Варшавская Сирена - Галина Аудерская Страница 45

Теперь она знала, стоит ждать, пусть очень долго, любви. Настоящей.

Они виделись часто, может быть, даже слишком часто, она уже не могла быть безразличной. Ласковые, нежные прикосновения его рук стали для нее чем-то ощутимым, даже неизбежным. И вот как-то вечером, прощаясь с Паскалем, она впервые сама поцеловала его и неожиданно подумала: а почему нет?

Он уходил, то и дело оборачиваясь, не мог оторвать взгляда и на прощание помахал рукой.

— До завтра, дорогая.

Pourquoi pas? Почему бы и нет?

— Завтра я приду пораньше. К четырем!

«Кажется, я начинаю делать то, что он хочет, и думаю как он, — промелькнуло у нее. — И все время уступаю его просьбам, меня трогает его пылкость, но я ничего не чувствую, разве что-то вроде любопытства. Не завтра, так через неделю он сделает со мной все, что захочет. Я ведь уже говорю не «зачем?», а «почему бы и нет?». Вот именно — почему бы? Non! Он не должен видеть меня завтра. И не увидит».

Она ждала отлива. Он начался на следующий день около полудня, и, выбежав из тенистого сада, Анна-Мария пошла вслед за ним. Океан отступил уже довольно далеко и сверкал у самого горизонта узкой полоской лазури. Она впервые шла по дну моря, по пути то и дело попадались маленькие лужицы, где полно было серебристых рыбок, оставленных уходящими волнами. По песку беспокойно бегали крабы в поисках светлых пятен воды. День был прекрасный, солнце пекло, и дно высыхало прямо на глазах, превращаясь из бледно-желтой пустыни в серебристый ковер.

Она была совершенно одна на залитом солнечными лучами морском дне и могла в далекую даль идти прямо, прямо и прямо, легко, быстро, в надежде дойти до бирюзовой сверкающей линии у горизонта. Только через час она присела отдохнуть на какую-то подводную скалу, о существовании которой и не подозревала, глядя из Геранда вниз, на гладкую поверхность океана. Потом пошла дальше, опустив голову, глядя на морщинистый песок. Поднялся ветер, но она не обратила на это внимания, занятая поиском губок. Наконец нашла одну, запутавшуюся в водорослях, но бросила ее, ей хотелось настоящую, светло-желтую, большую губку, какие продавали в аптекарских магазинах в Батиньоле. Затем ей попались очень красивая морская звезда и раковина необыкновенной формы, но губок не было ни на сморщенном песке, ни во все чаще попадавшихся лужицах. Анна-Мария замерзла. Теперь ветер бил и хлестал ее, она плотно закуталась в бабкин платок, наброшенный на купальный костюм, который ей перед отъездом подарила Люси. Чем дальше она шла, тем шире становилась полоса воды перед ней, Анна-Мария была уверена, что скоро догонит океан и переступит линию, которую он не переступал никогда. Теперь она спешила, почти бежала, хотя порывы ветра пронизывали ее насквозь, как осенью у соляных озер. Но ей не хотелось возвращаться с пустыми руками. И неожиданно, когда она уже начала терять надежду, увидела большую бурую губку, окруженную гирляндой водорослей. Она разбухла от воды и песка, а из-за каких-то мелких черных ракушек, набившихся в нее, была шершавой и неприятной. Но Анна-Мария добилась своего. Пошла во время отлива вслед за океаном, гуляла по его дну, скрытому от человеческих глаз, и нашла губку. Настоящую.

Она подняла ее вверх, выжав воду и стряхнув бегающих по ней паучков, повернулась в сторону берега, чтобы показать свою добычу хотя бы скалам, и неожиданно… Ее охватил безумный страх, она хотела крикнуть, но не смогла. У ног Анны-Марии лежало голубое полотнище воды, оно отрезало ее от далекого берега. Океан с левой стороны добрался уже до Пулигана, а с правой — до пляжа в Ла-Боле.

Не поверив своим глазам, она оглянулась вокруг. Но это был не мираж: вода, везде вода, вокруг нее, перед ней и за ней. Анна-Мария стояла на каком-то возвышении, на песчаном островке, на который сейчас со всех сторон надвигались волны. Они стремительно накатывались, и подводная отмель уменьшалась на глазах, вода уже лизала ее ноги. Вот оно как? Случилось самое страшное, о чем рассказывалось в бретонских сказках: девушку подхватил прилив, и разгневанное огромное море залило ее, поглотило, и она навсегда осталась на дне, коварном дне океана, превратившись в русалку.

— Нет! — крикнула Анна-Мария, но никто не мог услышать ее.

Холодный бриз с запада морщил поверхность воды, и она сразу же стала темной и грозной. Нарастал шум волн, подбирающихся к скалам, усиливался ветер. Анна-Мария должна была понять, что его порывы предвещают начало прилива, и если бы она час назад оглянулась, то сейчас не стояла бы на маленьком островке, посередине океана. С такого расстояния она даже не могла разглядеть, есть ли кто-нибудь на берегу и может ли со скал прийти на помощь.

Она почувствовала сильный удар сзади, выше колен. Волны шли все быстрее, между ней и линией горизонта уже шумела вода. Неужели она должна погибнуть такой странной смертью, погибнуть от собственного легкомыслия, из-за желания найти всего лишь одну грязную губку?

Новый удар по ногам, по бедрам. Ждать больше нечего, вода доходила до колен. Резким движением она сбросила в море шерстяной платок, перекрестилась и поплыла к берегу. Она находилась посредине полумесяца, а его рога — два едва видных мыса: Круазик и Ла-Боль, значит, там, где она стоит, глубоко. От страха в голову лезли дурные мысли: утонет, наверняка утонет. Анна-Мария не раз отплывала от скал, но только недалеко, и всегда хорошо видела их четкие контуры, даже цвет. А сейчас они ей казались сплошной изломанной линией гранита, от ужаса ее руки ослабли, в них не было той прежней силы и ловкости. Она перевернулась и долго лежала на спине, рассчитывая, что прилив выбросит ее на берег, как выбрасывал обломки разбитых лодок. Она немного отдохнула, но берег все еще был далеко. Солнце перекатилось на другую сторону неба; еще час — и оно утонет в море. Не вместе ли с ней?

Возможно, вода была ледяной, а может, она закоченела от сильного ветра, захлестываемая все более высокими волнами. Сумеет ли она доплыть за полчаса? На большее ей не хватит ни сил, ни смелости. Анна-Мария снова перевернулась на спину, надо было дать отдохнуть рукам. В кулаке она все еще сжимала найденную губку. А если выбросить этот бурый, скользкий комок, тогда, может, станет легче плыть? Но она только