Александр Колотило - Афганистан идет за нами вслед Страница 47

Такие вот воспоминания породила пещерная поэзия Пашки…

8 декабря 1980 г.

Вечером в палатке надо мной посмеивались:

«Опять приехали фотографировать из «Красной звезды», а ты снова оболванился… Твоя голова, как барометр. Тот погоду предсказывает, а твоя — приезд корреспондентов». Я отмахнулся, дескать, нужна моя физиономия в газете, как же.

Причиной подначек послужило следующее. Весной, когда перед рейдом подстригся под «ноль», тоже приезжал фотокорреспондент. Ему посоветовали снять нас. Как один из передовых коллективов. Естественно, в кадр я не попал. Позировали Орловский и Терентьев. А я стоял в стороне и помогал организо-вывать съемку. После в «Красной звезде» появилась фотография. Красиво там было написано, мои коллеги в беретах выглядели эффектно. Но я не завидовал. Может быть, мне больше всех повезло: в том рейде остался живым. Примета: нельзя сниматься перед выходом на боевые действия. Хотя, конечно, строго следовать ей никто из нас не собирается.

Но надо же произойти такому совпадению?! Только постригся — вновь фотокорреспондент… И опять его посылают к нам. Да Бог с ним. Забегая наперед, скажу, что прибывшего съемки интересовали мало. Большей частью решал свои личные проблемы.

9 декабря 1980 г.

Пришел Абдурахман. Переводчик из агитотряда. Завтра с нашими уезжает в рейд. Одни возвращаются, другие уходят. Своеобразный конвейер. Пора и мне встряхнуться, но не отпускают — конец года. А задуматься — рейды, рейды, толку же… Душманы изменили тактику. Сначала действовали большими формированиями, теперь — маленькими группами. С приближением зимы стали «рассасываться» по населенным пунктам. Вот только в «Алмазном» ущелье… Засели там крепко.

Получил фотографию дочки. Совсем взрослый ребенок. А много ли ее видел?

Вечером был в рембате. По обыкновению опять сунули в руки баян и попросили поиграть. Особый успех вызывает песня «И жена французского посла…» А дело вот в чем. Стояли наши десантники на объекте в Кабуле. Рядом — какое-то приличное здание и бассейн. Во дворе почти никогда и никого нет. Ну, а что для десантника какой-то забор? Перелезли через него, искупались в бассейне и — обратно. И так несколько раз подряд. А это оказалась территория французского посольства. Французы раз стерпели непрошенных гостей, два, три… Но когда те продолжили разведку дальше бассейна, терпение хозяев иссякло. Они заявили протест. На командование полка, говорят, сразу вышел Председатель КГБ СССР Ю.Андропов. Связь обеспечили в течение пяти минут. Французы-то заявили протест не нашему командованию в Кабуле, а Министерству иностранных дел в Москве. Короче, разборки были серьезные. Правда, солдат сильно не наказали. Ходили слухи, что у французского посла была русская жена. А тут я как-то спел песню: «В Сенегале, братцы, в Сенегале, я такие видел чудеса…» И так далее. В общем, в том числе и про постель, распахнутую настежь, и жену французского посла… Вот ребятам и полюбилась песня. Они от нее просто угорают. Поэтому и просят постоянно: «Леха, спой про жену французского посла». Приходится петь. Надо же как-то поднимать настроение…

10 декабря 1980 г.

С утра всех погнали на разбор проверки. Присутствовали четыре генерала. Среди них один генерал-полковник. Вновь подумалось: «Кого только здесь не увидишь!» Разбор отнял очень много времени. Практической пользы однако от него — минимум. Дальше работа пошла через пень колодой. Выбило из колеи совещание. А тут еще вечером света долго не было. Изнервничался.

11 декабря 1980 г.

И еще один проверяющий на мою голову. Но надо отдать должное — дядька попался неплохой. Доброжелательный. После он говорил с начальником. Спросил, почему меня не утверждают на майорской должности. «Да вот, будем думать», — ответил «мой» полковник. «А что решать? Если Орловский переболел гепатитом, он не вернется». Мне же москвич сказал: «Продержись год, заберем в академию даже с капитанской должности. Ты человек заслуженный, представлен к награде и к званию. Афганистан — это вторая Испания. Такие люди будут нужны…» И т. д. и т. п. Однако в подобные речи я не верю. Что зря развешивать уши. Те, кто в Союзе, они ближе и к должностям, и к академии.

После отвезли с Батуриным проверяющего в штаб армии. Увидев мой «пять-сорок пять», полковник осторожно осведомился: «А ты не разучился стрелять?» Я непритворно обиделся. Сказал о своих спортивных заслугах. Это произвело впечатление. Проверяющий с уважением посмотрел на мой лихо заломленный голубой берет, на автомат и, видно, проникся еще большей симпатией. Я предложил остановиться и сфотографироваться. Но и этот полковник тоже отка-зался. Машину гнали за восемьдесят, но гость ни разу не попытался обуздать водителя. Я его понял: хотел быстрее проскочить опасный район. Все приезжие очень осторожные. А мы уже привыкли.

Из резиденции убежали два солдата, прибывшие с молодым пополнением. Литовец и поляк. Нацелились в Южную Америку. Всю ночь искали их на «бээрдээме» в Кабуле. Приказ — только задержать. А я бы расстрелял. Ненавижу предателей. Взял бы грех на душу — двумя подонками меньше. Хотя, если разобраться, не такой уж я и кровожадный. Конечно же, не стрелял бы в них. Зачем отягощать свою душу лишними грехами? Убить врага в бою — одно. Расстрелять же безоружного — это уже, как говорят на Руси, душегубство. Дезертирам повезло. Их задержал царандой. Беглецы успели уже переодеться. А мы вымотались до ужаса. Все темные закоулки обшарили, рискуя получить под колеса гранату или пулю в любой из распахнутых люков.

Под утро опять снился дурной сон. Будто бы я стоял в тупике, перегороженном металлическими решетчатыми воротами. Вдруг в него въезжает машина, в которой милиция возит арестованных. У ворот никого нет. Из кабины вылезает водитель в десантной форме. Он открывает зарешеченную дверцу крытого кузова. Оттуда выходят двое пленных душманов. Страшные такие, бородатые. Оба держат руки за спинами. Они стали в затылок друг другу в направлении ворот. Десантник принимается закрывать кунг. Вдруг арестованные оборачиваются и бросаются на водителя. Они выдергивают у него из кобуры пистолет, бьют рукояткой по голове…

Все происходит прямо на моих глазах. Я хочу крикнуть, но голоса нет. Из горла вырывается лишь натужный хрип. «Сейчас они и меня, — думаю с ужасом, — сейчас и меня…» Внутри что-то оборывается…

«Надо стрелять первым, первым нужно… Всегда стрелять первым…» — лихорадочно бьется мысль в голове, но какие-то невидимые путы сковали и без того непослушное тело. Один душман молча подходит ко мне, держа руку за спиной. В ней, я знаю на все сто, у него нож. Как в замедленном фильме, афганец плавно отводит руку до отказа. Блеснуло длинное и узкое лезвие, смахивающее на жало стилета. Так же медленно, словно все это под водой, душман ударил. Лезвие глубоко и мягко вошло под ребро. Я успел только вскрикнуть от острой и резкой боли. Тут же проснулся.

Ныла вся левая часть груди. Такого со мной еще не было. Неужели сердце? В палатке все еще спали. Я с трудом перевернулся на спину. Затих. Успокоилась понемногу и боль. В общем, снова уснул. Но странное дело — увидел опять решетчатые ворота, машину… Около нее уже не было лежащего десантника. Оба душмана стояли по разные стороны тупичка и держали руки за головами. Они смотрели на меня. Оказывается, я сжимал пистолет, но почему-то не ощущал его привычной тяжести.

«Как же я их удержу здесь, обоих?» — думал я и переводил ствол поочередно то направо, то налево. «Стоять!.. Дриш!» — приказывал я. Догадаться бы подвести одного пленного к другому, что проще. Но эта мысль не приходила в голову. И я продолжал следить стволом пистолета за каждым душманом поочередно, хотя знал, долго так их на месте не удержу. Наверняка пленные что-то замышляют…

Неожиданно вдали показался тот самый водитель-десантник. Он шел рядом с тупиком и не обращал никакого внимания на происходящее у ворот. Я очень удивился: «Его же убили…»

Однако размышлять было некогда. «Сюда, сюда!..» — кричу я. Но десантник даже не обернулся. Он продолжал двигаться спокойным и размеренным шагом. Еще мгновение — и скрылся за углом. Отвлекшийся от наблюдения за охраняемыми, я каким-то внутренним чутьем почувствовал: в поведении арестованных что-то изменилось. Бросаю взгляд направо — этот душман стоит на месте. Перевожу ствол налево… В ту же секунду второй душман бросается на меня. Палец, кажется, сам дернул спусковой крючок пистолета. Пленный замер, словно натолкнулся на невидимое препятствие… Затем ударом его отбросило к стене. Медленно оседая, душман не сводит с меня своих остановившихся изумленных широко раскрытых глаз. Пуля попала в самый центр лба. Крови не было. Я заметил лишь красное пятно размером с двухкопеечную монету.

«Что я наделал! Я же убил его… — взвихрились мысли запоздалого раскаяния. — Он же мог дать ценные сведения…. Я убил безоружного…»