Мицос Александропулос - Ночи и рассветы Страница 47

Спирос сразу же занялся Космасом. Он размотал повязку и обмыл рану. Пуля едва не задела кость, белевшую в ране, как яичный белок.

В тот вечер работали только двое — отец и дочь. Они готовили к печати короткий бюллетень о событиях дня. Космасу работать не разрешили. Спирос запретил ему даже подходить к прессу, пока не заживет рана.

Но Космас сел к столу и набросал несколько сцен демонстрации. Он прочитал их Спиросу, и тот остался доволен. В конце Космас привел слова Ставроса, которые тот произнес утром в министерстве труда: «Только маловерный после сегодняшнего триумфа может сомневаться в конечной победе. Нет силы, которая могла бы сломить наш народ».

— Правильно! — сказал Спирос. — Принимается единодушно.

Он взял верстатку, и его руки заходили ходуном.

— Но есть одно условие, Космас. Космас вопросительно посмотрел на него.

— Какое, Спирос?

— Мы должны смотреть в оба. Нам еще рано упиваться победами.

XIII

Без бабушки стало гораздо труднее. Соседям сказали, что она уехала в провинцию к своим родственникам, а оттуда приедет погостить ее сестра. В дальнейшем госпожа Иоанну должна была заболеть, и ее приезд будет оттягиваться до тех пор, пока не настанет время покончить со всем этим мифом.

Таким образом, с соседями все было улажено. Но большие трудности возникали в самой работе. Бабушка набирала почти все тексты типографии. Несмотря на свои семьдесят лет, она не знала устали и за один вечер могла набрать всю газету. Чтобы ее заменить, требовалось по меньшей мере два человека. Только сейчас они поняли до конца, что значила для них бабушка…

А тут еще и ранение Космаса. Утром, уходя из дому, Спирос переменил ему повязку. Весь день и вечер Космас оставался один. Когда стемнело, он спустился в подвал, прослушал несколько передач, а потом встал к прессу. Ему хотелось закончить прокламации, выпуск которых они уже несколько дней задерживали. Поднялся он из подвала очень поздно и, раздеваясь перед сном, увидел, что повязка набухла от крови. Рана открылась. Космас не снял старых бинтов, а только наложил поверх повязки несколько платков.

Когда на другой день он проснулся, рука горела. Он попробовал двинуться, но ощутил неодолимую тяжесть во всем теле. Попробовал приподняться на кровати, но тут же снова упал на подушки. Все прыгало у него перед глазами, он ни на чем не мог сосредоточиться. Некоторое время Космас не шевелился: во рту пересохло, щеки горели, кости ныли. Он говорил себе: «Нужно встать» — и не мог. То впадал в забытье, то, очнувшись, ловил себя на мысли, что не хочет вставать. И, ослабев, отказался от всего — от мыслей, от усилий. Он почувствовал, что силы оставляют его.

Космас снова впал в забытье. Сознание на время покидало его, но немного погодя возвращалось, и он вспоминал, что надо подниматься. Перед глазами вращалась карусель, и он с любопытством наблюдал за ней. Теперь Космас не чувствовал ни ноющего тела, ни покалывания в глазах, ни боли в руке. Он был в глубоком обмороке, и его очень забавляла карусель. Самая настоящая карусель, которая вертелась, ни на минуту не останавливаясь. Один конек на карусели был с красным бочком, и Космас ждал, когда он покажется. Потом он ощутил стук в висках. Сначала тихий, потом сильный и быстрый. И вместе с этим стуком убыстрялись повороты карусели, красный бочок коня мелькал все чаще, он уже полыхал, как огонь, и вертелся, вертелся… Потом среди этого пламени возникли ее глаза, а потом он увидел ее всю.

Янна… Только о ней он и вспоминал все то время, пока был без сознания.

Потом в темноте появились новые лица. Первой возникла тусклая фигура в очках. И когда Космас увидел ее, он понял, что болен. Он хотел им сказать, что они обманулись. Но они не верили ему, и он забеспокоился. Он попросил, чтобы они выслушали его. Они умолкли. И тогда в полной тишине он начал им объяснять…

…Однажды его тоже приняли за больного. Отец пригласил врача. А ему совсем не нужен был врач. Ведь он и тогда был совершенно здоров. Но явился доктор, старик Стергиос, в очках, и принялся колоть его в мягкое место. Каждый божий день. Превратил его мягкое место в решето. До того старательный был старик! «Стоп! — сказал ему однажды Космас. — Ни одного укола больше», Тогда хитрый Стергиос нашел способ его утешить.

Он взял карандаш и написал на стене: «Девяносто шесть — и ни одного больше». В тот день он сделал девяносто шестой укол. И ни одного больше. Потом Космас поправился. «Видите, — говорил он врачу, — я же с самого начала знал, что здоров. А вам, чтобы понять это, понадобилось сделать девяносто шесть уколов…»

Они внимательно слушали его.

И вдруг тусклая фигура в очках начала содрогаться от сильного, но беззвучного смеха. Они, кажется, снова ему не поверили!

— Да вы посмотрите на стену! — сказал он им. — Посмотрите!

Но никто не стал смотреть. Даже Спирос.

Янна все время стоит в дверях. Стоит и держится за притолоку, как будто сейчас разразится землетрясение. Он манит ее рукой: «Иди сюда». Она подходит. «Садись». Садится.

Как быстро ты забываешь, Янна! Ты все забыла. Скажи мне, но только говори правду. Подойди поближе, нагнись. Ты тогда любила меня, Янна? Любила? Только скажи правду! Ты должна была меня любить, потому что я тебя очень любил. Я сейчас скажу тебе кое-что, я никому еще не говорил об этом… Помнишь, как ты потеряла свою фотографию, на велосипеде? Это я ее взял. Фотографию и тетрадку с сочинениями. Я сохранил их. И где бы, ты думала? Ни за что не отгадаешь! В ларце для свадебных венков отца и матери. Они и сейчас там, И фотография, и тетрадь…

Фигура с очками по-прежнему стояла над ним. Но он еле различал ее. Казалось, он видит ее сквозь запотевшее стекло.

Потом туман исчез и стекло прояснилось. Но медленно-медленно.

В какое-то мгновение Космас ясно почувствовал, что над ним склонился человек. Он проснулся и увидел — человек сидит на краю постели.

Человек улыбнулся.

— Вот и разбудили!

Космас часто заморгал ресницами.

— А? — попробовал он подняться. Человек положил ему ладонь на лоб.

— Лежи! — сказал он. — Мы разбудили тебя своим разговором.

Космас некоторое время молча смотрел на него. Потом спросил:

— А что я вам говорил?

Ему ответили из глубины комнаты:

— Ну и много же чепухи ты намолол, чертушка!

Космас повернулся.

В углу стоял Спирос. Губы его растягивались в улыбке…

— Да, слово не воробей! — улыбнулся и Космас.

Он огляделся. Больше никого в комнате не было. А ведь должен же быть еще один человек. Потом он устал думать. Веки тяжелели. Космас попробовал снова приоткрыть глаза и не смог.

Когда он проснулся, на столе горела лампа. Он обвел комнату глазами — ни души.

И вдруг до его ушей долетел знакомый звук. Двигались по станку валики пресса. Космас поднял голову, В углу он увидел вынутые половицы. На стену из подвала падал электрический свет.

Космас хотел позвать Янну. Нет, лучше встать самому. Он отбросил одеяло и поставил ноги на пол. Голова закружилась, в ушах сразу же зазвенели колокольчики. Он снова опустил голову на подушку и глубоко вздохнул, вбирая воздух всей силой легких.

И, ожидая, когда пройдет головокружение, Космас увидел ее. Она поднималась по ступенькам. Над полом показалась ее голова; она смотрела на него.

— Янна!

Она подбежала на цыпочках, встала на колени возле его кровати и взяла его руки в свои. Ее глаза были такими, какими он ожидал их увидеть, — радостными и любящими.

— Янна!

— Не разговаривай! — сказала она. — Нельзя!..

Она протянула руку и приложила два пальца к его губам.

— Вот так!

Потом Янна положила руку ему на лоб. — Я ждала, Космас. Я знала, что сегодня ты очнешься…

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

— Как тебя зовут?

— Гречанка!

I

В тот день, когда Космас снова приступил к работе, они получили пополнение в лице Сарантоса, тридцатипятилетнего мужчины родом с Ионических островов. Он прекрасно знал свое дело, но обладал одним большим недостатком — уставал быстро, как беременная женщина. Стоило ему часа два простоять за кассой, как он уже на целый день выходил из строя.

Но работа все-таки пошла успешней.

Сарантос принес в подвал новые привычки. Прежде всего весь дом наполнился дымом. Ноздри и рот Сарантоса вечно дымились, будто в легких у него топилась печь.

Другим новшеством был его лексикон. В речи Сарантоса смешались все жаргоны, которые он в совершенстве изучил за время своих странствий в ионических портах, в трущобах Пирея, в исправительных тюрьмах Касаветии. Руки Сарантоса были густо расписаны крестами и сиренами. На груди неизвестный мастер создал целую композицию на тему первородного греха — о том, как змий искусил Еву. Кем только не довелось ему побывать: лавочником и хозяином кабачка, владельцем игорного дома, лоточником, торговавшим сладостями на улице Афины («Я кормил магараджей баклавой и сизамоси с орехами»), кладовщиком водоснабдительной компании («Оттуда, товарищ Космас, я и попал прямой Дорогой в Касаветию»), сборщиком налогов на овощном рынке.