Иван Черных - Крещение огнем. «Небесная правда» «сталинских соколов» (сборник) Страница 44

— Не надо обижаться, я это просто так сказала. Идем.

В небе снова возник звук летящего на восток самолета.

— Это уже второй. Бомбить идут.

— А немцы тут почти каждый вечер бомбят.

— Свирепствуют…

Осипову было приятно идти рядом с девушкой. Он слышал свои шаги, Светлана же бесшумно ставила ногу на землю, и от этого у него появилось ощущение ее воздушности. Темнота еще больше усиливала появившееся представление.

В молчании они прошли несколько шагов.

— Мне показалось, что вы все в последние дни, да и сегодня, какие-то очень грустные?

— Будешь грустный: командир полка погиб… и не один он.

— Вот беда-то… Мой папа и брат тоже где-то воюют. Мы с мамой так боимся… И когда все это кончится?

— Я думаю, не скоро еще. Немец опять начал наступление. Вам бы лучше уйти отсюда…

— Мама не хочет. Говорит: «В своей хате буду и мужа, и сына ждать. Будь что будет». Да и я теперь работаю… Так что мамино решение остается в силе.

Светлана взяла Матвея за руку:

— Скажи, а тебе страшно там?

Матвей не ожидал такого вопроса. А до этого момента и не ставил его перед собой. И теперь думал: как же все это на самом деле выглядит? Что он думает и ощущает в бою? Ему захотелось найти правду в своем, человеческом поведении и ответить на вопрос по-честному, без бравады.

Светлана, видимо, поняла его затруднение, отпустила руку Матвея и шла теперь молча.

— Света, может, я и не все в этом понимаю правильно, но, наверное, надо ответить так: когда получаешь задание на вылет — всегда волнуешься, а в воздухе и над целью — работаешь. С тобой опыт и ненависть к врагу; если ты его не убьешь — он убьет тебя. В это время бояться некогда. Потом, после вылета, когда остаешься наедине с собой и начинаешь вновь вспоминать вылет и бой, то бывает и страшно до озноба, а по спине мурашки ползают… Иногда во сне воюешь, и тут тоже бывает не до смеха: на тебя нападают, а ты никак из-под атаки вывернуться не можешь и маневрируешь до того, что во сне устаешь, а проснуться не можешь. Вот тут уж по-настоящему страшно бывает, даже вспотеешь, как в настоящем бою… Был у меня не так давно, на другом фронте, боевой вылет на немецкий аэродром, в котором погиб мой ведомый летчик. Тяжело было, немец гнался за мной почти сто километров, стрелял. Два раза попал в самолет. Но я все же выбрался из этой передряги. Как видишь, живой. Так вот, когда мы с немцем играли в «кошки-мышки», страха не было! Все время думал, как его обмануть. А позже… Несколько ночей воевал во сне. И так бывает не только со мной. Ребята иногда тоже ночью дневные бои видят.

Какое-то время шли молча. Стал слышен прерывистый гул моторов очередного немецкого бомбардировщика. Где-то южнее в небе бесшумно шевелились щупальца прожекторов. Их безмолвные лучи были пусты и холодны. Вверху для них не было никакой опоры, и они пропадали бесследно в вышине.

— Спасибо за правду, Матвей. Наверное, на войне у всех так.

И снова пошли молча.

Сердце девушки наполнилось теплотой к этому совсем незнакомому пареньку, который вместе с ее отцом и Миколой выполняет тяжелую солдатскую работу. Ей страшно захотелось, чтобы все пули и снаряды пронеслись мимо самолета Матвея, чтобы он не пострадал на войне, которая уже многим и многим принесла горе, страдания и смерть… Если бы она верила в бога и могла молиться?

Матвей думал о случайности встречи. Он благодарил эту вторую случайность: на его пути еще не встречалось такого необыкновенного человека, который бы излучал вокруг себя столько света и тепла. Их сегодняшнюю встречу его сердце отмстило радостно-тревожным перестуком. Оно уловило, вероятно, предназначенные ему лучи, идущие от Светланы, и теперь, как подсолнух к солнцу, тянулось к ней…

— Какое у тебя прекрасное имя, — как бы отвечая своим ощущениям, сказал Матвей. — Светлана, Света, Светик… Когда ты рядом, и на душе светлей становится.

— Правда, Матвей? Тебе нравится мое имя? Это меня так отец назвал…

Светлана остановилась.

— Вот наша хата.

Матвей сразу загрустил. Он стоял так близко от Светланы, что чувствовал запах ее волос. Ему нестерпимо захотелось взять эту хрупкую, беззащитную девушку на руки и унести подальше от свиста пуль, от падающих бомб…

Пытаясь заглушить нахлынувшие на него чувства, Матвей прервал затянувшееся молчание:

— Света, ваш дом рядом со станцией, и это небезопасно.

— А у нас погреб есть..

— Погреб? — Матвей усмехнулся. — Хочешь, расскажу тебе, что с нами было, как только мы сюда прилетели?

— Я слушаю тебя. — Она взяла его за руку, словно боясь, что рассказ быстро окончится и он уйдет от нее в неизвестность…

Вздрогнув от этого нежного прикосновения, Матвей с трудом заставил себя говорить:

— Самолеты нашей эскадрильи поставили в самом южном углу аэродрома. От стоянок речка и железнодорожный мост через нее в километре. Собралось нас несколько человек, летчиков, и попросили мы разрешения у нашего командира Наконечного пойти на речку выкупаться. Метрах в двадцати от моста разделись и прохлаждаемся. Шутим, и никто не услышал, как за облаками к этому месту подошли «Юнкерсы-88». Наверное, летели со снижением на убранных моторах, чтобы шуму было меньше. Когда они вышли под облака, кто-то из ребят как закричит: «Братцы! „Юнкерсы“ на мост заходят!»

А мы все голышом. Куда от бомб бежать? Как я додумался, не знаю, только диким голосом заорал: «Всем под мост!» — и сам, что есть духу, к нему. Оглянулся, ребята бегут за мной… Добежал. С размаху животом на землю. Прижался к бетонной береговой опоре. А ребята за мной падают, кто рядом, кто на приятеля, как блины, шлеп, шлеп… Если есть душа, то не знаю, где она у нас в это время была. Только слышу коротенький свист, словно кто сверло на больших оборотах ввинчивает. А потом началось: грохот, звон, вонь, пыль, сажа. Било нас воздухом о землю и из воздуха землей. Потом сразу все стихло. Слышу, зенитки тихонько, как собачонки из подворотни, тявкают… Ушли немцы. Две девятки их было. А мост стоит. Посмотрели мы друг на друга: черти, а не люди. Посмеялись! Рады, что живы остались. Одежонку собрали, выстирали, сами вымылись. Техники с аэродрома собрались идти наши останки собирать, а мы живехонькие им навстречу.

— Зачем же вы побежали под мост, если догадались, что его бомбить будут?

— Тут, Светланочка, наверное, моя прошлая профессия сказалась. Я раньше летал и воевал на бомбардировщике и изучал закон рассеивания бомб как элемент вероятности попадания в цель. Вот, видимо, и сработал в голове у меня этот закон. Бомбе ведь легче рядом упасть, но не в цель. А если бы побежали от моста — побили бы нас начисто, видишь, как бывает, а ты говоришь — погреб…

Матвей замолчал. Светлана тоже какое-то время стояла в задумчивости.

— Как странно бывает на войне, — почти шепотом заговорила Светлана. — Случайность может распорядиться человеческими жизнями. Спасибо тебе, Матвей. Пора прощаться. Тебе надо хоть немного поспать. — Она, как дуновение ветерка, коснулась губами его щеки. — Спокойной ночи, Матвей.

— Спокойной ночи, Светлана…

Шел обратно неторопливо: не хотелось стереть ощущение не поцелуя, а горячего прикосновения к щеке. Неторопливо текли мысли. Нет, не мысли, а, скорее, озвученные ее певучими словами, звуковой тональности голоса, может быть, сохраняющегося в нем запаха ее жизни.

Почему-то вдруг вспомнилось далекое теперь детство. Школа. Девочка из соседнего четвертого класса, при виде которой у него кружилась голова. Память вскрыла ему только ощущение того его состояния, но он не мог вспомнить сейчас ее имя, а ее облик расплывался в какой-то неопределенности и воздушности.

Он всегда старался быть где-то близко около нее, идти следом, но так ни разу и не поговорил. Только старался быть лучше.

Что это было?.. Влюбленность?.. Наваждение?..

Другая школа. Другие девчонки в ней были ему неинтересны. Посетившее его состояние блаженного головокружения постепенно исчезло.

И вот теперь, через годы, новое повторение забытого старого. Радостно-тревожное состояние души и сердца.

Наступление немецких войск продолжалось. Переправы теперь уже не являлись основными целями. Главные силы врага находились на восточном берегу реки, и нужно было их бить, пока они шли в колоннах к линии фронта.

Сразу с рассветом на разведку вражеских колонн с одновременной их штурмовкой ушли шесть «илов» во главе с комэском Гороховым. Все летчики ждали результатов этого вылета, чтобы, получив свежие сведения о противнике, вновь обрушить на него свой огонь.

Расчетное время полета окончилось, но группа с задания не возвращалась. Митрохин нервничал, но старался не показывать вида. На командном пункте полка было тихо. Ведущие групп, находившиеся у командира полка, боролись с волнением каждый по-своему: Русанов играл сам с собой в шахматы, Маслов уткнулся в карту обстановки и что-то на ней старательно изучал. Тишина накалялась растущей тревогой. Долгое молчание оказалось не под силу начальнику штаба. Он встал из-за своего стола с телефонами и закурил.