Анатолий Калинин - Товарищи Страница 45

Капитан опять стал звонить в роту. Ему ответил голос Волошиной.

— Где ваш хозяин? — спросил капитан.

В шипении и свисте потерялись слова ее ответа. Голос Волошиной то исчезал, то появлялся совсем близко. Перебивая его, в трубке раскатывалась дробь пулемета.

— Хозяин где? — повторил Батурин.

— Никого нет, — вдруг в самое ухо ему сказала Волошина. На минуту в трубке стало тихо. С ясной звучностью приходило по проводам каждое се слово. — Он ушел.

— Куда? — переспросил капитан. — А Тиунов?

— Здесь только я одна, — громко ответила Волошина.

— Как одна? Во всем здании? — испуганно переспросил капитан, дотрагиваясь рукой до нагрудного кармана, где лежали бусы, но не доставая их. Они только тихо звякнули у него под пальцами. На миг он отчетливо представил себе, как она всегда расширенными глазами смотрела, когда он перебирал в пальцах бусы, и ему не хватило воздуха, он расстегнул воротник.

— Нет, Владимир Сергеевич, — впервые почему-то называя его по имени, пояснила она. — На пятом этаже остались расчеты пэтэр и пулеметчиков. Они к зданию немцев не подпускают, товарищ капитан, — восторженно добавила она. — Там Рубцов и… — дробью пулемета заглушило ее голос.

Достав папиросу, капитан Батурин стал высекать зажигалкой огонь. Фитилек не хотел загораться. Капитан Батурин бросил зажигалку на стол, прикурил у связиста и вышел из блиндажа наверх.

Теперь он хорошо видел все, что происходило в расположении роты. Видел, как безостановочно прямой наводкой обстреливают немецкие пушки пятачок и многоэтажный дом, занятый ротой, и все там затянулось клубами бурого дыма; как тремя волнами прошли «юнкерсы» и, сбросив бомбы, вздыбили косматую мглу; как потом выскочили из нее согнутые фигурки солдат, отбегавших к балке.

Туман, редея, поднимался кверху, над Волгой догорали немецкие ракеты, снижаясь на маленьких парашютах. Дым сплошной лавиной сползал с крутого правого берега к воде.

По орудийным вспышкам, но ожесточенности автоматно-пулеметной перестрелки и волнообразному движению атакующей немецкой пехоты капитан Батурин мог судить о направлении штурма. Теперь ужо ясно было, что захватывал он не только одну роту, а распространялся на весь батальон. Над позициями других рог тоже вставала огненно-чёрная мгла от рвущихся бомб и снарядов.

Но все же там они были заметно слабее, реже, и в атаках немцев на флангах чувствовалась какая-то обдуманная вялость. Пехота при первых же встречных пулеметных очередях и минометных выстрелах послушно залегала. Еще раз скользнув взглядом по флангам, капитан Батурин с уверенностью заключил, что только не здесь противник добивается успеха.

Он добивался его в центре пятачка, там, где была рота брата. Капитан теперь так мысленно и называл ее — рота брата. Пора было привыкать к этой перемене в жизни. Атаки на флангах были лишь отвлекающими, а все усилия немцев будут сводиться к захвату отбитого у них ротой дома, который контролировал подходы к Волге. На месте немецкого офицера, который командовал сейчас штурмом, капитан поступил бы точно так же. Это был самый короткий путь к Волге.

Судя по всему, там, в центре пятачка, у немцев теперь не было недостатка в силах. Несомненно, они постарались стянуть туда все, что имели. С неослабевающей густотой вставал над пятачком и вокруг многоэтажного дома лес артразрывов, с методичностью наращивался напор пехоты. Волна за волной выкатывалась она из развалин на противоположной стороне улицы. Весь перекресток уже усеян был серо-зелеными шинелями, а из развалин выхлестывались новые.

И это был первый большой штурм немцев, который ему приходилось встречать теперь узко в должности командира батальона. Там, в роте, он управлял сравнительно небольшим количеством людей и огневых средств и в особо острые моменты мог только надеяться на возможную помощь соседей. Теперь же он в необходимый момент мог сам привести в движение этих соседей на флангах, заставив их своевременно поддержать роту. Капитан Батурин еще пробежал в бинокль взглядом по сплошь задымленному пятачку и, спустившись в блиндаж, еще раз приказал по телефону командирам левофланговой и правофланговой рот, чтобы они до подхода танков с десантом ни в коем случае не открывали огня из своих резервных огневых точек и не поднимали бойцов в атаку.

В шесть часов утра Анна пришла на рынок повидаться с Дарьей. Ростовский рынок жил своей пестрой крикливой жизнью. Теперь он представлял собой смесь женских голосов, зазывающих покупателей, и хриплых выкриков немецких, итальянских, австрийских, испанских солдат и офицеров. Капитан рейхсвера стоял, развесив на руке дамские чулки: «Франс, франс!» Два немецких солдата в русских тулупах торговали со шкодовской машины мукой. Итальянский ефрейтор, повесив на грудь лоток, предлагал желающим бельгийские сигареты. Громадного роста австриец с большими усами, протягивая на ладони коробочку сахарина, то подбрасывал ее в воздухе и ловко ловил с того же самого конца, то, подняв в руке, тарахтел ею.

В двух шагах от себя Анна вдруг увидела узкую, с широкими женскими бедрами, фигуру Шпуле. Он тоже чем-то торговал, но чем — она не стала рассматривать. Она круто повернула назад и обошла его в толпе стороной. Ничего доброго не обещала ей эта встреча.

Разноязычная смесь плескалась над всем пространством рынка. Но ухо Анны не улавливало, как прежде, ни гортанных голосов грузин, торговавших в фруктовом ряду мандаринами и лимонами, ни протяжной мовы украинок и украинцев, привозивших сюда с Мариупольщины и Мелитопольщины сушеную вишню, ни отрывистой речи кабардинцев и осетин, торговавших мерлушковыми шапками, бурками и мягкими, без каблуков, сапогами, ни, наконец, перебранки казачек, которую теперь была бы рада услышать Анна.

Город лежал на перекрестке магистральных путей с севера на юг и с запада на восток, и через него постоянно, как река через шлюз, переливался поток разноплеменного люда. Другого такого города не было на юге. Чтобы убедиться в этом, достаточно было лишь час или два потолкаться с утра на рынке.

Проходя той окраиной его, которая называлась толкучкой, Анна увидела знакомую мешковатую фигуру артиста городского театра. В дни отступления он, вероятно, не успел выехать из города и теперь, стол в ряду старьевщиков, продавал свой темно-синий костюм.

Сторонясь и избегая шнырявших по рынку молодцов с нарукавниками «милиц», Анна вышла на противоположную окраину его, где торговали травами.

Здесь было меньше людей. Травянки и травницы располагались у церковной ограды. Еще только приближаясь, Анна с жадностью вдохнула в себя горько-сладкий запах. Разложенные кучками и в сумочках, на дощечках и на холстинках, сухие листья и стебли, коричневые корешки, серебристо-сизые метелки, семена и ягоды, и завянув, не растеряли запахов степи и лугов. Но все-таки над всеми другими и здесь, как в степи, властвовал запах полыни.

Дарья торговала травами рядом с глухонемым дедом. Он давно уже не слышал ни слова, но, несмотря на это, Анна с Дарьей, разговаривая, никогда не пренебрегали правилами осторожности.

— Мне от желудка, — останавливаясь возле Дарьи, сказала Анна.

Закутанная коричневым полушалком, Дарья сидела на деревянной скамейке и грызла семечки, сплевывая шелуху себе через плечо. У ног ее лежали пучки засушенных трав и кореньев, стояли баночки с ягодами и семенами.

— Смотря от какой болячки, — встречая Анну взглядом своих серых безулыбчивых глаз, ответила Дарья. — От несварения одна трава, от изжоги — другая. Обратно же, какая у вас кислота.

— От изжоги, — опускаясь перед ней на корточки и рассматривая корешки и травинки, сказала Анна. — Эвакуация лагеря назначена на послезавтра, — добавила она тише.

— Изжога, гражданочка, тоже случается от разных причин, — громко перебила ее Дарья. Скашивая взгляд, она заглянула за спину Анны. — Ждите самого. У вас, гражданка, она обыкновенно до еды или после бывает?

— Бывает до, но бывает и после, — серьезно ответила Анна. — Мне долго нельзя… Все-таки больше натощак.

— Значит, на нервной почве, — заключила Дарья. — Не оборачивайтесь, он уже здесь. Вам нужно лечиться не от изжоги, а от нервов.

— При изжоге на нервной почве я бы порекомендовал вам попробовать рашпиль, — услышала Анна за своей спиной знакомый голос. Она была предупреждена Дарьей и все-таки вздрогнула. — Не смотрите в мою сторону, — предупредил Портной.

В ту же минуту он опустился рядом с ней на корточки. Стараясь не смотреть в его сторону, Анна все же видела уголком глаза ободок его очков. Коленка его коснулась ее платья.

— Шалфей у вас есть? — спрашивал он у Дарьи, перебирая руками пучки трав и кореньев.

— Послезавтра подадут эшелон, — сказала Анна, — но если налета не будет…