Богдан Сушинский - Фельдмаршал должен умереть Страница 44

Ветер тем временем усиливался, и Скорцени с трудом удалось развернуть шлюпку так, чтобы войти в крохотный залив. Был момент, когда он неудачно подставил борт волне, чуть было не опрокинул своё судёнышко, что вызвало у княгини новый прилив насмешек. Она вела себя почти с детским озорством, совершенно пренебрегая при этом опасностью. К морю девушка привыкла, перспектива потерять шлюпку её не пугала, а возможность заночевать в связи со штормом на островке казалась заманчивой.

— Сейчас начнётся ураган, который будет длиться трое суток, — накаркала она штурмбаннфюреру. — Сама слышала прогноз. И все трое суток нам придётся просидеть на островке, без еды и воды, питаясь только тем, что вам удастся выловить с помощью самодельной удочки в прибрежных водах.

Выслушивая её милый бред, Отто столь же мило отмалчивался. Причал выглядел почти новеньким, что, однако, не делало его привлекательнее. Сколоченный из неотёсанных брёвен и каких-то старых досок, с оставшимися в них ржавыми гвоздями, он свидетельствовал лишь о том, что мастерили его наспех, причем делали это люди, имеющие весьма приблизительное представление о плотническом ремесле. Да к тому же без надлежащих инструментов.

— Работа Нантино, — извиняющимся тоном объяснила княгиня, — того самого, из охраны. Это он у нас топорных дел мастер.

— Неважный, следует сказать, — скептически оценил его усердие Скорцени, высаживаясь на берег и помогая сойти княгине. Шлюпку он подтянул повыше, чтобы её не смыло в море, и привязал к одной из опор причала.

— Хижину тоже он сварганил?

— Вы несправедливы, Отто, хижина получилась вполне приличной: почти двухэтажной, на сваях…

— Да ну?! Похожей на хижины индейцев?

— Полинезийцев, как объяснил её создатель, Морской Пехотинец. Однажды во время учений его роте пришлось полтора месяца провести на островке в Океании. Именно там он достиг своего совершенства как хижиностроитель. Здесь, правда, Морской Пехотинец не обнаружил бамбука и ещё чего-то, чем они обычно скрепляют бревна и стебли.

— Очевидно, лиан.

— Вам тоже приходилось бывать на островах в Океании?

— Сегодня впервые.

— Да ещё со мной! Вам непозволительно повезло. Такое просто невозможно забыть.

— Такое грешно забывать.

Скорцени обнял её за плечи, привлёк к себе и как можно нежнее поцеловал в губы.

— Такое тоже грешно забывать, — польстила ему Мария-Виктория. — Только стоит ли соблазнять друг друга?

— Не стоит, — решительно подтвердил Отто.

Хижина показалась Скорцени довольно уютной. Он был явно несправедлив по отношению к её создателю. Поднявшись по шаткой лесенке на второй этаж, штурмбаннфюрер осмотрел часть островка, ограниченную подковообразной скалой, благодаря которой он, очевидно, и был назван Скалой Любви. Затем прошёлся взглядом по зеленому массиву материка, посреди которого виднелись черепичные крыши виллы и хозяйственных построек, по палубе яхты, от борта которой они с княгиней недавно отчалили.

Островок и впрямь казался заброшенным посреди океана, а ближайший берег — всего лишь оконечностью другого такого же осколка тверди земной — необитаемого, поглощённого вселенской отрешённостью. Впрочем, местность, в которой приютилась «Орнезия», представала перед открывшим её для себя в одинаковой степени дикой и в то же время по-своему чарующей.

— Вы уверены, княгиня, что вон там, на самой этой скале, действительно кто-либо когда-либо занимался любовью?

— Как уверяет нас легенда…

— Подобные легенды обычно зарождаются на какой-то реальной основе.

— Хотите испытать эту страсть со мной?

Столь лобового вопроса Скорцени не ожидал, поэтому промычал в ответ что-то нечленораздельное.

— Сразу же огорчу: никакая сила, даже сила любви к вам, не заставит меня подняться по её губительному склону. Ведь эта твердь названа Скалой Любви, а не Скалой Безумия.

— После нашего визита название придётся изменить.

— Вы, как всегда, слишком самоуверенны.

Скорцени спустился с мансарды и остановился напротив Марии-Виктории. Досчатый лежак с набитым сеном тюфяком находился в двух шагах от них и казался таким же доступным, как и женщина. Сардони стояла, почти касаясь подбородком его груди, и внимательно следила за каждым движением, за выражением лица, глаз, но Отто так и не смог понять, что ею двигало, что удерживало рядом с ним: обычное любопытство, желание быть обладаемой им, или же, наоборот, желание вовремя заметить опасность и метнуться к выходу?

— Знаете, о чём я вспомнила сейчас, Скорцени? — прошептала она, когда руки штурмбаннфюрера вновь сомкнулись у неё за спиной.

— Уверен, что вспомнили лес неподалёку от виллы «Карпаро», и тропинку, по которой вы шли, расстреляв саму себя задолго до того, как мне пришло в голову извлечь пистолет.

— Вот видите, как трудно нам встречаться после этого «расстрела»?

— Которого не было.

— Который все же состоялся, Скорцени; состоялся, состоялся! Несмотря на то, что вы так и не решились — уж не знаю, из каких побуждений — потратить на меня свой драгоценный патрон.

— И там, в лесу, и затем, каждый раз, когда вы начинали вспоминать об этом расстреле, меня не покидало чувство, что вы жалеете, что расстрел всё же не состоялся. А ведь я обязан был пристрелить вас. Так заведено во всех разведках мира.

— Хотите исправить свою оплошность прямо сейчас, здесь, на Скале Любви?

— О чем это вы? — налился свинцом взгляд обер-диверсанта рейха.

— Может, пожелаете повторить расстрел или, точнее, завершите тот, который так и остался недоведенным до логического завершения.

— Слишком рискованно провоцируете, княгиня Сардони. Причём делаете это не впервые, — резко молвил Скорцени. — Никогда не рискуйте таким образом. Оружие — как заклятие, оно способно срабатывать само по себе, спущенное с курка неосторожным словом. Не существовало виллы «Карпаро», не существовало леска, не было ничего такого, что напоминало бы вам о расстреле. Запомните это наконец, любимица смерти.

Вместо ответа Мария-Виктория провела кончиками пальцев по его шрамам, по подбородку, задержала руку на шее.

— Любовь тоже подобна проклятию, господин «самый страшный человек Европы». Но, сколько ни вызываю её, сколько ни провоцирую, ничего не получается. Не смогли бы объяснить, почему?

— Очевидно, потому, что воспринимаете меня не как мужчину, а как палача — улыбку ему заменил полузвериный оскал, способный остепенить или же, наоборот, повергнуть в трепет кого угодно.

— Оказывается, всё дело во мне, — потянулась к нему Мария-Виктория, призывно поводя подбородком и пытаясь добиться его поцелуя.

Дальше слова уже потеряли всякий смысл. Почти бросившись в объятия друг друга, они вместе ступили два шага, отделявших их от лежанки. Немного поблуждав по несложным нарядам девушки, Отто наконец сорвал с неё всё, что только можно было сорвать, и, повалив поперёк тюфяка, чуть не переламывая женщину в пояснице, брал её долго и ненасытно. Me отпуская, не давая возможности не то, чтобы хоть как-то привести себя в порядок, но хотя бы прийти в себя.

Были мгновения, когда Отто казалось, что этой женщиной вообще невозможно утолить свою страсть. Но не потому, что не ощущал её тела, а потому, что ощущение это было настолько сильным, настолько необычным и неповторимым, что ликование плоти не угасало, как это случалось обычно, а, наоборот, возгоралось в новом огне желания и ярости, в новом первородном стремлении обладать и быть обладаемым. Во что бы то ни стало — обладать и быть обладаемым!

9

… Когда это наваждение наконец развеялось, Скорцени обессиленно присел рядом с лежаком и уткнулся лбом в судорожно сжатые ноги женщины. Разгоряченному, истекающему потом, невероятно уставшему, ему уже не хотелось ни подниматься, ни продолжать сражение страстей. Просто сидеть вот так, уткнувшись в ноги женщины, сидеть целую вечность, прислушиваясь ко всё нарастающему рокоту волн, к поскрипыванию жердей на крыше хижины, к шепоту крон.

«Теперь я знаю, — сказал себе Скорцени, — что первый человек Земли был зачат на точно таком же острове, а может, именно на этом под грохот прибоя, потрескивание стен хижины и стенание лесной кроны. Вот почему всё это и произошло сейчас на острове. И ты здесь ни при чём. Это и в самом деле не Скала Любви, а самая настоящая Скала Безумия».

Обхватив руками икры женщины, он потянулся вверх, с удивлением ощущая, что не сможет отпустить её до самого утра. Он вновь хотел её с той же неутоленной жаждой, с какой набросился в первый раз.

— Ты способна подняться?

— По-моему, нет, — едва слышно проговорила Мария-Виктория.

— Что-то случилось?

— А вы так и не поняли, что именно?

— Значит, всё в порядке? — несколько встревоженно спросил Отто.