Олдржих Шулерж - Всегда настороже. Партизанская хроника Страница 44

Партизаны поднялись и пошли дальше. Вскоре подошли к одиноко стоявшему догоравшему домику. У поваленной ограды горбился навесик колодца. Партизаны подбежали к нему, достали старой глиняной шайкой воду и, черпая ее грязными руками, стали жадно пить. Из развалин домика вышли двое стариков. Сгорбившиеся, с угасшими глазами.

— Немцы сожгли? — спросил их Франтик Малек.

Они кивнули.

— А как же вы остались живы?

— Спрятались в лесу.

— Но ведь они могут вернуться. Почему же вы не ушли совсем?

Они пожали плечами и посмотрели на сад. Там между обожженными деревьями стояла молодая стройная груша.

Ниже партизаны наткнулись на деревеньку. Вошли в первую же избушку. Там, в темных сенях, на коленях стояла женщина. Голова ее была повязана черным платком. В руке она держала горящую керосиновую лампу. За спиной у нее стоял изможденный, весь высохший горец в темном жилете. Рукава его белой рубашки, казалось, светились в сумраке. Руки были молитвенно сложены.

— Берите что хотите. Нас все равно убьют… — произнес горец монотонным, невыразительным голосом.

Усталые парни постояли немного на пороге, потом вышли и тихонько прикрыли за собой дверь.

За домом лежала мертвая женщина. Над нею стояли мальчик лет пяти и его сестренка помладше.

На колокольне зазвенел колокол. Вернее, жалкий колоколишко. Партизаны прошли через селение, Йожка Марману механически повторял в такт ударов колокола:

— Зову живых, зову живых…

— Ради бога перестань, — крикнул кто-то из партизан.

Цепочка партизан медленно двигалась вперед. Те, что шли в конце, помогали раненым.

Ранним утром на Мартиняк прикатил мерседес. Несколько немцев стали ломиться в дверь гостиницы. Другие ворвались в дом Козлика. Появились они настолько неожиданно, что никто не успел спрятаться.

Они вывели под штыками и поставили перед домом все семейство Козликов — отца, мать, Божку, ее братьев — старшего Йозефа и младшего Владю, их шурина Рудольфа.

Все это видел один из сыновей старушки, у которой прятали Ушьяка.

Немцы набросились на Йозефа Козлика, высокого крепкого парня:

— Ты Граховец?

Парень стал смотреть по сторонам и получил за это пощечину. Самолюбивый и непокорный Владя сорвался и полез в драку. Немцы тотчас же окружили его. Сын старушки, (он стоял за деревом) воспользовался моментом и исчез в глубине леса. Немцы, решил он, пришли за Козликами и Граховецем. Козликам уже ничем не поможешь, а учителя надо предупредить…

Немцы ехали быстро. Водитель вел мерседес лихо, на серпантину не выезжал, а срезал резкими поворотами между деревьями, где виднелись следы подводы, на которой Козлики доставляли из Бечвы на Мартиняк припасы. В какую-то минуту они заметили среди деревьев бегущего парнишку, окликнули его, но он помчался еще быстрее. Тогда они начали стрелять, но машину сильно трясло, и пули не причинили парнишке вреда.

На повороте немцы решили, что обогнали его. В том месте, где лесная тропа подходит близко к шоссе, мерседес остановился. Но кругом было тихо. Только тоскливо шумели деревья.

Парнишка пробежал через опасное место минутой раньше. Пока немцы подкарауливали его у поворота, он уже взобрался на противоположный крутой склон. Он сильно устал. Сердце готово было выпрыгнуть из груди. И все же он собрался с силами и одолел крутой склон.

До школы парнишка добежал с трудом. Руду он застал в пижаме.

— Худо дело… они приехали за тобой, — прохрипел паренек.

Граховец схватил брюки и свитер. Жена уже в дверях протянула ему макинтош, и он побежал через школьный двор.

— Немедленно уходи, немедленно, понимаешь… Возьми дочку и уезжай в Мезиржичи… Загляни к Папрскаржу, скажи, чтобы сразу же скрылся… — крикнул он.

Подъехав к школе, немцы увидели женщину с ребенком, но не обратили на нее внимания. Взломали дверь. Квартира учителя Граховеца была пуста.

За школой на плоском камне сидел сын старушки с Мартиняка. Его били по лицу, пока из носа и губ не потекла кровь. Потом втолкнули в машину и уехали.

Мурзин лежал в кормушке. Дровосек Кысучан и лесник Зетек ходили к нему поочередно почти каждую ночь.

Уже в начале ноября выпала легкая белая пороша. На дорогах и в долинах она сразу же растаяла, а в лесах и горах так и осталась лежать.

В то утро Мурзин долго смотрел на запорошенный снегом лес. Ночью к нему никто не пришел. Вспомнил, что сегодня двадцать седьмая годовщина Октябрьской революции… Потом стал думать о том, что приближающаяся зима не обещает ничего хорошего, если вовремя не придет Красная Армия.

День этот был тихий. Очень тихий. Только серны выглядывали из зарослей кустарника и снова скрывались.

Арестованный — доктор Длабайя — сидел в ресторане гостиницы с гестаповцем Шеберле. Они обедали. С той минуты, когда немцы схватили доктора у Всетина в машине оружейного завода (он ехал с Бенешеком с Вартовны после осмотра раненого Миши), в судьбе его произошли поразительные изменения. Его стали допрашивать в отделении гестапо в Билой. Допрашивали безжалостно, потому что хотели во что бы то ни стало выяснить, кому он этой ночью оказывал помощь. Длабайя упорно твердил, будто кто-то вызвал его по телефону в Липтал, но в условленном месте никого не оказалось, и он отправился обратно во Всетин. Машина оружейного завода случайно подобрала его, С самого начала было ясно, что никто из гестаповцев этому не поверит. Но потом заболела дочка Шеберле, и тот однажды ночью забрал его из камеры тюрьмы, которую гестаповцы устроили рядом с гостиницей, в бывшей конюшне, и отвез к больной. У девочки был плеврит. Не исключалась угроза вспышки туберкулеза. И Длабайя решил, что в этом может быть его спасение. С того времени он и стал лечить дочку Шеберле. С молчаливого согласия гестаповцев в дальнейшем доктора допрашивал только сам Шеберле. Иногда он даже приглашал его пообедать.

У стойки, где торговали пивом, поднялся шум. За столом штатских сотрудников с самого утра пил коротышка Мыдлох. К полудню нервы у него окончательно сдали, Он упал лицом на стол и расплакался. Собутыльники, сговорившись взглядами, насильно влили в него еще несколько рюмок. У Мыдлоха начался нервный припадок. Он стал кричать, что соберет чемоданы и уедет домой, пора наконец обрести покой. Длабайя поднялся, думая помочь Мыдлоху, но Шеберле дал ему понять, что этого делать не следует. Два агента, стоявшие у стойки, подхватили Мыдлоха под руки и вывели из ресторана. Через минуту заурчал мотор автомобиля. Длабайя понял — автомобиль скоро вернется, но уже без Мыдлоха. Агент, у которого сдают нервы, иначе не кончает.

Боже, как все это отвратительно! Перед глазами возникло лицо женщины, которую привезли вместе с ее братьями с Мартиняка. Слипшиеся от пота волосы, красные глаза, распухшие губы. Когда он наклонился над ней, она прошептала: «Дворжак погубил меня».

Длабайя не знал, кто он, этот Дворжак. Не понял он также, почему она сообщила ему об этом. Поручение?..

У гестаповца Шеберле был пунктик. Он просто обожал соблюдать хорошие манеры. За столом ему всегда удавалось опередить доктора с церемонным пожеланием приятного аппетита. Длабайя приходил в полную растерянность от сознания того, что он — узник этого шумливого немца, столь пунктуально придерживающегося основ хорошего тона и так свирепствующего во время допросов. Опоздал он и на этот раз. Когда же кивком поблагодарил Шеберле, тот сказал ему:

— Пойдемте со мной, доктор!

Длабайя, разумеется, повиновался. Но Шеберле повел его не в камеру, а в канцелярию.

Там на скамье лежал труп самого младшего из той группы арестованных, которую доставили с Мартиняка. Совершенно очевидное сквозное ранение легких и в области сердца.

Шеберле закурил, взял со стола документы убитого и начал диктовать машинистке:

— Владимир Козлик… чех… год рождения…

Из протокола следовало, что заключенный Козлик во время допроса набросился на сотрудника гестапо, связанными руками разбил ему лицо, и тот в порядке самообороны убил арестованного. Доктор Длабайя должен был дополнить протокол более точным определением причины смерти.

Когда дежурный вел Длабайю в камеру, охранники сажали в арестантскую машину Божку Козликову и других. У Длабайи сжалось сердце. Уж он-то знал, что те, кого увозят в этой машине, обратно не возвращаются. У доктора было такое чувство, будто тогда в канцелярии Козликова не сказала ему всего. Захотелось узнать больше и передать все надежному человеку. В ту минуту он чувствовал отвращение к самому себе.

Перед гостиницей на первом снегу бросались снежками два парня в кожаных пальто. Это были те самые парни, которые увезли Мыдлоха.

Во всех населенных пунктах по обоим склонам Бескид, на Бечве и Челядне, оккупанты объявили военное положение. Горный массив от Трояновиц до Рожнова и Френштата окружили, войска. Солдаты заняли шоссе Рожнов — Дольная Бечва — Горная Бечва — Главата и соорудили по обеим сторонам его пулеметные гнезда.