Алескендер Рамазанов - Война затишья не любит Страница 46

Глаза полковника, желто-серые, как его родные Сулеймановы горы, потемнели. Зря Астманов про эту политику помянул. Не простили афганские друзья дурацкой затеи – призывов к братанью с моджахедами. А Нарам бывал крут. Все он хорошо понимал – учился в Киеве, в Москве, военный летчик. Пистолет Стечкина держал под рукой, дулом к двери, на полочке обитого кожей письменного стола. Это Астманов точно знал. А совсем недавно невинного майора Исейкина, зампотеха, ответственный секретарь Махман два часа мурыжил по данному поводу. Одной рукой водку разливал, другой «макаровым» перед носом помахивал:

– Вы с кем нас хотите примирить? Они моего отца и брата убили, у меня полноги оторвало. А я с ними обниматься буду? Ты за эту политику?

Допрос продолжался часа два, пока оба «революционера» не накушались до стадии жарких лобызаний и клятв во взаимной верности.

Понимали афганские революционеры, что кончится для них эта «политика» виселицами на столбах в центре Кабула. Ладно, афганцы не первые, кого бросал СССР на пути к равенству и братству.

В канун Рождества день начался правильно. Был ранний, до рассвета, подъем. Выпили зеленого, жасминового, чаю. И хотя после него еще больше разыгрался аппетит, договорились: до первой звезды поститься сурово. Лейтенанты принялись за уборку. Астманову, как это и было заведено, досталось готовить угощение. Да чего тут готовить? Плов. Во-первых, он умел, во-вторых, дешево, в-третьих – на всех хватит и, в-четвертых – все европейцы любят эту азиатскую крестьянско-воинскую кашу с мясом и морковью, обильно пропитанную растительным маслом и бараньим жиром. И водка под нее идет, как вода ключевая!

Накануне земляк, Рома, принес Астманову в подарок половину бараньей туши. Земляк – великое дело в армии! Особенно в Афгане. Рома знал Кабул лучше любого аборигена, а чем занимался по службе, кто его знает! Вроде числился водителем у полковника Булатова, чеченца и военного строителя. Баранину Астманов рубил на пороге ванно-туалетного закутка старинной афганской саблей. Широкое тяжелое лезвие после третьего удара с оттяжкой – само согнулось в бараний рог. Пришлось взять штык-нож от «АКМ». Родная «марганцовка» оказалась покрепче.

Эх, плов кабульский! Спасибо братьям узбекам – научили делать тебя по всем правилам, из которых главное – готовить с душой. Поскольку едоков намечалось больше десятка, а казана не было, пришлось готовить по иранскому варианту. Зербак (мясо с морковью) – отдельно, бириндж (рис) – отдельно.

Рис – зерно к зерну – самый дорогой взяли в дукане у мечети «Душамшира». Там же – зиру, шафран, изюм и эль, с которым самый плохонький чай приобретает божественный вкус. Потом, на Чамане, где водка была дешевле, по 60 чеков (около 120 советских рублей) за 0,7 литра, купили молодой чеснок (в декабре!), лук, морковь, резанную соломкой, и нут – крупный горох. И несмотря на протесты Мустафина, что денег на хлеб не хватает, взяли полкило думба – курдючного жира. Пусть от всех будет исходить чесночно-курдючный запах – фимиам мирной, сытой и щедрой жизни на Востоке.

– Думба – это лекарство, – сказал Белов. – И лейтенанты, тут же, найдя в бардачке коробок с солью, съели по кусочку «живого» курдюка с лепешкой. Водителю, сморщившему нос, доходчиво объяснили, что так можно избежать всех афганских болезней, и в том числе ипохондрии от дефицита половой жизни.

Мясо Астманов тушил в чугунной утятнице, а рис готовил в эмалированном тазике. Купленный в «чекушке», магазине Военторга, он кочевал от корреспондентов к Наталье – секретарю-машинистке. Что она в нем делала – лучше было не думать.

Ближе к вечеру стали сооружать «вертеп». Астманову так казалось, что нужно создать библейскую картину рождения Христа в яслях под Вифлеемом. И все для этой затеи нашлось в полчаса. Дело в том, что советские дети по всей стране собирали для афганских сверстников (по легенде, бедных и голодных) игрушки и присылали их с трогательными письмами в Кабул. Но тут была одна загвоздка: не играют дети, воспитанные в исламских традициях, с изображениями людей – куклами и не особо склонны к обниманию поросят, обезьянок, мишек, ослов, плюшевых тигров и т. д. Поэтому «все живое» скапливалось на складах, и, что с ним происходило далее, неведомо. Паровозики, корабли, посуда детская, кубики, конструкторы – другое дело! Игрушки были в распоряжении Арины, девочки-статуэтки, переводчицы с фарси, профессорской внучки из Ташкента. Тоже ведь захотелось испытать себя в Афганистане!

Арина просияла, узнав, что ее приглашают на Рождество, открыла комнату с подарками, и лейтенанты отобрали действующих лиц вертепа.

Младенца Иисуса предстояло изображать коричневато-розовому пупсу с голубыми глазами. Он доверчиво протягивал пухлые ручки навстречу. Шикарная кукла в украинском национальном наряде изобразит Богородицу. С Иосифом пришлось подумать. Но нашли бородатого гнома, обернули куском ткани на манер плаща. Волхвов изобразили революционный матрос, Буратино и милиционер. А вот животных – ослов, волов, овечек и птичек – хватало!

В длинном коридоре барака-модуля, у восточной стенки, сбили из досок пещерку, накрыли солдатским одеялом, набросали сухой травы, в кормушки насыпали горох, рис и, любуясь делами рук своих, расставили фигурки. У задней стенки вертепа уложили гирлянду елочных огней, и когда разноцветные лампочки начали мигать, кукольный театр преобразился. Разноцветные тени трепетали в полумраке пещеры. Казалось, что младенец шевелит пальчиками, бычок и ослик кивают, жуя сено, а сквознячок, тянущий по низу, теребил седую бороду Иосифа. Любящий во всем достоверность Астафьев, сказалась, видно, наследственность бабушки – скульптора-реалиста (она честно ваяла вождей и колхозниц), положил в вертеп у ног Иосифа молоток и долото. Орудия труда земного мужа Богородицы. Да ведь и Иисуса потом знали – как «плотника из Назарета». Обитатели барака тихо стонали, видя таинственные приготовления. Редакция опять что-то изобрела! Уже благоухал курдюк, и хлебный запах риса плыл по длинному обшарпанному коридору, в середине которого сказочно, сквозь дымку тюля, играл огоньками вертеп.

Лейтенанты заперлись в своей комнате, чтобы переодеться в волхвов и в нужный момент появиться с дарами и вифлеемской звездой. Астманов достал завернутую в чистое солдатское полотенце Библию. Это была вторая, личная Библия в его жизни. Он купил ее у дворца «Сторай» на книжном развале. Кабульский офеня, заломивший за книгу пятьсот афгани, подавая Астманову Библию в гигиеническом переплете, приложил ее к сердцу, губам и лбу, спросив: «Мушавер – человек Книги?» Так мусульмане называют иудеев и христиан – «люди Книги». А первую Библию, чудесное карманное издание в кожаной обложке, у Астманова отобрал советский капитан-пограничник еще летом 1982 года…

Полудохлого от гепатита, малярии и еще какой-то прелести рисовых болот Алексея выгрузили в аэропорту под Термезом, где перед отправкой в госпиталь нужно было пройти таможенный досмотр. И вот это сучье вымя-розовая-харя-зеленая-фуражка-набекрень, переворошив парашютную сумку, ткнуло карандашом в гимнастерку слева:

– Что это у вас?

– Библия.

– Нельзя, прошу сдать.

– Я, как же… Я ее из Союза ввозил. Ничего не сказали…

– Нельзя. Если бы вы были пожилой человек…

– Забирай. Умнее будешь.

– Я доложу вашему командованию…

И доложил ведь! А Библия та – подарок баптиста Толи Кранцевича, за которого во время присяги замполит роты лейтенант Астманов держал автомат и поставил подпись под текстом воинской клятвы. Клясться, по вере Толиной, было великим грехом, как и брать в руки оружие. Ну не под суд же идти парню? Потом Кранцевич стал сержантом, а через несколько лет пресвитером крупной общины.

Астманов знал, что искать в этот зимний вечер в Книге. Закладки были вложены в начале Евангелий от Матфея и от Луки. И вдруг накатила непонятная тревога. Он слышал, как гремят шаги в коридоре за тонкой фанерной стеной, треск автоматных коротких очередей на окраине городка, смех лейтенантов, изобретающих наряды волхвов из подручных средств. Но все эти звуки шли мимо….

В пространстве, как исполинский знак вопроса, будто зажглись слова: «Имеешь ли ты право читать людям эти строки из Библии? Ты грешник, пьянствуешь, лжешь за кусок хлеба, прелюбодействуешь…» Астманов заколебался. Но вдруг слова ответа нашлись самым чудесным образом. Он прошептал, глядя в темнеющее окно, где уже мерцали над черными горами крупные звезды: «Всякий грех простится человеку, кроме хулы на Духа Святого. А я, Господи, и в мыслях этого не имел…» Не жарко было в комнате, но пот со лба Астманов все же смахнул.

Начало праздника было возвещено звуками пионерского горна, из все тех же подарков афганским детям. Отведя тюль с вертепа и не глядя по сторонам, Астманов начал:

– От Матфея Святое Благовествование… Рождество Иисуса Христа было так: по обручении Матери его Марии с Иосифом, прежде, нежели сочетались они, оказалось, что Она имеет во чреве от Духа Святого… – Произнося слова, которые он знал наизусть: «…слава Всевышнему Богу, и на земле мир, и в человецех благоволение!» – Астманов оторвал глаза от текста и увидел, что вертеп окружен тройным кольцом обитателей барака. И они слушали! И прозвучал единственный вопрос, ну конечно, его задала Наташка: