Николай Брешко-Брешковский - Когда рушатся троны... Страница 46

Лейтенант Друди являл одно целое, неотделимое со своим маленьким экипажем. Одно тело, один дух, одни желания, мысли, одни политические верования.

Мусульмане-матросы и сами по себе были преданы королю и династии, но Друди сумел воспитать в них пламенных монархистов. Когда оба «истребителя» в четырех километрах от Адоры открыли мятежнический огонь, Друди, выстроив своих матросов на палубе, сказал им звучно и громко, так, что каждое чеканное слово ясно звенело сквозь пушечный огонь:

— Матросы Его Величества! Слышите вы? Это — бунт, бунт распропагандированных лестью, подкупом и лживыми обещаниями, бунт на море и на суше. Бунт против короля и против тех, кого он поставил править над своим народом. У нас, преданных Его Величеству, есть два выхода: первый — броситься на бунтовщиков и тотчас же погибнуть в неравной борьбе. Я знаю, вы все пошли бы за мною! Знаю! Но нашей гибелью мы не принесли бы никакой пользы делу, и я не могу и не смею рисковать вашими головами… Другой выход — сняться с якоря, уйти к берегам Трансмонтании и выжидать, чем кончится это злодейское выступление. Будет оно подавлено — мы вернемся, дабы так же верно и честно служить Родине и Его Величеству, как до сих пор служили. Если же, не дай Бог, победит революция, мы будем терпеливо ждать лучших дней на чужбине. На первое время хватит чем жить. У нас есть руки и головы, у нас есть «Лаурана» и, наконец, у нас есть хранящийся в моей каюте ящик с большевицким золотом — наша последняя добыча… Если кто-нибудь среди вас колеблется, желает остаться, пусть он выйдет из рядов и покинет борт нашей дорогой «Лаураны», с которой мы сжились и которую полюбили всем нашим морским сердцем… Я кончил, матросы!.. Решайте же, кто уйдет со мной навстречу неизвестности в чужие края и чужие воды и кто останется на этом берегу?..

Никто не шелохнулся. Все в один голос:

— Пойдем за вами, господин лейтенант! Ведите нас.

Восторгом светились смуглые, мужественные лица. Энтузиазмом горели глаза.

— Спасибо, друзья! Спасибо! Ничего другого я и не ожидал от вас… Теперь мы вместе спаяны крепко и на жизнь, и на смерть. Говорю «на смерть», потому что, если бегство наше обнаружат и будет погоня, мы сумеем умереть, исполняя свой долг. Да хранит Господь Бог Его Величество и Пандурию! — воскликнул с искаженно-счастливым лицом и засверкавшими на ресницах слезами Друди.

— Да хранит Господь Бог Его Величество и Пандурию! — эхом откликнулись матросы.

Судьба «Лаураны», этой ветхой пассажирской посудины, кое-как переделанной в канонерскую лодку, была решена, как решена была судьба горсточки героев-патриотов, сроднившихся с ней. Под национальным пандурским флагом смело и гордо пойдет она в ночную неведомую даль, пойдет туда, где сходится море со звездными небесами.

Пусть они все, те остальные, забыли и присягу, и совесть, и честь, пусть на их мачтах развеваются красные тряпки… Пусть упиваются они вероломной предательской победой своей. Пусть…

Начались спешные лихорадочные приготовления к отплытию, протекавшие, однако, в образцовом, отчетливом порядке. Уже поднят был якорь, уже разведены были парьс уже задышали металлической грудью своей машины, как где-то совсем близко защелкали выстрелы — это старый гайдук приводил в негодность дверь подземелья — и через минуту все покрыл своим голосом Джунга:

— Друди, Друди…

Где король — там и Джунга, особенно же в такие опасные минуты. Юный лейтенант знал это хорошо и, воспрянув духом, загоревшись, увидев на берегу несколько силуэтов, бросился к шлюпке. И когда старый Зорро расправился по-своему, по-гайдучьему, с первыми двумя матросами, лейтенант Друди приближался к берегу с четырьмя гребцами, быстро гнавшими лодку.

Ни изумляться, ни расспрашивать, ни даже пламенеть безумной нечеловеческой радостью не было времени. Дорога была не только каждая минута, но и секунда.

Уже взбунтовавшиеся миноносцы сделали то, с чего им следовало начинать.

Они нащупывали своими ослепительными прожекторами и всю Бокату, и предместья, и море, к великому счастью, не в том направлении, где находилась «Лаурана». О, эти страшные прожекторы, настигающие все и вся с молниеносной быстротой, быстротой света своих белых, длинных, в несколько километров, лучей… И, как будто резвясь, играя, скользили по воде эти лучи. Не ушла бы незамеченной даже крохотная рыбачья душегубка.

«Лаурана» удаляется и удаляется…

Уже разместились в каюте капитана. Заботливый Друди устроил у себя обеих королев и принцессу. Боровшаяся между забытьём и безразличной ко всему явью, лежала на узенькой, твердой койке Памела. На двух табуретах сидели измученные, погасшие, с отяжелевшими полузакрытыми веками Маргарета, машинально державшая на коленях драгоценный саквояж свой, и Лилиан. И мать, и дочь столько пережили, переволновались — вместе с физической усталостью ими овладела такая сонная, тягучая апатия…

Если бы грозила сейчас новая смертельная опасность, вряд ли они пошевельнулись бы даже…

Мужчины сгруппировались на капитанском мостике. Смотрели на Бокату, горевшую переливчатыми огоньками.

Ночью с моря Боката, живописно разметавшаяся на холмах, была особенно красива со своим хаотическим амфитеатром и своими огнями, — синеватые, желто-белые и красноватые гигантские светлячки.

А сейчас в этой красоте было еще и какое-то недоброе, жуткое очарование. И уже совсем были зловещие моменты, когда одержимые демоном разрушения, потерявшие голову, пьяные, обезумевшие, выбрасывали миноносцы все новые и новые очереди снарядов. И вспыхивали пламенем жерла пушек, чертили на небесах огненный след свой пролетавшие снаряды, и тотчас же грохот оглушительного разрыва и дьявольский смерч огня и дыма словно вырывался из-под земли.

Адриан не мог отвести глаз. И все молчали, затихшие кругом, молчали, понимая, что творится в душе короля, и это самое творящееся больно переживали вместе с ним. Несколько часов назад он был повелителем страны, от которой удалялся с каждой секундой.

Был монархом, любимым, желанным… Была территория, почти равная Франции, была армия, была власть, настоящая власть. Были почет и блеск, блеск тысячелетней династии, создавшей народ, создавшей воинственно-славное королевство.

И вот мятежная толпа изменников и продажных негодяев смела все… Надолго ли — это другой вопрос, однако же смела, и вчерашний король-властелин уже беглец, и вся территория его — зыбкая, — один меткий снаряд пустит ее ко дну, — по всем швам трещавшая «Лаурана». Все подданные, вся его армия, весь его флот, над которыми он еще не утратил своей власти, — пятнадцать человек экипажа.

Адриан вздохнул, отвернулся от сиявшей огоньками столицы и спросил лейтенанта Друди:

— Куда мы идем?..

— В Феррату, Ваше Величество, — кратчайшая прямая между Бокатой и Трансмонтанией.

Друди удачно выбрал первое прибежище для своей «Лаураны» с ее царственными пассажирами.

Феррата — большой приморский город и стоянка военных кораблей соседней страны.

Помолчав, король обратился уже ко всем:

— В Феррате мы отдохнем денек-другой, обзаведемся штатским платьем и выясним дальнейшее. Не думаю, чтобы нам пришлось там засидеться. Хотя король Филипп, тесть мой, несомненно, не откажет нам в гостеприимстве, но сам он связан по рукам и ногам своими социалистами. Они обрадуются случаю поднять травлю и потребуют нашего удаления из пределов Трансмонтании.

— Возможна ли такая наглость, Ваше Величество? — вырвалось у шефа тайного кабинета, не расстававшегося с несессером, два часа назад сунутым ему Джунгой.

— Милый Бузни, теперь, именно теперь настало время самой беспредельной человеческой наглости. Да, — спохватился король и уже другим тоном, — если будет погоня, я не решусь подвергнуть и обеих королев, и сестру новым моральным пыткам… — И, хотя Адриан больше ничего не прибавил, но все поняли недосказанное и, подавленные, молчали, избегая смотреть и на короля, и друг на друга.

«Лаурана» шла со скоростью, на какую только способен был ее дряхлый изношенный организм. Превышение этой выносливости могло повлечь за собой катастрофу.

Ночь уже переливалась в сизо-молочный зябкий рассвет, и на бледнеющем небе звезды становились из золотых и серебряных молочными. Уже раздвигалась все шире и шире, светлела и редела обступавшая «Лаурану» со всех сторон мгла. Уже просыпалось море, потягиваясь утренней зыбью. Проснулись и дельфины, следуя за пароходом и выбрасывая сбитое упругое лоснящееся тело свое.

Уже бледно и вяло забытые, ненужные, догорали фонари на мачтах. Уже ясно были видны бессонные, усталые, посеревшие лица мужчин. Друди протянул свой бинокль Адриану:

— Виден берег, Ваше Величество…

Пока еще туманная смутная береговая полоса разметалась без конца-края вдоль горизонта между морем и небесами.