокомандующем Кривошеина и командующего армейским тыловым резервом генерала Скалона. Он распорядился заблаговременно организовать охрану таких важных учреждений, как почтамт, телеграф, а также направить дополнительные караулы на железнодорожные станции, вокзалы и морские порты.

Обратившись к Шатилову, Врангель сказал:

— Подготовьте, Павел Николаевич, приказ о том, чтобы в случае оставления нашими войсками Крыма, никто бы не смел портить и уничтожать казенное имущество, так как таковое принадлежит русскому народу. Что-нибудь в этом роде…

Шатилов сделал пометку у себя в тетради, с которой он в последние дни никогда не расставался. После чего доложил о распределении тоннажа но портам.

Генерал Скалон выразил сомнение о правильности расчетов:

— У меня в штабе ведется запись желающих покинуть Россию. Их количество столь велико, что рассчитанного тоннажа явно не хватит.

Воцарилось длительное молчание.

— Какие предложения? — обвел всех присутствующих вопросительным взглядом Врангель.

Поднялся вице-адмирал Кедров:

— Предлагаю обратить внимание на всё, что может держаться на воде. На маломерные суда и даже баржи. В конце концов возьмем их на буксир.

Была ещё одна проблема, решить которую Врангель пока никак не мог. И это приводило его в отчаяние. Уже третьи сутки, как он обратился к правительствам дружественных стран с просьбой принять беженцев из России в количестве двести-триста тысяч человек, разместить их на своей территории и, по возможности, позаботиться об их дальнейшей судьбе.

Но пока ни одна страна ничего не ответила. И когда придет тот печальный день и Русская армия будет вынуждена покинуть Крым, люди окажутся в отчаянном положении. Они не смогут высадиться ни в одном порту и вынуждены будут неизвестно сколько времени болтаться в открытом море.

А продуктов и воды Врангель распорядился загрузить совсем немного, всего суток на трое. И дело даже не в том, что в Крыму добывать продукты становилось всё труднее. Продукты, вода — это дополнительный вес, причем немалый. Стремясь как можно больше загрузить суда людьми, приходилось экономить на продуктах. Тришкин кафтан!

Глава пятая

Это был короткий, но странный период в жизни Павла Кольцова. Он находился в самой гуще боев, но ему, представлявшему в Повстанческой армии махновцев руководство Южным фронтом, было категорически запрещено, в какой бы то ни было форме, участвовать в боевых действиях.

Впрочем, Каретников тоже понимал, что Кольцов направлен к нему лишь в качестве наблюдателя, и всячески пытался его оберегать. Однажды он даже поссорился с Кольцовым, когда тот во время боя вдруг возник среди огня. И с тех пор приставил к нему, невесть в каком качестве, Мишку Черниговского. Каретников вменил Мишке в обязанность повсюду сопровождать Кольцова, во время сражений не допускать его в боевые порядки, и вообще отвечать за него головой.

И когда неподалеку гремел бой, рвались снаряды и со шмелиным жужжанием над их головами проносились излетные пули, Мишка вздыхал и не то сам себе, не то Кольцову жаловался:

— Оно, конечно… як на курортах. Мои татко з мамкою один раз на курорты ездилы. Од нас недалечко, на Днепре. Ну, як там, спрашую. Кажуть, больше в жисть не поедем. Днем в хате спишь, ночью около речки, на песку. Набралы всего на месяц, а съели за неделю. И работы никакой, почти як у нас с вами.