Алексей Ивакин - Десантура Страница 43

- Кровью платили, - ответил за сыновей Полкман. - И своей, и чужой.

- Кто этот человек? - не обращая внимания на Мартына, спросил парней уполномоченный.

- Отец, - ответил тот, который побольше в размерах. - Полкман Мартын Мартынович. Командир демянского партизанского отряда.

- Давид… - протянул Гриншпун парню его билет. - Больше на Голиафа похож.

Парень не улыбнулся шутке. А документ завернул в тряпочку и сунул за пазуху.

- Значит, подтверждаете? - спросил особист у второго - тоже Мартына.

Тот молча кивнул.

- Ну, ну… - неопределенно ответил Гриншпун. Потом повернулся к Полкману:

- Извините. Работа такая… Николай Ефимович, вы закончили с ними? Поговорить надо.

Тарасов вместо ответа шагнул к Полкману:

- Мартын Мартынович, сейчас вас боец проводит к врио начштаба, там решите технические вопросы, лады?

Полкман кивнул.

- Полыгалов! Проводи партизан!

Рядовой Полыгалов, ставший порученцем Тарасова, после того, как в штабном шалаше погиб вместе с Шишкиным и лейтенант Михайлов, махнул Полкману и сыновьям рукой. Проходя мимо особиста Мартын-старший не удержался и буркнул:

- Шлемазл. Поц гойский.

Буркнул тихо. Но так, чтобы Гриншпун услышал.

Тот не удержался от улыбки, когда партизаны скрылись в лесу:

- Надо же, ну никак не думал, что меня тут еврейским матом обложат…

- Борис, - Тарасов улыбку не поддержал. - Ты что за спектакль устроил? Членские взносы приплел какие-то?

- А они, командир, и впрямь не уплачены. Впрочем, это не мое дело…

- Именно! - перебил его подполковник. - У тебя что, паранойя разыгралась? Мужики у нас раненых заберут и на Гладкий Мох на санях отвезут. Понял?

- А ты уверен, что на Гладкий Мох? - перебил Тарасова Гриншпун.

Тот осекся от неожиданности.

- Ты что…

- Идемте, товарищ подполковник…

И Гриншпун зашагал в ту сторону, откуда появился несколько минут назад.

Тарасов поспешил за ним.

Через полчаса они были на месте.

Месте происшествия, которое было оцеплено взводом охраны.

- Смотри, подполковник. - Гриншпун сдернул тряпку с котёлка, стоявшую рядом с костровищем.

- Ну, котёлок… - пожал плечами Тарасов.

- Ближе смотри, - особист осторожно, как что-то противное, взял круглый котёлок за проволочную ручку и поднес к лицу комбрига.

- Жирный изнутри. И мясом, вроде пахнет. И что?

- Идем дальше, - отбросил котёлок особист. Он зашёл за кусты. Под ними лежал десантник, укрытый дерюгой.

- Вчера, видать, помер. Вечером. Или ночью.

Гриншпун сдернул дерюгу. Тарасов, привыкший, кажется, ко всему резко отвернулся.

Штаны и подштанники бойца были разрезаны и стащены до колен. А с обоих бедер срезано мясо до отливающих голубым костей.

- Часть сожрали, паршивцы. А часть бросили в кустах. Видать, засек кто-то. Они и смылись.

- Кто они-то, не темни, особист!

- Из второго батальона ночью пропали двое. Рядовые Топилин и Белоусов.

- Белоусов, Белоусов… Баянист, что ли?

- Ну да. Синенький скромный платочек.

- Вот же…

Тарасов, казалось, растерялся. Что угодно, но только не это! Предательство казалось ему невозможным. Да ещё и…

- Вечером они парой были в охранении, около лежки раненых. Смена их не обнаружила. Стали искать, нашли вот это, - кивнул Гриншпун на котёлок. - А потом партизаны являются. Месяц не было, а тут взялись. Может, полицаи?

- Непохоже, уполномоченный. Непохоже. Слишком быстро для полицаев они явились.

- Зато как им удобно. Сотню раненых без боя в плен утащат. Подумай, командир. Нельзя им доверять.

Растерянность Тарасова прошла быстро:

- Решим на заседании штаба. Бойца похоронить. И молчок! Не хватало мне ещё людоедства, твою мать…

Командиры и комиссары, вопреки мнению Гриншпуна, раненых решили, все же, отправить с партизанами на Гладкий мох.

- Зря, товарищ подполковник, зря… Как бы не пожалеть. Потом.

Особист резко развернулся и зашагал к себе. Подполковник долго смотрел ему в спину, догадываясь, что особист считает его главным виновником всех бед бригады…

Полкман с сыновьями шагал в конце колонны, размышляя над странным поведением этого особиста.

С одной стороны, у него работа такая - всех подозревать.

С другой стороны…

Полкману было немного обидно. Воюешь, воюешь, а тебя, вот такие, подозревают черт знает в чем.

Молодой ещё… Глупый. Совсем шлемазл. За полицаев, небось принял? Ага… Так и сунулись бы полицаи в самые зубы десантникам. Да и какой из еврея Полкмана полицай? Смешно…

Да черт с ним, с этим… Как его… Капитаном Гриншпуном. Раненых надо довезти…

Десантников уложили на санях по четыре-пять человек. Самых тяжелых. Остальные - легкораненые шли сами. Шатались, но шли. Сердобольные партизаны делились с ними своими скромными запасами.

Десантники не отказывались.

Полкман поражался этим парням. Молодые же совсем. Большинству и двадцати-то ещё нет. Откуда столько сил… Уму непостижимо.

Размышления командира прервал дозорный с левого фланга:

- Мартын Мартынович! Лыжников заметили. Вдоль дороги идут метрах в трёхстах.

- Наши? - насторожился Полкман

- Да кто ж их разберет! В маскахалатах, идут осторожно. Не приближаются. А мы и не спрашивали их…

- Правильно, - буркнул Полкман. - Пойдем-ка глянем.

Он надел старые свои охотничьи лыжи, подбитые мехом, и сноровисто пошёл за парнем из дозора.

Ходить зимой по лесу - целое искусство. В кусты не пролезешь, деревья тоже не по линеечке растут. Да и каждую кочку огибать приходиться. Лыжу поломаешь - и крантец охоте. На фрицев. Или кто-там шастает? Полкман смутно заподозревал, что бдительный особист послал за обозом раненых своих головорезов - проследить, что да как. Заодно и помочь, ежели немцы вдруг вылезут. Егерей немало шляется сейчас по лесам. И эсэсовцев. Этих, говорят, специально обучили на лыжах за десантниками бегать. Да ещё, говорят, финны появились. Сам Полкман их ещё не встречал, но слухи слыхивал.

- Вона, Мартын Мартыныч! Видите, с елок снег падает? Во, во! - Ванька Фадин, совсем ещё молодой пятнадцатилетка, возбужденно тыкал деревянной лыжной палкой в сторону шевеления кустов на противоположном краю просеки.

Полкман приложил палец к губам - тихо, мол, не ори! - и снял карабин с плеча. Немецкий 'Маузер'. Партизан его больше уважал, чем родную трёхлинейку. Удобнее, зараза. Прям не снимая с плеча можно затвор передернуть. А трёху - пока опустишь, пока передернешь, пока снова прицелишься. А в бою лишняя секунда жизнь отнимает. Свою или чужую. Кто быстрее… Пока быстрее Полкман. И сейчас тоже…

С той стороны просеки с винтовкой, обмотанной белыми тряпками, высунулся солдат. В белом маскхалате. Слишком белом. Десантники все в грязных, прожженых халатах. А этот очень уж чист. За первым вышёл второй, третий, четвертый… Пятеро. Небольшой дозор. И двинулись через открытое пространство, пригибаясь.

Полкман прицелился…

- Хальт! Хенде хох! - крикнул он своим мощнейшим басом. И на всякий случай добавил вечный русский матерщинный пароль.

Немцы, а это были именно они, партизан уже не сомневался, почти мгновенно брызнули в стороны, залегли и открыли стрельбу. И стали, почему-то, отползать!

Полкман не стрелял, удобно устроившись за шикарной толстой сосной.

- Дядь Мартын, дядь Мартын! Чего не стреляем-то, а? Чего не стреляем-то? - волновался Ванька.

- Цыц, Ванька! Лежи спокойно! Немцы палили недолго. Хорошие вояки. А на выстрелы уже бежали партизаны и некоторые десантники. Которые поздоровее.

Немцы приподнялись и рванули обратно.

- Дядь Мартын, дядь Мартын! Ну чего?

- А чего? - улыбнулся сквозь бороду Полкман. - Пусть идут. Потом прищучим. А то сбегут и приведут сюда подмогу.

Ванька нахмурился, решив, что командир струсил. Обычное решение для пятнадцатилетнего мальчишки, рвущегося в бой.

Чтобы пострелять.

И отомстить за повешенную мать.

- У нас, Ванька, сейчас другая задача раненых довести, а не в бой ввязываться. Понял? Доведем - повоюем, - Полкман подмигнул и потрепал мальчишку по голове. Но тот дуться не перестал. ещё бы. Командир не дал пацаненку вырезать десятую зарубку на прикладе.

- Все нормально, товарищи! Немецкий дозор! - поднялся Полкман навстречу бегущим партизанам и десантникам. - Был, да я на них рявкнул, они и сбежали. Так, Ванька?

Ванька хмуро кивнул.

Кто-то засмеялся. От голоса Полкмана даже лошади приседали.

- А теперь, обратно к саням и давайте-ка ходу прибавим. Чтоб гости не пожаловали.

Но без гостей в этот день не обошлось.

Они пожаловали, когда санитарный обоз уже подходил в краю болота Гладкий Мох. Полкман пожалел было, что не попытался кончить тех немцев на просеке. Но жалеть надо было раньше. А сейчас надо было воевать.