Мицос Александропулос - Ночи и рассветы Страница 44

Спирос сел за свой столик, Бабушка и Янна начали набирать тексты, которые он принес с собой. В подвале закипела работа. Прежде чем печатать, Космас прочитал прокламации.

«Греки, — говорилось в первой, — остановите смертные казни! Всеми средствами боритесь против террора! Боритесь за народные столовые и повышение заработной платы! Укрепляя и расширяя ряды ЭАМ, завоюем жизнь и свободу. На расстрелы, на принудительную мобилизацию ответим непокорностью, всеобщей забастовкой, сопротивлением и партизанской войной».

Спирос уже приготовил маленькие листовки, На одной из них Космас увидел стихи Паламасаз

Земля порабощенная, восстань!Воспрянь, Канариса{[60]} Эллада!

На другой были стихи Ригаса:

Пусть лучше час свободы нам суждено прожить,Чем сорок лет в неволе жизнь рабскую влачить!

На остальных листовках — короткие лозунги:

«Хлеба! Свободы!»

«Смерть фашистским убийцам и их приспешникам!»

«Столб с перекладиной, огонь и топор предателям!»

«Греки тысячу раз предпочтут умереть, чем пойти на службу к фашизму!»

Ночь пролетела быстро. Только на рассвете они закончили печатать и стали упаковывать прокламации. Получилось четыре больших пакета. По одному на каждого.

Первым, когда соседи еще спали, вышел Спирос. Чуть позже ушла бабушка.

Было часов девять, когда Космас и Янна доехали на автобусе до улицы Академии. Они занесли пакеты в кафе к Георгису и спустились к площади Омонии. Космас думал, что в городе уже начались волнения, и был разочарован, когда увидел обычную будничную картину.

— Не торопись, — говорила Янна, — через полчаса все придет в движение. Пойдем-ка лучше на площадь Канингоса.

На площади Канингоса было спокойно. Но ровно в десять сюда со всех улиц стали стекаться группы демонстрантов. В несколько минут они заполнили всю площадь. Неподалеку от Космаса над толпой поднялся человек в крашеном солдатском кителе и начал речь:

— Правительство предателей подписало приказ о мобилизации…

Со всех сторон послышались крики: «Смерть предателям!» Они заглушали голос оратора. Но тот продолжал говорить и жестами призывал собравшихся к порядку. Наконец гул толпы немного стих. Оратор сказал, что намерения немцев и их греческих сотрудников ясны. Фашисты на всех фронтах терпят поражение. Восточный фронт уже стал могилой гитлеризма. Удары Красной Армии и бомбардировки союзнической авиации каждый день доставляют на кладбища и в госпитали тысячи вражеских солдат. Фашистское чудовище истощено, оно истекает кровью и уползает в свое логово. Ему нужны оборонительные сооружения, нужны рабочие руки. Вот в чем цель мобилизации, которую они уже сумели навязать народам в ряде оккупированных стран. Теперь они хотят навязать ее Греции.

— Но в Греции у них ничего не выйдет! Они не смогли послать ни одного грека на русский и другие фронты. Ни один грек не пойдет на строительство оборонительных сооружений. Греки воюют против фашизма! Мы первыми поднимаем знамя борьбы против принудительной мобилизации! И только победа положит конец этой борьбе. Ничто не может нас устрашить. На попытки навязать нам мобилизацию мы ответим всеобщей забастовкой, сопротивлением и партизанской войной!

Янна показала в сторону улицы Академии. Оттуда несли греческое знамя. В первый раз бело-голубое полотнище свободно развевалось на улицах города! За знаменем колыхался огромный плакат. На нем большими буквами был написан лозунг, который Спирос и его помощники печатали ночью: «Греки тысячу раз предпочтут умереть, чем пойти на службу к фашизму!»

В центре площади подняли на руки человека с рупором. Он крикнул:

— Внимание! Внимание! Все в министерство труда!

В министерстве хранились списки мобилизованных.

— В огонь!

— Поджечь министерство предателей!

Площадь зашевелилась. Зазвучали песни. В рупор снова кричали:

— Внимание! Внимание!

Передние ряды остановились, задние стали напирать на них. Началась толкотня.

— Знамя вперед! — крикнули в рупор.

Ряды расступились, и знаменосца пропустили вперед. За ним проследовали большой плакат и целое море маленьких флажков и красных полотнищ с лозунгами. Шествие двигалось вперед.

Лицо Янны горело. Она поднималась на цыпочки, стараясь охватить весь людской поток.

— Жаль, что у нас нет плаката! — сказала она Космасу.

Возле них какой-то мальчик старался пробиться через толпу. В одной руке он держал большой красный плакат, свернутый в рулон. Этот плакат мешал ему пробраться вперед.

— Куда ты несешь его, товарищ? — спросил Космас.

— Я потерял своих! — с досадой сказал мальчик. — Помогите мне пройти.

— Дай мне плакат, и тогда пройдешь!

Мальчик с обидой посмотрел на Космаса.

— А что ты делал ночью? — спросил он. — Спал? Ну вот. А я всю ночь писал…

— Раз так…

Космас посторонился, парнишка протиснулся и скрылся в толпе. Но прошло немного времени, и они снова столкнулись. Парнишка был красен, как рак, и пыхтел от натуги: плакат был слишком велик для него.

— Ну как, не нашел еще своих? — спросил Космас.

Мальчик не ответил. Он сделал еще одну безуспешную попытку пробиться вперед и, отчаявшись, обернулся к Космасу:

— Знаешь что, товарищ? Бери пока плакат, но если я разыщу своих, ты мне его отдашь. Идет?

Космас развернул плакат. Это был кусок материи, прикрепленный к деревянным планкам. За одну планку взялась Янна, за другую Космас. Белой краской, очень неровными буквами — большими вначале, крохотными в конце — на плакате были написаны две первые строки национального гимна:

Узнаю клинок расплаты,Полыхающий грозой{[61]}, —

а с краю большими буквами: «ЭАМ».

Космас обернулся. На мгновение он увидел мальчика, промелькнувшего в толпе, но тотчас же потерял его из виду.

Колонна вышла к красному зданию министерства.

У министерства уже завязался бой. Здание было оцеплено, вокруг него в несколько рядов стояли немецкие солдаты и итальянские карабинеры. Первые шеренги демонстрантов несколько раз пытались прорвать их цепь и выйти к зданию, но не сумели. Немцы отбросили их ружейным залпом. Между солдатами и народом образовалась мертвая зона, на которой остались лежать первые раненые. Но демонстранты не отступили. Всюду колыхались знамена и плакаты, звучали песни. Ораторы призывали народ к новой атаке.

Тот самый человек в солдатском кителе, который выступал на площади Канингоса, снова говорил, поднявшись на плечи товарищей. Его не было слышно, и тогда он взял рупор. Несмотря на то что гул толпы заглушал его голос, все понимали, о чем он говорил. Каждый сознавал: если они отступят, мобилизация станет реальностью. А чтобы выиграть этот бой, нужно захватить здание и сжечь списки.

X

— Пойдем вперед! — сказала Янна. — Сейчас начнется наступление…

Космас попытался проложить в толпе дорогу. В это время кто-то дернул его за пиджак.

— Эй, товарищ! Товарищ!

Его обступила стайка мальчишек. Среди них тот, который дал ему плакат.

— Ну как, нашел своих?

— Дай лозунг!

Космас свернул плакат и протянул его мальчишкам.

— Что вы с ним будете делать? — спросила Янна.

— Мы его повесим!

— Где?

— Мы уже нашли место. Оттуда будет видно всем.

Приближалась критическая минута. Обстановка становилась все напряженнее. По-прежнему звучали песни и лозунги. С улиц непрерывно прибывали новые колонны.

На носилках проносили раненых. Люди вооружались палками, досками и булыжниками.

Янна и Космас пробились в первые ряды. На расстоянии нескольких метров от них виднелись каски немецких солдат. Карабинеры окружили здание. Из окон министерства и соседних домов торчали дула автоматов.

Вокруг наступила тишина, и донесся чей-то негромкий голос.

— Это Ставрос! — сказала Янна. — Пойдем!..

Но пройти было невозможно. Космас повис на плечах мужчин, стоявших впереди. Ставрос говорил не торопясь и так спокойно, словно находился у них в подвале типографии:

— Сейчас нам нужно мужество. Мы должны идти вперед. Ни шагу назад, вперед и только вперед, пока не захватим здание министерства. Немцы будут стрелять в нас, но мы не должны останавливаться, даже когда рядом упадет наш товарищ. Наша цель — разгромить министерство рабства!

Он повернулся и пошел к министерству. Прокладывая дорогу локтями, Космас догнал оратора с площади Канингоса.

— Отойдите назад, товарищ, — сказал ему оратор, — впереди пойдем мы…