Сергей Щербаков - НЕОТМАЗАННЫЕ-Они умирали первыми Страница 47

— Эх, такого парня потеряли, — вздохнул Ромка.

Глава двадцать четвертая

Ибрагиму Хамзатову было двадцать семь лет. А это уже немало для настоящего мужчины на Кавказе. Он возвращался в родное село. Ездил на свадьбу к родственникам в Хасавюрт. Дела у него шли в гору. У него была пара скромных заводиков по переработке нефти. Если эти закопанные в землю цисцерны можно называть заводиками. Несколько раз их у него собирались взорвать, но как говорится, Аллах миловал, всегда находились заинтересованные люди. И его оставляли не только в покое, но и даже в некоторой степени охраняли. Проблем стало намного меньше, чем в ту войну. Фуру закачал бензином и вперед, к родственникам в Дагестан, а там он уйдет куда надо. По своим каналам. Даже и беспокоиться не надо. С блокпостами абсолютно никаких трений. «Бобы» там крутые зашибают. Сколько машин за день пропускается? Подъезжаешь, договариваешься с «ментами» на энную сумму, даешь в лапу несколько сотен и можешь спокойно валить дальше, да еще и рекомендацию дают, к кому на следующем «блоке» обратиться. Проблемы только возникают, если на «десантуру» нарвешься. С ними этот номер не пройдет. Нефтепродукты, это не пряники или конфеты, нужны специальные документы на перевозку по Чечне.

Ибрагим обычно ездил на старенькой «копейке», чтобы не привлекать пристального внимания к своей особе. Хотя в гараже у него ютилась сверкающая серебристым металликом «Ауди». Свадьба прошла пышно и весело, женился его двоюродный брат Исмаил, который был одним из главных звеньев в его бизнесе. Дорогой дядя Аслан был доволен выбором среднего сына, семья породнилась с очень влиятельными уважаемыми людьми.

Загруженный подзавязку дядиными подарками «жигуль» на разбитой вдрызг дороге натужно стонал и покряхтывал. И надо же было поломке случиться в трех километрах от родного дома.

Ибрагим, проклиная все на свете, вылез из-за руля заглохшего автомобиля на пустынную вечернюю дорогу. Придется идти пешком. Не сидеть же, сиднем, здесь всю ночь. Закрыв машину, перекинув через плечо спортивную сумку, он поплелся по пыльной дороге в гору.

Через час уже в полной темноте, преодолев вершину, он увидел, раскинувшуюся внизу, подмигивающую огоньками, родную вотчину. Под гору идти стало легче и веселее. Считай, уже дома.

— Черт, побери! — выругался он, заметив, что развязался шнурок. Опустив на дорогу тяжелую сумку, присел и стал завязывать шнурок.

На блокпосту у въезда в село «фишку» тянули четверо «вованов»: рядовые Привалов, Самурский, Никонов и сержант Кныш. Двое мирно спали, зарывшись лицами в воротники бушлатов, прижавшись друг к другу, а другая двойка изредка поглядывала по сторонам и вслушивалась в тишину. Со стороны села послышались чьи-то шаги, кто-то направлялся к ним, тихо насвистывая.

— Стой! Кто идет?

— Свои! Колосков!

Из темноты вынырнул легко узнаваемый силуэт старшего лейтенанта Колоскова.

— Ты чего, Квазик, народ пугаешь? Могли бы вмазать! — сказал Кныш. — Бродишь по ночам как Кентервильское приведение. Кандалов звенящих тебе только еще не хватает. Хорошо, что хоть свистнул, а то бы шарахнули б с двух стволов! И была бы твоя песенка спета!

— Не спится, парни. Бессонница, зараза, замучила. Бедро еще к тому же разболелось не на шутку, разнылось к непогоде, наверное. Вышел прогульнуться, чтобы ребятам не мешать, — сказал «собровец», потирая больное бедро.

С двенадцати лет он занимался в спортивном клубе. Уже в семнадцать заработал «черный пояс», который в «доджо» торжественно ему вручал, приехавший к ним на соревнования, президент федерации Кекусинкай России Александр Иванович Танюшкин. Может Колосков и дальше бы успешно выступал на татами, да вышла незадача, в одном из «джиу-кумитэ» (свободном спарринге) на тренировке перед ответственным турниром получил серьезнейшую травму, перелом шейки бедра. На этом в один миг и закончилась его звездная чемпионская карьера. После окончания средней школы каким-то чудом прошел медкомиссию и легко поступил в военное училище. Окончил его с отличием, а через полгода оказался в Грозном, в жестокой январской заварушке, устроенной «Павликом»…

— Самурай, плотнее к окуляру прижимайся, чтобы свет от прицела на лицо не падал, — посоветовал Ромке сержант, оборачиваясь. — Был у меня случай, я духа в Грозном подловил на этом. Три ночи за ним, подлюкой, охотился. В развалинах вонючих с крысами время коротал, но все-таки дождался матерого снаперюгу. Влупил ему прямо в мерзкую рожу. Четверых ребят только у нас в роте завалил, сволочь. Наемником оказался, из афганских моджахедов, когда-то у Масуда воевал.

— И чего они здесь позабыли? — спросил Ромка, вновь уткнувшись в прицел, глядя в темноту.

— Ром, проплачено да немалыми баксами, какие тебе и не снились. Это тебе не «чехи» бестолковые, среди наемников очень закаленные бойцы попадаются, не один конфликт прошли, опыт у них охеренный, — ответил Квазимодо, усердно массируя ногу.

— Квазик! Квазик! Смотри, никак кто-то на дороге копошится! — окликнул «собровца» взволнованный солдат.

— Наверняка, фугас закладывает, — высказал предположение Володька Кныш. — Помнишь, на прошлой неделе в том месте «уазик» с омоновцами подорвался.

— Ну-ка, дайка, взглянуть! — Квазимодо живо потянулся к Ромкиной винтовке с ночным прицелом.

Прижал бровь к окуляру.

— И в правду, какая-то сука маячит. Присел, взрывчатку закапывает. Ах, душара потный! Вечерний моцион, видите ли, у него. Получай, гад! — не раздумывая, он нажал на спусковой крючок…

Глава двадцать пятая

Накануне медперсонал усиленно мыл и драил все вокруг до блеска. Поговаривали, что должно пожаловать какое-то высокое начальство из Генерального штаба, чуть ли не сам Кваша. Но никто так и не появился. В коляске, нацепив на темно-синюю пижаму с белым воротничком боевой крест и раскатывая по коридору и палатам, в ожидании гостей маялся как неприкаянный «спецназовец» Пашка Голов. Не дождавшись, разочарованый Пашка вернулся в палату.

— Сереге, из соседней, совсем херово, — сообщил он. — Ослеп совсем. Как ему теперь жить? Не представляю.

— Главное, держаться, — отозвался лежащий у окна старший прапорщик Вишняков. — Ни в коем случае не надо опускать руки.

— Ты бы, Михалыч, еще про Мересьева рассказал!

— Что ж, и расскажу. Только, сопли утрите. И нюни как бабы не распускайте. Был такой русский поэт, Василий Ерошенко. Его мало кто знает. Жил он еще в начале века. В трехлетнем возрасте он ослеп после тяжелой болезни. И кто-то посоветовал ему поехать в Англию, якобы там ему могут врачи вернуть зрение. Но, сами, посудите. Как совершенно слепой человек может отправиться черте куда, за тридевять земель, в чужую страну, тем более не зная иностранного языка? Но нашлись люди, которые вызвались помочь бедному парню. Тогда широко в мире был распространен международный язык эсперанто. Слыхали о таком?

— Слыхали, — глухо отозвался за всех Свят Чернышов, угрюмо уставившись в потолок, где в отраженных с улицы полосах мартовского солнца блуждали серо-голубые тени от людей, от качающихся деревьев.

— Язык этот очень гибок и легок в изучении. Выучить его — раз плюнуть. Главное, выучить имена существительные, а на их основе уже строятся остальные части речи.

— Скажешь тоже, тут в школе шесть лет долбишь иностранный и все коту под хвост. Думаешь, я чего- нибудь помню? — откликнулся Пашка.

— Не мешай слушать! — резко прервал его лежащий с «аппаратом Илизарова» Дима Якимов.

— В России была самая мощная волна эсперантистов, потом товарищ Сталин их под корень извел как немецких шпионов, — продолжал Вишняков. — Так вот, Ерошенко за пару месяцев выучил язык и отправился в Англию. На протяжении всего пути слепому помогали эсперантисты других стран. В Англии ему, конечно, зрение не вернули. Потом его судьба забросила в Японию, где он прожил много лет. Даже преподавал в университете. Писал стихи на японском языке.

— Что-то верится с трудом, Михалыч. Поди, заливаешь?

— Не верите? Ну, тогда возьмем, хотя бы нашего современника, Эдуарда Асадова, кстати, тоже поэта. Он слепой, потерял глаза на войне. Но мужик не сдался. Что значит, железная воля. Ну уж, про Валентина Дикуля, я думаю, вы все слышали? Он работал воздушным гимнастом в цирке, когда с ним приключилась беда. Страховка подвела. Упал из-под купола вниз на арену. Разбился. Повредил позвоночник. Несколько лет лежал без движения. Потом стал потихоньку, понемногу, шевелить пальцами ног. И пошло. Не сразу, конечно. Страшно страдал, но не жалел себя, давая нагрузки. А сейчас, кто бы мог подумать, силовой жонглер.

— Так это все талантливые, неординарные люди, — возразил Вишнякову Свят. — А Серега — простой деревенский пацан. Вот, скажи! На хера, ему эта война обломилась? Изувечила, молодую жизнь исковеркала, будущее перечеркнула. Звезд, похоже, он в школе с неба не хватал. Вот и подумай, что его ждет впереди? Что ожидает его, калеку? Ничего хорошего!