Йозеф Секера - Чешская рапсодия Страница 48

— Ты женат, вот и завидуешь мне! — огрызнулся Шама.

Конядра не ответил. Стиснул зубы, глаза его позеленели. Нет, не станет он делиться с Шамой своим горем — не вынесет он его сочувствия!

Комиссар Кнышев вызвал к себе Сыхру, Голубирека и командиров рот. Командира полка Книжека не было — он все еще не возвратился из Тамбова.

— Я думаю, — сказал Голубирек, — надо бы усилить артиллерию полка и сформировать сильное конное подразделение. Если не хватит для нее чехословаков, можно набрать других славян, хотя бы хорватов.

Войта Бартак засмеялся:

— Я за отряд кавалерии, товарищ Кнышев, и с ходу прошу отдать его мне. Есть у меня на примете командир для тамбовской артиллерии — Курт Вайнерт. Он артиллерист, и, пока наша дивизия была в одном месте, он ходил к Борейко, помогал обучать чешских и немецких артиллеристов.

Кнышев наморщил лоб. «Ах вы, ребятки мои, славные мои ребятки! — пронеслось у него в голове. — И батарею мы с вами новую организуем, и Вайнерта приставим к ней. Первую роту Сыхры доверим Пулпану, пусть только немного поправится после ранения, а Войта получит кавалерийский эскадрон…»

Кнышев чувствовал, как радость освещает его лицо. Торопливо закурил.

— Ну, мы пошли, Натан Федорович, — стал прощаться Бартак, — только вот что еще должен я вам сказать. Я бываю у одной девушки, она работает в городском Совете и всем сердцем наша. Вчера она мне сказала, что к Филонову стягиваются большие белогвардейские силы — тысяч до десяти казаков. Хотят уничтожить нашу дивизию.

Кнышев стал серьезным.

— Знаю, Войта, пора нам к Киквидзе. Звонил я ему, а он и слушать не желает. Говорит, чехам еще нужен отдых. И он, пожалуй, прав.

— Говорят, под Филоновом — сам генерал Краснов, — сказал Бартак. — Может, завтра узнаю, где он скрывается. Охота мне захватить его… Вот это было бы знатное учение для наших, правда, Ондра?

Смеясь, Бартак и Голубирек простились с комиссаром. После их ухода Кнышев вызвал Вацлава Сыхру, и вдвоем они долго сидели над картами районов Филонова и Алексикова.

— Не дадимся им, правда? — проговорил Кнышев, глядя как Сыхра ловко скручивает костистыми пальцами цигарку.

— Да и чего ради? — ответил Сыхра. — Но думаю, надо мне съездить к Василию Исидоровичу, да с утра. Войта меня заменит, да еще Ондра тут у тебя. По телефону какой секретный разговор…

— Поезжай, — сказал комиссар.

В вагон вдруг ворвался Властимил Барбора, за ним Бартак. Власта четко доложился и, еще переводя дыхание, заявил, что у него есть важное сообщение.

— Садись, — коротко сказал Сыхра и, взяв со столика комиссара стакан с вином, подал его молодому кавалеристу. — Выпей и выкладывай!

Барбора пригубил, икнул и, смутившись, покраснел.

— Прибежал от своей красавицы, — начал Войта Бартак, — и надо немедленно возвратить его ей: в ее доме что-то неладное…

— Ну, говори, — обратился Кнышев к кавалеристу. Властимил Барбора старался говорить покороче:

— Я помогаю Фросе убирать непроданную зелень в ее лавчонке. Потом мы идем к ней домой, на Петроградскую, дом 13. Внизу живет купец Антонов, человек скупой и гордый. Сегодня мы увидели в его лавке пятерых мужчин. Они предлагали купцу синее сукно, какое идет на казацкие гимнастерки, однако не похоже было, чтобы они торговались. С ними была молодая женщина, та, которую я уже раза три видел с нашим Шамой. Фрося вдруг вся переменилась в лице, встревожилась, что ли, и говорит: хотела бы я узнать, что за женщина. Я послал ее в лавку купить съестного, а заодно приглядеться к тем людям. Антонов первым делом увел посетителей в помещение за лавкой, а потом стал обслуживать Фросю, как никогда раньше. «Как ваша торговля, Яковлевна?» — спрашивал он и, мол, сам тоже не жалуется, хотя и тяжелые времена. Вот, говорит, привезли мне сейчас из Филонова мануфактуру, не хотите ли взять на брюки для своего милого? Потом мы поднялись к Фросе, а она места себе не находит, да вдруг и говорит: сейчас докажу, что люблю тебя! И выбежала. Вернулась скоро, вся взволнованная. Говорит, слышала за дверью, как та женщина кричала, будто пьяная, что советует напасть на чехословацкий эшелон завтра вечером, чтоб никак не могли они попасть в Филонове. Тут Фрося вспомнила, что видела эту компанию в лавке Антонова уже несколько раз, и куда-то побежала. А я — сюда. Вот и все. Если вы в курсе дела, товарищ комиссар, то извините.

Кнышев посмотрел на Сыхру, потом на Бартака.

— Позовем-ка Шаму с Голубиреком, — сказал он. — Товарищ Барбора, передайте им мой приказ и возвращайтесь.

— Видали голубчиков, аппетит у них разыгрался, неплохо придумали! — вскричал комиссар, когда Власта вышел. — Товарищ Сыхра, объяви тревогу. В город отправить двадцать человек конных с наганами. Приготовить пулеметы.

— Я пойду в ЧК, — сказал Бартак. — Нельзя упустить шайку. Я знаю, где дом Антонова, приведу чекистов прямо туда.

— Идти мало, лети, товарищ! — вскричал Кнышев. Шрам на его лице налился кровью и выглядел угрожающе. Комиссар обратился к Сыхре:

— Поедешь к Киквидзе с первым же поездом и без промедления вернешься. Прошу у него приказа о выступлении в Филоново.

В дверях появились Шама, за ним Голубирек и Барбора. Комиссар встал.

— Товарищ Барбора, немедленно бегите к своей Фросе. Возьмите оружие. Если услышите стрельбу в квартире Антонова, бросайтесь на помощь товарищу Бартаку. Поняли?

Власта Барбора выскочил из вагона кбмиссара, влетел в свою теплушку, зарядил наган, набил карманы патронами и помчался на Петроградскую.

— Товарищ Шама, когда вы должны встретиться со своей «крестьянкой»? — спросил Кнышев. — Отвечайте быстро, болтать нам некогда.

Кавалерист покраснел, перевел дух:

— Через полчаса…

— Где? — твердый взгляд Кнышева цепко держал глаза Шамы.

— В трактире у вокзала.

Ондра Голубирек, ничего не понимая, смотрел на эту сцену. Вацлав Сыхра усмехнулся, увидев испуг Шамы:

— Не вздумай злиться, если к тебе на перроне подойдут товарищи, к примеру Конядра, Танза и Петник, и пригласят твою красотку к вам в теплушку. Надо, чтоб она пошла добровольно, понял?

Кнышев коротко рассмеялся:

— С нее не убудет, мы ведь простоим в Алексикове еще целую неделю, если не дольше. Можешь идти.

— В чем дело? — спросил Голубирек, когда Шама, весь пунцовый, вышел.

Сыхра отправился искать Конядру, а Кнышев, попросив Голубирека посидеть до прихода Шамовой красотки, все ему рассказал.

— Видите, товарищ Кнышев, даже полезно, когда наши ребята трутся среди купцов и кулаков, — сказал Голубирек. — Жаль, что я не пошел с Войтой. У меня в ЧК есть знакомый.

— Не бойтесь за него, — ответил комиссар. — Порой один стоит больше двух. Понимаете меня, надеюсь? — Кнышев предложил собеседнику папиросу.

Кто-то споткнулся о ступеньки вагона, и в дверях показался Матей Конядра. За ним с беспечным, игривым выражением лица вошла Шамова «крестьянка». Она остановилась на пороге, но Петник подтолкнул ее и пропустил вперед Ганзу.

— Наши командиры хотят посидеть с вами, сегодня им нельзя в город, а женское общество им по душе, — заговорил Ганза. — О своем рыжем много не думайте, ему еще влетит от нас — ведь он давно обещал вас привести.

— Я тоже хотела поближе познакомиться с вашими командирами, — сказала женщина.

Кто-то взял ее под руку. Она оглянулась. Это был Сыхра. Он подвел ее к мягкому дивану, кивнув кавалеристам, чтобы они исчезли.

— Придете за хозяйкой через часик, а пока утешайте ее ухажера.

— Я за ней приду, товарищ командир, — ответил Конядра и вытолкнул Петника и Ганзу из вагона.

— Как вас зовут, милая? — продолжал Сыхра. — Сначала ведь надо представиться. Вот этого товарища зовут Натан, а этот франт — Ондра, Андрей. Вид его подтверждает, что все Андреи — красавцы. Меня окрестили Вацлавом. Вячеслав по-русски.

Она сложила руки, напряглась. Двух молодых, хотя они явно не дураки, она легко обведет вокруг пальца, а вот усатый со шрамом на лице и с широкими ладонями ей не нравится. Взгляд, которым он в нее впился, раздражает ее.

— Что ж вы, даже выпить не дадите?

Ондра Голубирек подал ей стакан. Выпила. Этого Ондру ей хотелось бы первым…

— Зовут меня Анфиса Андреевна, этого вам достаточно? — улыбнулась она.

Кнышев, положив руки на столик, серьезно произнес:

— Анфиса — красивое имя, а как вас звали до того, как вы появились в Алексикове? Женщины, которые влюбляются в незнакомых красноармейцев, охотно меняют имя.

Она пожала плечами. Сыхра невольно восхищался ее простой красотой, которую портил лишь упрямый подбородок.

— Зачем мне, товарищ, менять имя? Этого от меня мужчины не требуют. Вам охота узнать, откуда я и что делаю в Алексикове, так ведь? Мужа моего убили белые, и приходится мне кормиться, как смогу.