Александр Шашков - Гроза зреет в тишине Страница 45

Поняв, кто перед ним, Бондаренко сделал шаг вперед и торопливо шепнул:

— Не волнуйтесь, он спит.

Этот шепот, видимо, и разбудил мальчика. Он встрепенулся, поднял голову, какое-то мгновение напряженно смотрел на бородатого человека, потом рванулся к нему, протянул руки и дико, как там, у костра, закричал:

— Тата! Т-та-точ-ка!!! Убили!.. Мамку нашу убили!!! Горбу-ун!.. Какое-то время человек стоял, втянув голову в плечи, потом схватил мальчика на руки, повернулся и, спотыкаясь, медленно пошел в землянку. А чистую, звонкую утреннюю тишину сотрясал пронзительный надрывный детский крик:

— Таточка! Убили... Мамку нашу убили!.. Гор-бу-ун!..

Вскоре поляна опустела. Партизаны ушли в землянки. Кремнев и Бондаренко растерянно переглянулись.

— Что будем делать? — спросил Бондаренко.

— Пойдем назад, — пожав плечами, ответил Кремнев. — Тому, к кому мы шли, сейчас не до нас.

— Но... он же унес мой ватник, — растерянно усмехнулся Бондаренко. — Не идти же так!

— Вот, одевай, — подбежал Скакун с ватником в руках. — А у нас там!.. Дайте, хлопцы, закурить.

Дрожащими пальцами выбив кресалом огонь, он сел на пень и начал жадно, большими затяжками глотать едкий табачный дым.

— Как это произошло? — тревожно спросил Кремнев.

— Бургомистр Ползунович убил жену Мирона. С ним и Цапок был. Ворвались ночью в Лозовое, в колодцы детей побросали, женщин порезали... Кричит Витька, припадок у него. А на командира глядеть страшно. Доктор там сейчас...

Все трое молчали. Наконец Кремнев спросил:

— Как думаешь, Микола, нам лучше вернуться?

— Конечно... А может, переночуете у меня в землянке? Завтра и поговорите с ним. Вам же комбриг нужен?

— Такой разговор и завтра начинать будет неловко, — медленно произнес Кремнев. — Уж как-нибудь потом...

— Стой. Ты это не про Валю? — поднял голову Скакун. — Если про нее, то будь спокоен. Я командиру все доложил, и он согласен. Говорит, раз так у них получилось, пускай остается.

Кремнев, чувствуя, что краснеет, отвернулся, будто выбирая место, куда бы бросить окурок. И вдруг что-то остро кольнуло его в сердце...

Прислонившись плечом к стройной сосне, невдалеке от него стояла девушка в военном. До нее было шагов десять, не больше, и Кремнев отчетливо видел ее лицо, видел даже маленькие золотые сережки, которые, будто капли меда, освещенные солнцем, дрожали на розовых мочках ее маленьких ушей.

Это была она, та самая маленькая парашютистка, которую он случайно увидел в самолете памятной октябрьской ночью 1942 года. Это была она, Соня Ковалева...

Девушка нерешительно сдвинулась с места, несмелые, замедленные шаги словно вернули Кремнева к действительности. Он торопливо сунул Скакуну руку и, не сказав ни слова, круто развернул лыжи и устремилея вниз, в густые колючие заросли...

IV

Кремнев и Бондаренко исчезли в гуще мелколесье, а Микола Скакун еще долго стоял на полянке. Если бы он мог догнать разведчиков, то вернул бы их назад. «Как же это я позабыл! — упрекнул он сам себя. — Ведь была возможность узнать обо всем не от какого- то там перебежчика, а непосредственно от руководителя всех тех событий!»

От досады и злости на самого себя Микола плюнул и пошел к своему потайному отсеку. Но не успел сделать и пяти шагов, как до него долетел знакомый женский голос:

— Микола! Подожди минутку!

Микола нехотя оглянулся и увидел радистку штаба бригады.

— Ты зачем тут? — сердито сказал он, стараясь не смотреть на красивое и всегда немного насмешливое лицо девушки… — Тебе кто разрешил покидать землянку и радиостанцию?

— Да не шуми ты! — усмехнулась Соня. — Я и так как узница, день и ночь сижу под охраной двух автоматчиков. А подышать свежим воздухом и мне хочется.

— Сядь на пороге землянки и дыши, сколько хочешь! А бродить по лесу...

— Ну ладно, ладно, не читай инструкций, я их и сама знаю, — спокойно улыбнулась Соня и, понизив голос, спросила: — Скажи, это был... Кремнев?'

— Да, Кремнев, — нехотя ответил Скакун и, не оглядываясь, пошел в глубь леса.

Вот уже неделю как он почти ни с кем не разговаривал, и даже своего любимца, знаменитого кота Ваську, гнал от себя прочь.

Причиной такой резкой перемены в его поведении были... разведчики-регулярники. Дело в том, что во время бомбардировки сбежал с немецкой секретной авиабазы рабочий-чех, который наткнулся на партизан, возвращавшихся с боевого задания. Чеха привели в штаб бригады, там он и рассказал о беспримерной диверсии, которая произошла на авиабазе.

Партизаны слушали с восхищением, а когда чех кончил, в один голос заявили: «Они! Регулярники. Их почерк!» А один из командиров, человек не без юмора, похлопал Миколу по плечу и при всех сказал:

— Вот, хлопец, учись! Это тебе не с помощью кота мост взрывать!

Микола смолчал, но тут же решил доказать и языкастому ротному и регулярникам, что и он, Микола Скакун, не лыком шит и способен сделать еще и не такое!..

V

В штаб бригады прибыл связной и сообщил, что в райцентре объявился какой-то важный генерал. Он ежедневно встречается с тамошним фюрером фон Зейдлицем. Зачем приехал в район генерал — точно пока неизвестно, но ходят слухи, что он командует дивизией и что ему поручено провести карательную экспедицию против партизан.

Через пять минут Скакун уже был в штабе бригады. Но связного не застал.

— А зачем он тебе? — спросил Васильев, начальник штаба, протирая толстые стекла очков и жмуря хитрые близорукие глаза.

— Болтают, что приехал какой-то генерал.

— Почему — болтают? Точно приехал. Вместе со своей дивизией. Есть сведения, что генералу поручено провести карательную экспедицию против нас.

Васильев надел очки, облокотился на стол и сказал не то шутя, не то серьезно:

— Вот, Микола, и тебе подвернулся случай показать свое мастерство, — пригласив разведчика в свой отсек, сказал начальник штаба Васильев, бывший сельский учитель.

Скакун промолчал, сделал вид, что не понимает, на что намекает начальник штаба.

— А птица, говорят, важная! — тем временем продолжал Васильев, отлично знавший характер своего бывшего ученика. — Связать такой крылья — о-го-го! Вот только боюсь, что регулярники уже взяли ее на прицел...

Этого было достаточно.

— Дудки! — стукнул кулаком по столу Микола, да так, что коптилка, тускло горевшая рядом с телефонным аппаратом, вспыхнула и потухла. — Не выйдет! И мы не лыком шиты! Да я... я, Павел Игнатьевич, говоря честно, уже направил на заборьевскую дорогу, по которой тот генерал ездит в имение, своих хлопцев. Петька Бакан пошел, и еще трое. Сейчас и я там буду. Сцапаем генерала!

— Вот что, Микола, — уже вполне серьезно продолжал начальник штаба, зажигая коптилку. — Ты горячись, да не очень. К такому делу подходить надо с ясной головой. Взять генерала! Ты представляешь, что это такое? Вижу, понимаешь, но не совсем. И советую тебе вот что. Сейчас нам прежде всего необходимо знать, зачем пожаловал сюда этот немецкий генерал. И действительно ли он готовит против нас карательную экспедицию. Вот так. А теперь действуй, но будь осторожен!

— Есть! — козырнул Скакун и мгновенно выскользнул из штабного отсека.

VI

Говорят, что собака, узнав вкус человеческой крови, становится страшнее волка. Нечто подобное случилось и с горбуном. После расправы над жителями Лозового, он совершенно озверел, не мог прожить дня, если не видел человеческой крови.

Еще слышались стоны из лозовских хат и колодцев, а он уже лихорадочно обдумывал планы новых налетов.

На этот раз он решил испепелить Заречье.

Заречье он выбрал не случайно. Надежные, свои люди донесли ему, что в их деревне живет человек по фамилии Войтенок, который приходится Вале Ольховской родичем и знает, где прячется она со своей теткой.

Горбун тут же ринулся к коменданту.

Обер-фюрер фон Зейдлиц выслушал путаную речь горбуна внимательно, а когда тот замолчал, вдруг спросил:

— Бургомистр, вы знаете, что такое Заречье?

— Заречье? Небольшая деревня, дворов, кажется, тридцать...

— Заречье, — спокойно уточнил шеф, — партизанская зона. И, насколько мне известно, партизаны там часто устраивают засады, и потому подойти к этой деревне бесшумно почти невозможно.

— Я поведу людей сам! — горячо воскликнул горбун, и лицо его стало почти синим. — У меня есть люди, которые знают эту деревню, которые...

— Я не дам вам ни одного своего солдата, — снова холодно оборвал бургомистра обер-фюрер. — И вообще, категорически запрещаю до особого указания нападать на какие бы то ни было деревни. Партизаны должны жить спокойно.

— Я... я вас не понимаю, — обмяк горбун и плюхнулся в кресло.

— И плохо, что не понимаете. Вы ведь знаете, что к нам прибыли две дивизии?

— Да, знаю, — горбун посмотрел на коменданта и глаза его загорелись. — Значит...

— Удар должен быть неожиданным. А потому и тревожить партизан пока незачем. Пусть думают, что мы смирились.