Михель Гавен - Валькирия рейха Страница 48

В разгар праздника Хелене с бокалом шампанского в руке оживленно беседовала с полковником Хансом Руделем. «Заслуженный солдат Германии», как нередко называл Руделя доктор Геббельс, своим бомбардировщиком потопил русский линкор и уничтожил четыре сотни русских танков. Однако в конце 1944 года он попал в аварию и потерял ногу. Теперь же на протезе снова вернулся в авиацию. Ханс рассказал Хелене, что фюрер планирует назначить его командующим реактивной авиацией. Геринг всячески противился этому назначению – ко всему реактивному он пока относился с подозрением. Того же мнения придерживался и начальник штаба, фельдмаршал Мильх. Сам Рудель также не был уверен, что достаточно хорошо разбирается в реактивных самолетах и ракетах.

– Знаешь, – доверительно заметил он, – я полагаю, что во всем этом нет смысла. События развиваются таким образом, что скоро русские и американцы соединят свои армии. Тогда Германия окажется расколотой на две части. Куда тогда мы станем запускать реактивные самолеты? Их применение станет невозможным. Я хотел спросить фюрера, почему бы нам не заключить мир с Западом, с тем чтобы добиться победы на востоке? Но мне не дали. Гиммлер вперил в меня столь грозный взор, что я предпочел промолчать.

– Ничего странного, – ответила Хелене, – даже если бы тебе и позволили спросить, ответа бы ты не услышал. Если бы мир с Западом был возможен, его давно бы уже заключили. Но он невозможен. В первую очередь, из-за Гиммлера и всей его епархии. Американцы сразу зададут свой любимый вопрос о правах человека. Мол, где они? В гестапо?

– Пожалуй, ты права, – согласился Рудель, – доктор Геббельс, который на приеме у фюрера оказался рядом со мной, шепнул мне, уходя, что из всех его постов пост по мобилизации усилий для тотальной войны – самый бесполезный. Мобилизовывать нечего. Все, в том числе цветочные магазины, закрыто английскими бомбардировщиками. Если такой пессимизм обуял наших вождей… – Рудель развел руками.

– Про цветочные магазины – это он зря, – возразила Хелене, пригубив шампанское, – просто в очередной пикировке Геббельс приготовил шпильку Герингу. И не более того. Цветочные магазины работают, я сама сегодня видела. И даже рестораны. Бомбардировщики, конечно, не забывают про нас, но и противовоздушная оборона не дремлет. Во всяком случае, на правительственный квартал Берлина еще не упало ни одной бомбы. Вообще, с чего Йозеф вспомнил именно про цветочные магазины, – Хелене улыбнулась, – наверное, в очередной раз поссорился с Магдой и забыл прислать ей букет ради примирения. А соврал, что магазины закрыты из-за англичан. Что касается мира с Западом, уж где-где, а у нас в штабе Люфтваффе еще после Сталинграда готовили проект, как вывести Германию из войны на Западном фронте. Кто обратил на него внимание?

– Госпожа Райч, – к ним подошел эсэсовский офицер, незнакомый Хелене. – Прошу прощения, что прерываю вас, – он говорил с сильным австрийским акцентом, – обергруппенфюрер СС Кальтенбруннер приказал мне спросить, не найдется ли у вас несколько минут, которые вы могли бы уделить ему?

– Прямо сейчас? – удивилась Хелене.

– Так точно, прямо сейчас, – подтвердил офицер.

– Ну, хорошо, – Хелене в недоумении пожала плечами, – сейчас, так сейчас. Извини, Ханс, – обратилась она к Руделю.

– Ничего, конечно, – понимающе кивнул тот.

– Прошу следовать за мной, – посланец обергруппенфюрера распорядился тоном, словно она была не полковник Люфтваффе, а заключенная в гестаповской тюрьме. Хелене не понравилось такое обращение, но она промолчала. Что понадобилось Кальтенбруннеру от нее? Догадаться было несложно. Подспудно она ждала, когда Кальтенбруннер предпримет шаги, чтобы приблизить ее к себе. Им движет ненависть к Гейдриху, упоение столь долгожданным возвышением и сопутствующей властью, стремление унизить и уничтожить все, что могло бы напоминать о его предшест-веннике. А жажда самоутверждения, без сомнения, подвигнет его на то, чтобы любым способом завладеть самым «блистательным достоянием» Гейдриха – его любимой подругой, знаменитой Хелене Райч. До сих пор Кальтенбруннеру не предоставлялся случай близко пообщаться с Хелене: белокурая полковница редко появлялась в Берлине, а приезжая по вызову рейхсмаршала, почти не задерживалась, сразу же после аудиенции возвращаясь на фронт. Сегодня он, вероятно, решил воспользоваться моментом. Хелене старалась гнать от себя подобные подозрения, но прекрасно понимала, что никаких общих дел или интересов у нее с Кальтенбруннером быть не может.

Ее опасения укрепились, когда она обнаружила, что посланец обергруппенфюрера намерен проводить ее в отдельный кабинет. Кальтенбруннер решил переговорить с ней не в зале, на глазах у всех приглашенных, а наедине, в укромном уголке. Выходя из зала, Хелене обернулась. Она сразу заметила Хартмана. Вместе с Лауфенбергом они развлекали беседой супругу Геринга, Эмми Зоннеманн, и ее подруг. Среди прочих Хелене заметила неувядающую Ольгу Чехову. Та по-прежнему бросала интригующие взгляды на Эриха, явно не желая смириться с тем, что их роман так быстро угас. Но Хартман на этот раз холодно игнорировал авансы кинозвезды, давая понять, что все кончено бесповоротно. Вопреки собственным ожиданиям, Хелене все же ощутила беспокойство. Повернув голову, Эрих проводил Хелене встревоженным взглядом. Она понимала, он быстро догадается обо всем, но надеялась, что не даст ему повода. Хелене незаметно сделала Эриху знак, чтобы он дожидался ее среди гостей, в зале. Он недовольно поморщился.

Выйдя из ярко освещенной гостиной, адъютант направился по лестнице наверх, в комнаты. Хелене последовала за ним. Остановившись перед одной из дверей, офицер постучал. За дверью невнятно ответили. Одернув мундир, адъютант распахнул дверь.

– Входите, – приказал он Хелене.

В другое время Хелене обязательно поставила бы его на место, напомнив о субординации. С каких это пор ей приказывают младшие по званию – посланец Кальтенбруннера был в звании гауптштурмфюрера СС, то есть капитана. Но сейчас ей было не до него. Она вошла в комнату. Дверь за ней закрылась. Хелене часто бывала в доме Геринга и хорошо знала все апартаменты. В этой комнате, богато убранной бархатом и увешанной картинами в золоченых рамах, как правило, останавливались гости. У разожженного камина в кресле сидел сам Кальтенбруннер. В руках он держал сигарету и пузатую рюмку с виски. Когда Хелене вошла, он молча взглянул на нее. Ей бросилось в глаза, что он изрядно пьян, взгляд его был тусклым, даже мрачным. Создавалось впечатление, что обергруппенфюрер всего с полчаса назад проснулся. Вероятно, он набрался еще до приезда к Герингу, а возлияния на торжестве окончательно свалили его. Хелене даже показалось, что Кальтенбруннер не узнал ее сходу – кто это пришел? И зачем? Но видимо, уяснив, кто перед ним, попытался подняться. Встал тяжело, опершись обеими руками о поручни кресла, так что они скрипнули, но потом, не удержав равновесия, плюхнулся на подушку, расплескав виски на мундир. Хелене молча ждала, хотя отвращение в ней нарастало. Наконец, со второй попытки, обергруппенфюреру удалось встать.

Поставив виски на стол и бросив в пепельницу недокуренную сигарету, он нетвердым шагом подошел к Хелене. С первого мгновения встречи у Райч не осталось сомнений о его намерениях, ее мрачные предчувствия подтвердились. В состоянии обергруппенфюрера трудно было бы вести речь о делах или идеях, тут навряд ли придут на ум даже слова о чувствах – остается грубо и безмолвно совокупиться, и все. И именно для этого он ее и пригласил. «Много же потребовалось ему выпить, чтоб решиться» – зло подумала Хелене. Она решила для себя, что не станет церемониться. Покачиваясь на месте, Кальтенбруннер спросил сиплым, злым голосом:

– Ты была любовницей Гейдриха? – он ткнул ее пальцем в грудь. – Ты спала с ним?

Хелене отступила на шаг и промолчала. Впрочем, он не нуждался в ответе.

– Теперь ты будешь спать со мной. Я – вместо него, – он похотливо засмеялся, обнажая беззубый рот, и начал рывками расстегивать ее китель. Отвращение, нараставшее в Хелене с каждым мгновением, захватило все ее существо. Ее затошнило от чудовищного запаха гнили, идущего у него изо рта. Однако ни на секунду не забывала, кто перед ней, и понимала, что проще уступить, лучше не иметь врага в лице всемогущего шефа СД, хватит одного Гиммлера. Но не могла согласиться. Справившись наконец с кителем, Кальтенбруннер схватил ее за ягодицы и толкнул на диван, но вместо того, чтобы поддаться, Хелене со всего маху ударила его в плечо так, что шеф СД плюхнулся в свое кресло. Он как-то странно, смешно икнул, лицо его покраснело, вены на висках напряглись, глаза закатились. Хелене подумала, как бы его не разбил паралич от напряжения. «И этот неотесанный чурбан еще претендует на роль Гейдриха», – мелькнула у нее насмешка. Она даже хотела спросить, не позвать ли врача. Но обергруппенфюреру стало плохо от излишне выпитого. Он сполз с кресла и, встав на четвереньки, рыгнул. Опасаясь, как бы ее саму не стошнило, Хелене выбежала из комнаты, захлопнув за собой дверь. Она прислонилась спиной к стене в коридоре и зажмурилась, переводя дух. В коридоре было тихо. «Надо бы умыться, поправить волосы, – подумала она, – нельзя в таком виде возвращаться к гостям». Вдруг она услышала шаги. «Наверное, адъютант Кальтенбруннера, – промелькнула у нее догадка, – принесла нелегкая. Бежит на помощь своему начальнику, как бы тот не умер ненароком», – но быстро поняла свою ошибку. Открыв глаза, повернула голову. Перед ней стоял Эрих Хартман. Бледный, совершенно трезвый. Несколько мгновений он молча смотрел на Хелене. Скулы на его молодом, арийском лице резко обозначились, губы были плотно сжаты. Хелене с трудом выдержала его взгляд, жесткий, холодный, чужой. И хотя она ни в чем не была виновата, смутилась. Закрыла ладонями лицо. Он силой отстранил ее руки от лица.