Николай Скоморохов - Резерв высоты Страница 46

Воздушные бои продолжались с рассвета до позднего вечера. Анатолий выполнил уже более сотни боевых вылетов, провел около пятидесяти воздушных боев. С врагом он дрался уже на равных рядом с такими летчиками, как Богданов, Прохоров, Базаров и другие «старики».

Слово «старик», неизвестно когда и кем первым произнесенное на войне, быстро вошло в лексикон летчиков. Оно означало высшей степени похвалу, им гордились те, кого так называли. Его не присваивали официально, церемоний посвящения в «старики» не было, статуса на присвоение звания «старик» не существовало. Но прочно вошедшее в жизнь, это слово определяло самый высокий уровень мастерства летчика, способность выполнять самые ответственные боевые задания. Когда было необходимо решить, кто пойдет на выполнение сложного боевого задания, командиры говорили: ведущим пойдет тот или другой «старик», или — на задание пойдут только одни «старики». «Старикам» завидовали, ими гордились техники и механики, обслуживающие их самолеты. Молодые летчики стремились как можно скорее стать достойными того звания, стать «стариками», чтобы иметь возможность выходить на ответственные задания вместе с лучшими из лучших.

Когда здесь, на полевом аэродроме, Давыдов впервые назвал Фадеева «стариком», Анатолий ощутил радость, почувствовал твердую уверенность в себе.

За время базирования на этом аэродроме Анатолий ни разу не испытал горечи поражения. Как ни трудно было ему, всякий раз при выполнении боевых заданий он побеждал. Правда, успех обеспечивало не только его личное мастерство, но и то новое в тактических приемах, что они вместе с Богдановым применяли в воздушных боях.

Вот уже несколько дней подряд, вылетая в один и тот же район штурмовать наземные войска противника, Фадеев с тревогой всматривался в происходившее на земле. Сначала наши удерживали занимаемые позиции, но вот у немцев появилось много танков, и после артиллерийского обстрела они вклинились в нашу оборону. Пролетая на бреющем над позициями наших войск, Анатолий мельком видел фрагменты боя. Он понял: дальнейшее продвижение вперед вряд ли состоится, и полку придется перелетать со своего аэродрома не на запад, а на восток.

Наши летчики не раз пытались атаковать немецкие бронированные машины, но приходилось с сожалением констатировать совершенно незначительный результат этого. Лишь единицам удавалось попасть в заднюю часть танка, где расположен двигатель, и лишь тогда клубы огня и дыма обволакивали ощетинившуюся громадину. Чтобы поразить танк, стрелять нужно под углом не меньше сорока пяти градусов, думал Фадеев, но под таким углом далеко не каждый летчик, стремительно несясь к земле, сможет попасть в цель размером около двух квадратных метров.

О том, как можно было бы изловчиться поражать малоразмерные бронированные цели, Анатолий решил поговорить с Богдановым. Из всех авиационных командиров он выделял своего комэска. Возможно, это было проявлением взаимной симпатии, трудно сказать, но за Богданова Анатолий был всегда готов идти в огонь и в воду. Да и только ли за него одного…

Выслушав Фадеева, комэск задумался, потом сказал:

— Идеи неплохие. Садись, рисуй.

Анатолий взглянул на комэска и, улыбнувшись про себя, подумал: «Ну вот, напросился!» Но раскрыл планшет, достал карандаш, блокнот — вечные спутники его боевой жизни, и начал рисовать танк, потом вверху в стороне самолет. Комэск смотрел на рисунок, вносил коррективы. Расчеты показали, что танки поражать можно, атакуя их с углами более сорока пяти градусов, но открывать огонь необходимо с восемьсот-тысячи метров, затем немедленно выводить самолет из пикирования.

Богданов еще раз проверил расчеты.

— Вот теперь порядок! Но летчиков нужно предупредить, чтобы не мешкали с выводом из пикирования после открытия огня, иначе врежутся в землю. И еще. Надо помнить о весе самолета. Когда атакуешь с полными баками — одно, а когда горючего остается менее четверти — другое.

Анатолию не терпелось поделиться этими соображениями с товарищами. Он быстро дошел до хаты, где жил вместе с Гончаровым и Овечкиным.

Весь вечер друзья проговорили о том, как лучше поражать немецкие танки. А ночью, не успели летчики заснуть, к ним заглянула хозяйка и сказала:

— Хлопцы, якись дидусь появився…

— Что за дед? Пригласите его, — попросил Фадеев.

Через минуту в комнату ввалился бравый усач, выпрямился и уперся головой в потолок. Анатолий взглянул на него и не сразу понял, где же он мог видеть этого богатыря. Но через секунду вскочил с постели.

— Еремеич! — Фадеев подбежал к нему. — Еремеич, здравствуйте!

— Здравствуйте, но я вас что-то не припоминаю, — ответил богатырь.

— Ну как же? Я тот летчик, которого вы подвозили несколько месяцев тому назад. Помните, когда самолеты аэродром бомбили?

— Товарищ сержант?

Еремеич согнулся в поясе, взял руку Анатолия в свою, и Фадеев еле сдержался, чтобы не вскрикнуть от боли. Еремеич попытался обнять его и чуть не задушил, прижав голову Анатолия к своей груди.

— Силища-то какая! Как вы сюда попали? — спросил он Еремеича.

— Сейчас расскажу. Но сначала я должен сходить за командиром.

— За Алексеем?

— Да, за товарищем капитаном. Я при нем, как бы вам сказать, вроде адъютанта.

— Зовите его скорей!

Анатолий засуетился, начал одеваться, а в комнату уже входил Высочин. Его рука была забинтована и покоилась в повязке. Друзья обнялись, расцеловались.

— Талька, вот судьба-то, а? Везет нам! За последние четыре месяца дважды встречаемся! В мирное время и то такое нечасто бывает.

Анатолию хотелось о многом спросить Высочина, но, взглянув на руку и измученное лицо Алексея, он попросил хозяйку посмотреть рану, а Ваню Гончарова послал за врачом. Старушку умело сняла повязку, посмотрела руку, пробитую выше локтя осколком мины, и покачала головой.

Анатолий смотрел на Алексея и любовался им. Высокий, стройный, красивый, как всегда, аккуратный и подтянутый, он даже и этой обстановке, выглядел щеголем. Пришел врач. Он быстро обработал рану, и, получив гарантию, что до свадьбы все заживет, друзья успокоились. Теперь можно было говорить о своем.

— Пойдем на улицу, пусть ребята поспят, — сказал Фадеев. Они вышли из хаты.

— Алеша, расскажи, как там у вас? — тут же под ступил к Высочину Фадеев.

— Началось все хорошо. Радость была огромная, когда освобождали наших от гитлеровской оккупации. Но потом темп наступления спал. В это время немцы подтянули силы и остановили нас; обрушилась немецкая авиация, танки пошли. А сейчас такое творится, не знаешь, где свои, где чужие. Подвоз боеприпасов прекратился, на голодном пайке сидим, всего по три снаряда на пушку. Веду сейчас дивизион и думаю: зачем все пушки тащу? И со связью трудно. Приказы запаздывают. Вообще что-то сотворилось такое, что не сразу разберешься…

— А как солдаты?

— Солдаты все понимают, но горят желанием скорей наших людей из фашистской неволи вызволить. Солдаты и командиры дерутся до последнего, жизни не щадят. Но когда начали отходить, бросать танки, автомашины, орудия, настроение стало, сам понимаешь, какое… Сейчас отходим. Да, Толя, предупреди командира: фрицы недалеко, обороны сплошной нет, боеприпасов тоже, на штык надежд мало. Прорвется рота-другая немецких танков и будет гулять безнаказанно по нашим тылам; бить их нам нечем. Как бы вам не пришлось завтра смазывать пятки и улетать отсюда.

Анатолий уговорил Алексея остаться, отдохнуть. Сам задержался во дворе. Вскоре из хаты выскочил Гончаров.

— Товарищ командир, не прохладно? Сейчас я вам курточку вынесу.

«Что-то замышляет, — подумал Фадеев, — не иначе поговорить хочет».

Больше всего в жизни Гончаров любил поговорить. Он мог не есть, не спать, но молчать долго он не мог. Говорил он самозабвенно, не так складно, как много, порой всякую ерунду. Но люди слушали его с интересом. Если у кого-то не было настроения слушать, ему говорили прямо: «Ваня ищи себе другую жертву». Гончаров никогда не обижался и направлялся на поиски нового собеседника, а найдя его, атаковал с ходу, так же как сейчас Фадеева. Поэтому Анатолий сразу понял Гончарова.

Они ходили по двору, стараясь говорить тихо, потому что около соседней хаты стоял часовой. Он охранял несколько хат, но основным его объектом был дом командира эскадрильи.

— Что говорит капитан? Как у них там дела? — спросил Гончаров.

— По-разному, Ваня, — ответил Фадеев, не имея особого желания перемалывать услышанное от Высочина. Но Гончаров давно усвоил: слева атака не удалась, заходи справа.

— Они куда направляются? — опять спросил он.

— На новый рубеж обороны, — ответил Анатолий. Беседу прервал вышедший из хаты Овечкин.

— Как там братцы-артиллеристы? — спросил его Фадеев.

— Спят богатырским сном, — ответил Вася. — Особенно Еремеич. Вот громадина! А храпит — ужас! Гул от его храпа сильнее звука тяжелого бомбардировщика на взлете.