Сергей Михеенков - Штрафная рота. Высота смертников Страница 45

Прокопий наконец вырвался и побежал вперед. Она хотела окликнуть его, предостеречь, чтобы был осторожен, но побоялась и этого — голос слишком громко прозвучит в вечерней тишине леса, и его могут услышать те, кого она продолжала бояться больше всего.

Самолет был немецкий. На фюзеляже и единственной уцелевшей плоскости виднелись бело-черные кресты. Корпус, видимо, при падении раскололся пополам. Шасси, похожие на лапы хищной птицы, вошли глубоко в землю. Часть уцелевшей плоскости то ли обгорела, то ли была ободрана. Зиял внутренний каркас. Но и он был изрублен и искорежен.

— Ну, что там? — шепотом окликнула Зинаида Прокопия, который уже протиснулся в разлом корпуса самолета и пытался разглядеть его изнутри.

— Керосином пахнет, — отозвался Прокопий.

Вечер опускался на лес быстро. Казалось, что кто-то небрежной рукой рассыпал повсюду чернильный порошок, и он теперь, попав на заиндевелую, заснеженную траву и покрытые изморосью кусты и деревья, начал расплываться, заполнять пространство, уменьшая его в размерах.

Рука Прокопия вскоре исчезла. С минуту он возился внутри самолета, и вскоре Зинаида снова увидела его в проломе. Он лез назад, пятясь и волоча за собой что-то тяжелое. Зинаида подбежала, ухватилась за брезентовую лямку и тоже потащила.

— Что это, Прокош? Какие-то мешки?

— Парашюты. Там, внутри, один летчик лежит…

— Мертвый?

— Конечно, мертвый. Он него почти ничего не осталось. Один скелет. Он даже не воняет.

Они выволокли парашюты.

— Давай факел сделаем.

— Нельзя тут зажигать. Бензин. Может взорваться.

— Самолеты заправляются не бензином, а керосином. Керосин не взрывается.

— Зачем нам туда лезть? — снова испугалась Зинаида. — Давай заночуем здесь. Разведем костер. Укутаемся парашютами и будем спать возле костра.

— Не бойся.

— Нет, не ходи больше туда. Завтра утром, когда рассветет, посмотрим. — И, помедлив, спросила: — Он там один?

— Кто? Мертвяк? Я видел одного.

Они развели костер возле фюзеляжа, рухнувшего на землю и уже обросшего травой самолета, нагребли листвы, натаскали лапника. Когда пламя стало одолевать наваленный кучей хворост и озарило корпус самолета, они принялись разбирать парашюты. Серебристо-белый парашютный шелк казался влажным, холодным, как дюраль корпуса самой машины. Но костер делал свое дело. Пламя играло на поленьях, охватывало сухой хворост и разбрасывало вокруг тепло. Вскоре их лежанка нагрелась. Зинаида подоткнула шелк, чтобы он случайно не загорелся от углей, стреляющих из костра. Прокопий, свернувшись калачиком, вскоре засопел. А она еще долго не смыкала глаз. Прислушивалась к обступившей их со всех сторон ночи, к лесу, привставала на локте и оглядывалась по сторонам. Она знала, что если уснет и она, то они станут совсем беззащитными. Это ее доводило до ужаса, и она решила изо всех сил крепиться, не спать. Но никто не собирался беспокоить их сон и нарушать одиночество. Эта мысль пришла вскоре, и она приняла ее с тем внутренним спокойствием, с каким принимают неизбежное. Тепло обнимало ее усталое тело, и, уже не в силах сопротивляться, она положила голову рядом с головой Прокопия, чтобы чувствовать его дыхание, и мгновенно уснула.

Ночью Зинаида несколько раз просыпалась. То ей казалось, что кто-то подошел к ним, наклонился и смотрит, пытаясь разглядеть их лица. То будто слышала чьи-то шаги. Что их ночлег со всех сторон обступили волки и жадно нюхают воздух и вот-вот набросятся. Всякий раз она с трудом разрывала болезненную пелену тревожного сна и со страхом прислушивалась к ночи, которая то вздыхала, то потрескивала вокруг, то надолго замирала, словно ей и не было никакого дела до того, что здесь, посреди леса, под березой со срубленной макушкой, рядом с упавшим самолетом ночуют двое заблудившихся и выбившихся из сил путников. Зинаида пересиливала себя и успокоенно понимала, что и в действительности никого здесь, кроме них, нет, что просто прогорел костер, и холод забирается под парашютный шелк и будит ее. Она вылезала из теплой «берлоги», бросала на мерцающие угли охапку хвороста, придавливала его сверху березовыми палками, которых они с Прокопием натаскали с вечера, и, дождавшись, когда яркий красноватый свет пламени снова овладевал принадлежащим ему пространством, залезала обратно к Прокопию, осторожно обнимала его и тихо засыпала, чувствуя на щеке его ровное, теплое дыхание.

Утром, еще в сумерках, они встали, разворошили угли и поставили котелок с водой. Неподалеку, в ольхах, зеленело, курилось туманом нетронутое захватами небольшое болотце. Подпитывал его родник. В нем и набрали воды. А котелок Прокопий еще вечером нашел в самолете вместе с коробкой медицинской аптечки.

Рассветало быстро. Небо сияло, румянилось с восточной стороны, и звезды с каждой минутой становились все более тусклыми и невыразительными. День обещался быть солнечным. И Зинаида, хлопоча возле костра, уже сообразила, какую они вчера впотьмах сделали ошибку: они отклонились слишком влево, испугавшись дороги, после встречи с тем загадочным отрядом, стали кружить и в конце концов оказались здесь. Дорога лежала правее. Теперь Зинаида точно знала, как идти. Прямо на восход солнца. Так они вначале найдут дорогу, а потом пойдут вдоль нее к Прудкам.

— Мам, — позвал ее Прокопий, который тем временем, несколько раз обойдя самолет вокруг, снова протиснулся в пролом, — а тут их двое.

— Не трогай ничего, — сказала она. — Там могут быть бомбы.

— Нет тут никаких бомб. Но кое-что я нашел.

Зинаида так и не осмелилась заглянуть в самолет. Беспокойно прислушивалась к возне Прокопия, ждала. Чуть погодя Прокопий выбросил в пролом на траву еще один плоский котелок, фляжку, обшитую серо-зеленой материей, планшет с зеленой картой, на которой были сделаны карандашные пометки — красные ломаные линии и заштрихованные кружки. Вскоре появился и сам, держа в руках тяжелую кобуру из черной кожи.

— Вот, пистолет. Хочешь посмотреть?

— Зачем он нам? Брось его в болото, — сказала Зинаида, когда Прокопий, присев на корточки, расстегнул петельку кобуры и вытащил из нее черный пистолет с длинной косой рукояткой и тонким стволом. И, видя, что мальчик не послушает ее, что он, как зачарованный, любуется своей находкой, подошла к нему: — Ничего не нажимай. А то стрельнет.

— Он на предохранителе. Мам, давай возьмем его.

— Зачем? Мы ведь стрелять не умеем.

— Разве дядя Саша тебя не научил?

— Он научил стрелять из автомата.

— Из пистолета проще. Я умею. Видел. Дядя Саша показывал. Правда, у него был наган.

Они сложили все найденное в самолете добро в вещмешок. Пистолет Зинаида сунула за пазуху. Решила держать его при себе.

Но перед тем, как пуститься в путь, они собрали парашюты и затащили их в самолет. Прокопий предложил:

— Давай разок стрельнем.

Зинаида достала пистолет. Прокопий показал ей, что делать, как взводить, как ставить и снимать с предохранителя, как целиться.

— Как целиться, я сама знаю. — И Зинаида прицелилась в бело-черную свастику на фюзеляже, в самую ее середину.

— Смотри, держи крепче, — наставлял ее Прокопий.

Сухо и раскатисто треснул выстрел, и пуля пробила дюраль, ударилась во что-то внутри, и самолет загудел своим пустым чревом.

— Получилось, — одобрительно покачал головой Прокопий. — А теперь дай я разок пальну. Поставь на предохранитель. Я сам сниму. Я все умею.

Бахнул еще один выстрел, и еще одно отверстие появилось в фюзеляже рядом с первым.

— Ничего сложного, — деловито сказал Прокопий, поставил пистолет на предохранитель и, перехватив его за ствол, протянул Зинаиде. — Теперь мы вооружены, и нам ничего не страшно.

Хорошенько поев у костра и попив кипятку с блинами, они обошли самолет и направились краем поляны прямо на солнце. Солнце уже взошло. Давно погасли последние звезды. На другой стороне неба, на западе, обтаявшей, хрупкой льдинкой белела прозрачная луна. Ночью она стояла где-то за деревьями, и Зинаида ее не видела. Негаданная и страшная ночь была позади.

Вскоре они спугнули стаю тетеревов, и те, торопливо хлопая тугими крыльями, потянули между деревьев. Зинаида сразу догадалась — там просека. Они свернули, продрались через заросли жимолости и действительно выбрались на просеку.

— Дорога, — облегченно вздохнула Зинаида и начала перевязывать сползший с головы платок.

— Мам, а следов тут нет. Никого тут не было. Может, пойдем по дороге?

— Пойдем, — кивнула она и огляделась. — Только осторожно. Разговаривать — шепотом. Если что — сразу беги в лес. Я — за тобой. Беги и не оглядывайся. Если потеряемся, сиди и молчи. Не бойся. Мы потом друг друга найдем.

Еду утром она разделила на две части. На всякий случай. Пистолет, который теперь оттягивал пазуху, беспокоил ее. Она согласилась взять его только потому, что в лесу появились стаи диких собак. Несколько раз они появлялись и возле хутора. Иван Степаныч отпугивал их. Но они уже не оставляли в загоне без присмотра овец. Ближе привязывали коров. Не выпускали из хлевов телят. Собаки кормились вблизи фронта и дорог трупами лошадей и людей. Иногда, в поисках добычи, забегали в леса и вытравливали на своем пути все живое. Такую стаю прошлой зимой встретила Пелагея. Хорошо, что у нее оказался автомат и она не испугалась…