Павел Гусев - В тылу врага Страница 47

В вагоне нас уже ожидали медсестра и санитарка, обе в военной форме, выглядывавшей из-под белоснежных халатов. Они помогали нам подниматься в вагон и размещали в нем нас.

Здесь мы сразу почувствовали специфический резкий запах — последствия недавней дезинфекции. На двухэтажных нарах для нас были подготовлены набитые соломой матрацы и подушки, одеяла, простыни и полотенца. В вагоне разместилось около трех с половиной десятков раненых. Для медсестры и санитарки отведен угол, отгороженный двумя плащ-палатками.

Разместив нас, медсестра провела перекличку, держа в руках наши истории болезни, переданные госпиталем. После этого объявила, что наши вещевые мешки с обмундированием и личными вещами находятся в грузовом вагоне, в Ельце они будут переданы в госпиталь.

В ту ночь поезд продвигался очень медленно. Часто останавливался, иногда на несколько часов. Надо отдать должное железнодорожникам той военной поры, прежде всего машинистам, за их умение водить поезда почти вслепую, при крайне слабом освещении путей.

Частые и длительные остановки поезда были не только для пропуска встречных эшелонов и поездов. В течение ночи мы несколько раз слышали, как вражеские самолеты, курсирующие по железнодорожной линии, сбрасывали, видимо наугад, фугасные и зажигательные авиабомбы.

На одной из вынужденных остановок к нам в вагон поднялась дежурный врач нашего санитарного поезда, чтобы выяснить, не нуждается ли кто из раненых во врачебной помощи.

Кто-то из раненых спросил:

— Доктор, почему мы так долго стоим?

Она ответила:

— В полукилометре от нас встречный эшелон бомбардирован вражескими штурмовиками. Возник пожар, горят три вагона. Вероятно есть и людские жертвы.

Эту ночь мы провели в большом напряжении. Ведь налет вражеской авиации не исключался, тем более, что светлая ночь позволяла вражеским штурмовикам «охотиться» за нашими эшелонами и поездами, передвигающимися в ночное время.

Утром следующего дня пожилые солдаты-санитары передали в наш вагон еду, сообщив сестре: сухой паек на завтрак и обед: мясные консервы в баночке на двоих, каждому по три сухаря и по три кусочка сахара. Оставили термос с чаем.

Днем наш поезд продвигался еще медленнее, чем ночью, из-за активности вражеской авиации. Машинист, как правило, делал такие вынужденные остановки на удалении от железнодорожных станций и населенных пунктов.

Во вторую ночь поезд продвигался быстрее. Этому способствовала дождливая погода, не позволявшая вражеской авиации в ночное время вести разведку и совершать авианалеты.

В Елец прибыли днем, пробыв в пути около сорока часов. Хирургическое отделение госпиталя размещалось в двухэтажном здании. Нас поместили в палаты по восемь-десять человек. Почти за два года войны, я впервые блаженствовал на койке с металлической сеткой и новенькими ватным матрацем, мягкой подушкой, красивым шерстяным одеялом, постельным бельем изумительной белизны.

— Откуда у вас все это? — спросил я сестричку, показав на постели.

— Все это недавно поступило из Москвы: подарок королевы Великобритании.

На следующий день был обход больных начальником хирургического отделения. Средних лет капитан медицинской службы, внимательно знакомился с каждым раненым. Лечащий врач, моложавая старший лейтенант, ему обстоятельно докладывала состояние больного и о назначенном лечении.

Запомнился праздник Первого мая. Утром в палату вошли начальник госпиталя и его замполит. Они поздравили нас с праздником. Замполит кратко рассказал о положении на фронтах, а начальник госпиталя спросил, есть ли у нас претензии по лечению, питанию и обслуживанию. Жалоб не было. Пожелав нам всем скорейшего выздоровления и возвращения в строй, они ушли в соседнюю палату.

Потом нас посетила группа учащихся старших классов соседней средней школы. Они тоже поздравили нас с Первомаем, предложили помощь тем, кто сам не может написать письма родным и близким. Двое таких среди нас были: один ранен в правую руку, другой постоянно лежал, он даже в кровати сидеть не мог. Ребята объявили нам, что через некоторое время в коридоре учащиеся их школы выступят перед ранеными с концертом.

Все кто мог передвигаться, пошли на этот ребячий концерт, но в нем приняли участие и учителя. Малыши декламировали стихотворения, старшие исполняли песни хором, были и сольные выступления. Нам очень понравились песни о войне, такие как «Священная война», «Соловьи», «В землянке», довоенная «Катюша» и другие. Особенно трогательно молодая учительница спела старинную народную песню «Черный ворон» о тяжело раненом и умирающем солдате. Песни исполнялись под гармонь, гитару и балалайку, которыми искусно владели трое учащихся. Не обошлось и без танцев, которые нам очень понравились. Мы получили огромное удовольствие от этого самодеятельного выступления перед нами учащихся и учителей соседней школы.

Обед в тот день тоже был праздничный: борщ с мясом, рисовая каша с котлетой и компот из сухофруктов. Для военного времени это был классный обед. Тем более, что перед обедом каждому пациенту налили по стакану доброго сухого вина.

Да и в будние дни в госпиталях и в Курске и в Ельце, кормили раненых хорошо. В тяжелое то время, командование госпиталей и местные органы советской власти делали все, чтобы находящиеся на излечении воины были сыты, понимая, что хорошее питание — основной залог наиболее быстрого выздоровления и возвращения в строй. Дай не забывали суворовское изречение — «путь к сердцу солдата лежит через его живот».

4.

В середине мая я получил весточку от мамы из Ярославской области, ответ на мое письмо из госпиталя. Сама она писать не умела, так как в царское время в деревнях большинство крестьянских детей родители не отдавали в школу, особо, если земская или церковно-приходская школа находилась в пяти-шести километрах. Поэтому мама попросила десятилетнюю соседку Алевтину Ермакову, ученицу третьего класса, написать мне ответное письмо. Писала она не ахти грамотно, но все, что моя мама, Анна Александровна, ей говорила, она написала. О себе мама сообщала скупо, но я знал о ее неважном здоровье еще и до войны, а теперь ей одной было куда труднее. Она сообщала, что одно единственное письмо за войну она получила от меня прошлым летом из партизанского отряда и сразу послала ответ, но до этого второго моего письма, теперь уже из госпиталя, весточек от меня ей не приходило. Начала думать: не случилось ли со мной что плохое и уже приготовилась ждать печального извещения, но, слава Богу, пока все обошлось. Сообщала, что мой старший брат Александр уже второй год на фронте, письма приходят от него очень редко. Второй брат — Николай, осенью 1941 года умер от ран в госпитале в Беломорске, третий брат — Леонид, после тяжелого ранения под Ленинградом осенью 1941 года, пролежал больше года в госпиталях в Сибири, недавно приехал на побывку, к семье, обещается и мать навестить.

Алевтина от себя сообщила, что ее отец Андрей Ильич Ермаков погиб на фронте, о чем недавно пришла похоронка, уже тридцатая и наше село.

5.

20 мая 1943 года закончилось мое лечение в госпиталях. Меня признали годным к строевой службе, администрация госпиталя выдала направление в распоряжение штаба партизанского движения Брянского фронта.

Лечение в госпиталях в марте-мае 1943 года было итогом моего участия в боях с оккупантами в партизанском отряде имени Чапаева 2-й Курской партизанской бригады, в котором воевал год без 10 дней.

Поэтому заканчиваю эту главу кратким послесловием об этом, ставшим мне родным партизанском формировании.

В нашем отряде, имевшем численность в начале октября 1941 года 35 партизан, через год, осенью 1942 года, в его рядах было уже свыше 500 народных мстителей. Об этом, и о боевых операциях за тот период, читатель уже знает из первых пяти глав моей книги. Приведу некоторые дополнительные данные о нашем отряде.

Во-первых, о численности отряда. К концу 1942 года в регистрационной книге, которая велась в штабе, тогда значилось уже более тысячи народных мстителей, вступивших в наш отряд. Но реальная численность личного состава на 1-е января 1943 года составляла около 600 партизан. Эти расхождения учетных данных объясняются следующим:

Осенью 1942 года, по решению Рыльского подпольного окружкома партии, из нашего отряда было передано более 200 «чапаевцев» во вновь организуемые на базе малочисленных подпольных групп Рыльского и Конышевского районов отрядов имени Фрунзе и имени Чкалова. Тогда же, по указанию Центрального Штаба партизанского движения, в Хинельскую партизанскую зону были заброшены 10 украинских групп по 10—15 человек из партийных и советских работников Украины, эвакуированных летом 1941 года в РСФСР и в другие среднеазиатские республики СССР. Все они прошли специальную подготовку к предстоящей деятельности в тылу врага, составляли основное ядро будущих партизанских отрядов в областях Украины.