Марина Чечнева - Небо остается нашим Страница 42

Приглушив мотор, я повела машину на снижение. Мозг сверлила одна мысль: «Только бы дотянуть до границы Балаклавского аэродрома!» Рябова, словно угадав мое настроение, почему-то шепотом сказала, что до бомбометания осталось пять минут.

Удивительно долго тянулись эти минуты. Уже показалась взлетно-посадочная полоса. Движения на ней не было заметно. Неужели нас засекли, а теперь затаились и ждут, когда мы окажемся над их орудиями? Стараясь сохранить спокойствие, я спросила штурмана, хорошо ли она видит цель.

- Давай чуть правее! - скомандовала Катя. - У кромки поля что-то поблескивает. Похоже, истребители. [177]

Прошло несколько томительных секунд. И вдруг включились прожекторы, на нас обрушился ураганный огонь.

Может, от неожиданности я сама качнула самолет, но мне почему-то показалось, что это Рябова сбросила бомбы. Я тотчас развернулась и пошла со снижением.

- Ты что, с ума сошла?! - закричала Катя. - Давай назад!

- Зачем? - спросила я. - Ведь ты отбомбилась.

- Ничего подобного. Все бомбы под плоскостями.

Сделав круг, я зашла на цель повторно. Разрывы снарядов все продолжались. Я попробовала произвести противозенитный маневр и повела самолет змейкой, сворачивая то вправо, то влево. Он слушался, хотя на действия рулей реагировал не так быстро, как раньше. Вот они, эти 300 килограммов… Казалось бы, не так много они отняли у машины - всего доли секунды, но как дороги эти мгновения сейчас!

Нервы у меня были напряжены до предела. Так и хотелось крикнуть штурману: «Скорей! Чего медлишь!» Но Катя не торопилась. Я знала, она не сбросит ни одной бомбы, пока тщательно не прицелится.

Разноцветные линии огненных трасс проносились все ближе. Одна из них прошла перед самым винтом. Я инстинктивно до боли сжала ручку управления. Но взрыва не произошло. А через некоторое время самолет сильно тряхнуло. В переговорном устройстве послышался голос Рябовой:

- Вот теперь все. Можно уходить.

Последнее слово я скорее поняла по смыслу, чем услышала: его заглушил взрыв на земле. По силе его догадалась, что Катя разом сбросила все бомбы. У меня точно гора свалилась с плеч: эксперимент удался.

Теперь дело было за Поповой: судя по времени, ей уже следовало находиться на подходе. Обернувшись, я стала ждать вспышек взрывов. А их все не было. Пронзая тьму голубоватым светом, над аэродромом шарили несколько прожекторов. Потом и они погасли, а Надя все не давала зпать о себе.

- Неужели с ними что-то случилось? Как думаешь, Катя?

- Не будем торопиться с выводами, - ответила мне Рябова. - Мы вышли к цели раньше времени, а они могли задержаться. [178]

И словно в подтверждение ее слов, позади нас темноту ночи опять вспороли лучи прожекторов, затарахтели зенитки. А вслед за тем небосвод озарили вспышки взрывов.

Попова приземлилась минут через десять после нас.

- Молодцы, девушки, - встретила нас майор Рачкевич. - От всей души поздравляю. Считайте, что после вашего полета вместо одного стало два женских полка У-2.

В ту же ночь многие экипажи вылетели на бомбежку с увеличенной нагрузкой. С тех пор и до конца войны мы подвешивали под плоскости самолетов не меньше 300 килограммов бомб, а случалось, брали и 400. И ничего, моторы тянули. Конечно, изнашивались от этого они несколько быстрее. Но наши удары по врагу стали более ощутимыми. А это в конечном счете было главным.

* * *

Май сорок четвертого…

Май - весенний месяц любви и цветов, время, когда природа пробуждается после долгой зимы. В Крыму все зеленеет и расцветает особенно бурно. Душистыми весенними ночами мы летали к Севастополю бомбить врага.

Гитлеровцы стянули на севастопольскую землю много боевой техники, в том числе зенитную артиллерию. Они надежно окопались, позабирались в бетонные укрытия. Выковыривать их оттуда было трудно: враг, прижатый к морю, цеплялся за каждый метр крымской земли, особенно за мыс Херсонес. Но фашистам не было спасения ни на суше, ни на море. Севастополь расплачивался с ними за долгую свою боль.

На мысе Херсонес, где когда-то дрались последние защитники города, скопилось множество немецких войск. Отступать им было некуда. Позади лежало море…

* * *

Борьба за Крым близилась к завершению. С конца апреля полк базировался в Чеботарке, что в двух километрах восточнее города Саки. Отсюда мы летали добивать врага в Севастополь, в район Балаклавы и Байдарских ворот, на мыс Херсонес. Здесь гитлеровцы еще располагали тремя аэродромами, которые использовали для спешной эвакуации морем техники и живой силы. Чтобы [179] увеличить мощь своих ударов, наша авиация стала применять на этом участке фронта новую систему обработки вражеских объектов - полеты в несколько ярусов. Это позволяло наносить более концентрированные и ощутимые удары по врагу.

Но полеты ярусами требовали от штурманов и летчиц исключительной внимательности, точного расчета. Чтобы предупредить столкновения в воздухе, мы летали с бортовыми огнями, а выключали их только при подходе к цели. И несмотря на повысившуюся сложность работы, на плотную насыщенность вражеской обороны средствами противовоздушной защиты, в боях за освобождение Севастополя полк не потерял ни одного экипажа.

О нагрузке, которую выдерживали девушки в тот период, убедительнее всего говорит лаконичный язык цифр: за время боев в районе города-героя полк произвел 1147 боевых вылетов, что составляет в среднем 150 вылетов в ночь.

В эти незабываемые дни судьба подарила мне неожиданную приятную встречу. Я часто вспоминала своих друзей по аэроклубу, иногда получала от них скупые известия, знала, что кое-кто находится на нашем фронте, рядом со мной. Но ни с кем до сих пор не доводилось встретиться на перепутье фронтовых дорог. А как хотелось хоть на миг увидеть знакомое лицо, почувствовать крепкое рукопожатие старого товарища, услышать от него несколько слов!

И вот однажды, вернувшись из очередного боевого полета и воспользовавшись какой-то заминкой у вооруженцев, я выбралась из кабины, чтобы немного размять затекшие ноги.

Ух, до чего же здорово, когда под тобой твердая земля! Особенно если до этого ты в течение трех часов только и делала, что взлетала, маневрировала под огнем вражеских зенитчиков, садилась и снова взлетала. Я с наслаждением потянулась, сделала несколько шагов и вдруг услышала голос дежурной:

- Чечневу - на КП, к командиру полка!

Обычно во время боевой ночи летчиц никогда не тревожили такими вызовами. Обеспокоенная, прибежала я на командный пункт.

- Не надо, вольно, вольно, - остановила меня майор Бершанская, увидев, что я вытянулась по стойке «смирно [180]» и хочу рапортовать. - Дело сугубо личное. Тут к вам гость.

Загадочно улыбнувшись, она отошла в сторону, и передо мной предстал - могла ли я подумать! - мой первый инструктор. Я буквально остолбенела от неожиданной радости и, наверное, с минуту стояла с раскрытым ртом, не в состоянии произнести ни слова.

- Ну здравствуйте, - услышала я, - здравствуйте, товарищ гвардии старший лейтенант!

- Миша! - невольно вырвалось у меня. - Михаил Павлович!

Дужнов шагнул мне навстречу, и мы долго молча и улыбаясь трясли друг другу руки. Вот и сбылось то, о чем я мечтала. Случай оказался более щедрым ко мне, чем я могла ожидать, он свел меня не просто с товарищем, а с другом, любимым учителем и воспитателем.

Дужнов был все таким же стройным, подтянутым, аккуратным и даже чисто выбритым. Война и фронтовые неудобства не изменили его привычек. Таким я увидела его в первый раз шесть лет назад на осоавиахимовском аэродроме, таким же повстречала и на фронтовом, где подчас даже помыться толком было негде.

- Да как же вы здесь? - наконец обрела я дар речи.

- А вы?

- Я в полку Бершанской.

- Стало быть, мы соседи. Наш полк тоже в составе второй гвардейской. Вот не чаял, что доведется встретиться со своей ученицей у самых стен Севастополя, да еще в такую жаркую боевую ночь.

- Значит, и вы летаете на У-2? Но как же так, воюем бок о бок и не знали об этом.

Дужнов развел руками:

- Всякое бывает. А я, откровенно говоря, был твердо убежден, что вы в истребительной авиации. Помните ваши планы?

- Не вышло, Михаил Павлович. Раскова отговорила, порекомендовала на ночные бомбардировщики.

- Жалеете?

- Пожалуй, немножко жалею. А вы?

- Тоже немножко.

И мы оба рассмеялись, прекрасно поняв друг друга. Встреча наша длилась не более пяти минут. Я спешила в очередной полет. Дужнова тоже ждал самолет. Михаил [181] Павлович оказался в нашем расположении неожиданно - залетел со своей эскадрильей пополнить запас бомб, которые кончились к тому времени в их полку.