Светлана Герасимова - «Я убит подо Ржевом». Трагедия Мончаловского «котла» Страница 43

Что касается непосредственно генерал-майора В. И. Швецова, то командующий фронтом в первые недели операции за неудачи 29-й армии винил ее командующего настолько, что даже планировал его заменить. Вряд ли это было обоснованно. Выше уже говорилось, что находившиеся в районе прорыва дивизии были измотаны предыдущими боями и малочисленны из-за потерь личного состава. Войска испытывали острую нужду в боеприпасах, что вынуждало проводить наступление на неподавленную оборону врага. В то же время и фронт вряд ли мог помочь армии большими резервами, их просто не было. Имевшиеся штаб направлял туда, где видел наибольшую опасность. Именно этим можно объяснить направление 365-й стрелковой дивизии 22 января к Осуйскому, куда с 21 января стремились пробиться немецкие части. Документы армии свидетельствуют о том, что управление армией было утрачено лишь на короткое время, после того как противник отрезал ее части и соединения от основного фронта. Но практически сразу оно было восстановлено и осуществлялось до самого выхода из окружения. Связь армия-дивизия действовала бесперебойно. Подчеркнем, что во всех воспоминаниях господствует утверждение, что прорыв из окружения начался только после приказа. У армии не было боеприпасов, горючего, продовольствия, и тем не менее она сражалась, выстояла в окружении и вырвалась из него. О том, что командующий армией действовал правильно, говорит тот факт, что он оставался на своем посту и в окружении, и после выхода из него. Более того, Военный совет фронта поддержал В. И. Швецова в ситуации, когда он превысил свои полномочия.

В то же время те же документы свидетельствуют о фактах расхлябанности, неорганизованности в частях и соединениях, недостатках в управлении ими, за что поплатились должностями и даже жизнью отдельные командиры. Но в целом следует подчеркнуть стойкость, мужество, самопожертвование основной массы оказавшихся в окружении бойцов и командиров.

Иностранные авторы также писали о причинах неудач войск Красной армии в период зимнего наступления начала 1942 г., повторяя в основном то, о чем сказано выше. В частности, С. Ньютон констатировал отсутствие у русских частей «противотанковых боеприпасов к своим орудиям», отмечал, что русские «сами почти превратились в ледышки, поэтому на контрнаступление отреагировали не сразу». Интересны высказывания бывшего противника: немецких генералов – участников февральских боев. Х. Гроссман писал, что наступлению вермахта «способствовало лишь то, что русские плохо использовали 17 дней с момента прорыва». Генерал Э. Раус, командовавший в те дни 6-й танковой дивизией, сравнивал действия частей вермахта с действиями русских войск: «Так как Гитлер категорически запретил любое отступление, каждое соединение было вынуждено удерживать собственные коммуникации, потеря которых в разгар зимы привела бы к неминуемой гибели германской армии… Зато русские, наоборот, загнали свои дивизии в непроходимые леса, пытаясь разрезать на части наши отступающие армии. К середине января советские солдаты обнаружили, что они вынуждены есть собственных лошадей, чтобы не умереть с голода. Потом в пищу пошли шкуры и копыта… Русская артиллерия страдала от острейшей нехватки боеприпасов, и часто батареи могли позволить себе выпустить не более 10 снарядов в день. Такое положение дел объясняет, почему группа армий «Центр» сумела несколько месяцев удерживать фронт, протяженность которого увеличилась с 500 до 1800 километров… А ведь у нас оставались только слабые части, составленные из тыловиков и обозников».

Необходимо признать очевидное: именно умелое управление войсками позволило вермахту устоять перед советским наступлением в январе – феврале 1942 г. Командование германской армии осуществило мероприятия, которые позволили не только стабилизировать восточный фронт, но и нанести ряд новых ударов по советским войскам. Прежде всего, в отличие от советской Ставки ВГК, распылившей свои силы, командование вермахта, определив наиболее опасное место обороны, стягивало туда вначале все части и подразделения, которые оказывались поблизости, привлекая и тыловые формирования. Затем к опасному месту направлялись более крупные резервы, в том числе из Европы, и часто за счет других участков фронта. Следует отметить и другой стиль взаимоотношений в вермахте, когда вышестоящие командиры доверяли нижестоящим, проявлявшим инициативу, а нижестоящие могли предъявить требования к своему начальству. В качестве примера можно привести поведение в январе 1942 г. В. Моделя, когда он действовал вопреки и распоряжениям своего непосредственного начальства – командования группы армий, и даже верховного главнокомандующего. Свидетельством иных, чем в Красной армии, отношений может быть и телеграмма в штаб группы армий «Центр», где командир корпуса говорит о своей вине перед своими солдатами за то, что не может поддержать их боеприпасами, пополнением, а требования предъявляет высокие: «Сов. секретно. Из штаба 9-й армии в штаб ГА «Центр». 16.01.42.г. 5.10. Представляем донесение штаба 3-й танковой армии, содержание которого в равной степени относится ко всем корпусам: «В штаб 9-й армии. Штаб 27 ак доносит. Корпус удерживает приказанную линию и будет ее и дальше удерживать. Но предпосылкой для этого является регулярное снабжение дивизий достаточным количеством боеприпасов, особенно для артиллерии, тяжелым оружием взамен выбывшего и, наконец, прибытие достаточного пополнения пехоты. Начиная с 5.12.41 г. войска непрерывно ведут тяжелые оборонительные бои. Боевой состав и физические силы иссякают и уже достигли внушающего опасения уровня. Даже при теперешней спокойной обстановке на фронте ежедневные потери от воздействия противника и от морозов требуют немедленного восполнения. К тому же участки дивизий становятся все длиннее. Смена пехоты и ее отдых просто невозможны, но срочно необходимы. К тому же пехота делает нечеловеческие усилия, а требования становятся все большими, а не меньшими. За эти недели она доказала, что и сегодня она в состоянии сохранить превосходство перед противником и отразить его натиск. Но этому однажды придет конец, так как просто не будет пехоты. Конечно, в настоящее время главные бои происходят в других местах, и это видят в войсках. Но как ответственный командир я считаю своим долгом вновь высказать просьбу выделить пополнение пехоты в достаточном объеме и как можно скорее и в достаточном объеме снабжать корпус боеприпасами.

Если не будут приняты никакие меры помощи, в войсках может создаться мнение, что для них ничего не делается. Для штаба корпуса невыносимо предъявлять к войскам все новые требования, а самим стоять с пустыми руками и утешать на будущее. В конце концов, от этого пострадает доверие к командованию. Штаб 3-й танковой армии… от 15.1.1942 г.».

В последующем и Верховное командование, и командиры Красной армии многому научатся. Будет использован и немецкий опыт: так, в 1944 г. успех так называемых «десяти сталинских ударов» будет достигнут именно сосредоточением сил на определенных участках фронта. Но 1942 г. был для Красной армии годом учебным, как бы ни критиковали за это название В. В. Бешанова. А. С. Орлов, полковник, доктор исторических наук, сотрудник Института военной истории МО РФ, в июне 2003 г. также признавал: «…Весь 1942 год ушел на обучение нашей армии современной войне. Обучение это шло в ходе боев, отсюда и огромные потери не только в 1941 и 1942 годах, но и в 1943-м…»

Истоки необходимости такой «учебы» лежали, прежде всего, в решениях Ставки ВГК. По мнению другого специалиста – доктора исторических наук, в настоящее время научного директора Российского военно-исторического общества М. Ю. Мягкова, «…масса примеров 1941–1942 годов, когда были приняты решения, с которыми определенные командующие могли быть не согласны. Но на этих решениях настаивали. Здесь и битва под Москвой, и весенне-летние события 1942 года… На мой взгляд, командование, в том числе и верховное, тогда еще трудно представляло себе сложности механизма выполнения решения после отдачи того и иного распоряжения – не все совершается, как по мановению волшебной палочки, от одного телефонного звонка, одного решения. Но требовало… Каждый раз принимались решения, которые не были как следует продуманы, которые не учитывали реально сложившейся ситуации и в конце концов вели к большим потерям. Причем в любом случае эти решения принимались на высшем государственном уровне».

Известно, что предвоенный младший и средний кадровый офицерский состав в основном погиб в сражениях 1941 г. Пришедшие им на смену после краткосрочных курсов командиры не имели необходимого опыта боев и, как правило, очень быстро погибали или выходили из строя, как видно на примере 359-й стрелковой дивизии. Приходили новые командиры, и история повторялась.

Но высший командный состав: командующие фронтами, армиями, работники Ставки и Министерства обороны – кадровые офицеры, многие – участники Первой мировой и Гражданской войн. Пусть какая-то их часть использовала прежний опыт, уже не соответствующий новым условиям войны, но основная часть высшего офицерства понимала неадекватность сложившейся ситуации принимаемых на государственном уровне решений, но не противостояла этим решениям. Ответ на вопрос: «Почему?» – очевиден: это могло стоить каждому не только звания, должности, но, возможно, и жизни. Более того, они и сами стремились выполнить не подкрепленные материально решения, и требовали выполнения своих приказов от подчиненных. Следовательно, они разделяют с высшим командованием страны ответственность за неудачи и большие человеческие потери.