Аркадий Минчковский - Мы еще встретимся Страница 43

Въехав в село, машины застопорили. Открылась дверца кабины головного «студебеккера», и оттуда выскочил рослый артиллерийский командир в широких кирзовых сапогах. За спиной его забавно, не по-строевому болталась плащ-палатка. Фуражка была сдвинута назад. Командир держал в руках карту и, оглядываясь кругом, силился сориентироваться. Видно, ему это не очень-то удавалось, потому что, увидев неподалеку Ребрикова, он сложил карту и направился в его сторону. Что-то удивительно знакомое заметил Ребриков в походке приближавшегося к нему широкими шагами артиллериста.

И вдруг, могло ли это быть?! У Ребрикова застучало в висках. Нет, в самом деле! Да ведь это, кажется, был Чернецов… Сережка Чернецов. Одноклассник, друг! А может быть, кто-то до чертиков похожий на него… Но артиллерийский командир уже и сам остановился и замер с открытым ртом, не доверяя своим глазам:

— Володька!

— Серега!

Они крикнули это совершенно одновременно, но вместо того, чтобы кинуться друг к другу, все еще стояли, не веря в то, что эта необыкновенная встреча, о которой и думать-то было странно, произошла. А затем подбежали друг к другу и крепко обнялись.

— Ребриков, черт. Ну и забрался!

— Силен, силен, Чернец… Артиллерия!..

— Вот не ждал, Вовка. А я чуть не сиганул мимо.

— Смотрю, что за знакомая мачта движется… Ты куда же?

— Части РГК. Резерв главного командования. По фронтам гастролерами ездим. Вот и к тебе явились порядки наводить.

— Сейчас будет полный порядок. Пошли ко мне.

— Торопимся, понимаешь. Отстали немного от своих. Боевое питанье получали. Мне вот сюда надо. — Чернецов развернул карту и ткнул пальцем в отмеченный красным кружком населенный пункт. — Спросить хотел и вдруг… Ты!

— Скажем, скажем, — все тут облазили. Это район тридцать шестой. — Ребриков заставил друга сложить карту. — Неужели же мы с тобой… Как говорил Швейк, на фронт не опоздаешь.

— Ах ты черт, Вовка! — Чернецов сунул карту в планшет и щелкнул кнопкой. — Только на скорости.

— Есть, есть, товарищ старшой… Обогнал ты меня, — радостно закивал Ребриков, намекая на то, что старый друг перегнал его в звании.

А Чернецов повернулся к своим и крикнул:

— Лебеденко! Десять минут на перекур и прочее…

И сразу же с тяжело груженных машин посыпались на дорогу ребята в пилотках и плащ-палатках, запрыгали, разминая затекшие ноги.

Комдив в этот день с утра уехал в штаб армии со старшими командирами, и для Ребрикова оказалось как нельзя кстати, что места в машине не нашлось.

И вот они уже сидели в светлой комнатке полковника. Володька налил по стопочке себе и Сергею, угощал его наскоро собранными закусками: американскими консервированными сосисками, солеными помидорами, горячим деревенским хлебом.

Были они оба, кажется, такими же, как два года назад, и все же иными, и приглядывались один к другому с нескрываемым любопытством.

Немногим отличалась военная судьба Сергея от Володькиной. Из Ленинграда их также вывезли вместе с училищем и выпустили в конце года. На передовую он угодил сразу. Был под Москвой, затем на Донском фронте. Там стал командовать батареей. Побывал и в резерве, а потом попал в части РГК.

— Ребята тут у меня мировые, орлы, — сказал Чернецов.

Ребриков рассказал коротко о себе, а закончил так:

— Если бы не комдив, ни за что бы я в адъютантах не был. Но и тут, ничего, скоро уговорю его — и опять ротой командовать…

Чернецов кивнул и закусил мятым помидором. Видно, он не очень-то одобрял адъютантское положение Ребрикова.

— Кто же из наших еще в городе остался? — спросил Ребриков.

— Много, наверное.

— Про Левку слышал?

— Слышал. В ополчение пошел. Слабец он, как-то ему там.

Оба не заметили, что говорить они стали иначе. Куда меньше, чем прежде. Да и слова появились другие, раньше им незнакомые.

Надо было расставаться, и вдруг Чернецов спросил:

— С Долининой не переписываешься?

— Нет, — Володька помотал головой. — Говорят, она в госпиталь пошла. В общем, уехала. Не слышал?

— Нет. Действует где-нибудь, конечно.

— Конечно, — согласился Ребриков. — Ну, а у тебя как с Майей? Есть ее позывные?

Вдруг он вскочил с места и ловко изобразил, как Сергей, в три дуги согнувшись, ходил под руку с Майей Плят. Это был старый Володькин номер. Доставалось же когда-то от ребят Чернецову! Однажды он даже готов был полезть в драку с Якшиным, который особо усердствовал в насмешках. Но сейчас Сергей только весело рассмеялся. Еще бы! Володька Ребриков напомнил ему школьные дни.

— В тылу она, — как-то мечтательно сказал Чернецов. — В Тобольске, что ли. В институте каком-то.

Но было ясно — твердо знает, где живет Майя и в каком она институте.

Не десять минут, а побольше получился перекур у Сергея. Чернецов заспешил. Батарее предстоял еще нелегкий путь по разбитым дорогам. Вышли на улицу, Чернецов дал команду.

— По коням! — шутливо крикнул он.

Повеселевшие, размявшиеся артиллеристы полезли на машины. Взревели мощные двигатели. Сергей открыл дверцу головной машины и так просто пожал руку Ребрикову, словно собирался с ним увидеться завтра. Колонна двинулась. Чернецов снова распахнул дверцу и помахал Ребрикову.

— Мы еще встретимся! — крикнул он.

И Володька ответил:

— Как-нибудь, в Берлине! — И добавил: — В шесть часов вечера после войны!

Рев моторов заглушил его слова. Колонна удалялась в открытую степь. За тяжело груженными машинами, повиливая из стороны в сторону, тащились длинножерлые пушки.

Из штаба корпуса комдив вернулся довольный, радостный. Энергично вошел в дом, торопливо ответив на приветствие адъютанта, протянул ему руку:

— Поздравляю. Награжден орденом. — И так как Володька не сразу понял, о ком идет речь, спросил: — Не доволен, что ли? Звезда.

Оказалось, комдив привез с собой не только приказ, но и ордена. Володьке он их не показал:

— Получишь — наглядишься.

Всех награжденных по штабу он приказал выстроить в первом отделе к пяти часам.

Ордена вручал сам. Возле столика стоял еще капитан из отдела кадров, читал фамилии награжденных.

Тревожное чувство овладело вдруг Ребриковым. Ему почему-то подумалось, что комдив ошибся, что сейчас всех позовут, а его пропустят и он стоит тут зря, на посмешище.

— …лейтенанта Ребрикова Владимира Владимировича.

Он припомнил, как гордились в училище выправкой хорошие строевики, и, крепко отбив шаг, шагнул к полковнику. Дальнейшее он потом не очень хорошо помнил. Почувствовал в левой руке холодный металл и острые уголки «Звездочки», а правой ощутил крепкое пожатие комдива и снова очутился в строю награжденных.

Полковник произнес короткое торжественное приветствие. Длинно Латуниц говорить не умел.

В первый раз в этот день назвал их полковник офицерами, и старое это слово, еще только начинавшее вновь входить в военный обиход, заставляло подтягиваться и иначе смотреть на себя.

— Пляши, Ребриков!

Ребриков поднялся. В дверях стоял счастливый, улыбающийся Кретов. Подняв руку, он помахивал запечатанным конвертом.

— Пляши. Из Ленинграда.

— Давай сюда.

— Танцуй!

— Да ну тебя. Хватит!

— На, на, неблагодарная личность.

Ребриков взял в руки изрядно помятое письмо. Из Ленинграда! Первое почти за полтора года. Почерк Андрея он узнал сразу.

Кретов все еще стоял рядом. Ему, видно, не терпелось разделить радость с товарищем.

— Из Ленинграда.

Ребриков перевернул конверт, оглядел его с другой стороны. Он все еще не решался вскрыть письмо. Кретов вдруг понял, что ему здесь нечего делать. Может быть, он стал не очень-то добрым вестником. О Ленинграде знали мало. То, что знали, заставляло сжиматься сердце. Что-то могло быть в письме!..

Кретов замялся:

— Ну, я пойду. Будь.

Ребриков кивнул.

Как только закрылась дверь за капитаном, он разорвал конверт.

«Братишка Володька!

Наконец-то я получил твои письма. Черт знает какого времени и одно новое. Надеюсь, и мое в твоих руках…»

Так начиналось письмо Андрея. Они никогда не были особенно нежны друг с другом. Вообще презирали различные родственные отношения и порой посмеивались над ними.

Дальше брат писал о том, что завидует Володьке и его товарищам — они наступают, а их армия зарылась по уши в снег — и ни с места.

«Живем мы как на зимовке, — писал Андрей. — Попиваем чай из брошенных хозяевами самоваров и иногда постреливаем. Скучно как в дождь в доме отдыха. Сестричка неподалеку. Немного посерьезнела». Володька понял — Андрей находился на Карельском перешейке. Сестричка — река Сестра. Старая граница возле Белоострова. Там где-то воевал Андрей. Ловко придумал. Обошел военную цензуру — не замарали. Да и подумаешь — тайна!