Николай Дмитриев - Третья причина Страница 48

На нём была заношенная косоворотка в горошек, расстёгнутый воротник которой свисал углом, домашние портки и новые валенки. Мужик аккуратно поставил кочергу под печку, выпрямился и подошёл к лавке. С минуту он приглядывался к неподвижно лежавшему Иртеньеву и только потом деловито осведомился:

— Ну что, мил человек, оклемался?

Вместо ответа, полковник полушёпотом, едва шевеля губами, спросил:

— Где я?

— Тута, тута… — успокоил его мужик, а потом шагнул ближе, положил ладонь на лоб Иртеньеву и явно для самого себя пробурчал: — Ну вот, горячки вроде как нету…

Мужик не убирал руку, и полковник вдруг почувствовал, как от его заскорузлой ладони идёт умиротворяющее тепло. Иртеньев прикрыл глаза и словно сквозь дрёму услышал:

— Что, не по себе малость?

— Да, не по себе… — тихо подтвердил Иртеньев, про себя удивившись как точно этот мужик сумел определить его состояние.

— Оно и верно, после медведь-травы завсегда так…

Мужик убрал руку, ощущение дремоты сразу исчезло, и полковник, поняв, что речь идёт о каком-то снадобье, прошептал:

— Ты что, лечишь меня?

— А как иначе, ты вон как голову себе раскровянил…

Внезапно Иртеньев с пугающей ясностью вспомнил всё, что с ним приключилось в тамбуре, и совсем другими глазами посмотрел на стоявшего рядом хозяина.

— Во, вижу очунял, — усмехнулся мужик и вдруг спросил: — А скажи, мил человек, ты и взаправду полковник, али как?

Иртеньев вздрогнул. Он вспомнил, что прежде чем нанести удар, там, в тамбуре, незнакомец тоже спросил его, кто он, и ему показалось, будто вопрос мужика далеко не случаен. Но тогда всё нужно было выяснить как можно скорее, и потому Иртеньев, уходя от ответа, медленно, стараясь не выдать волнения, произнёс:

— Как я сюда попал?

— Дак сын мой тебя у чугунки в сугробе углядел, ну и, само собой, подобрал, не пропадать же живой душе…

— А сын твой кто? — Иртеньев напрягся.

— Обходчик, — спокойно пояснил мужик.

— А с чего ты решил, что я полковник?

— Ну, вот тебе и на! Бумаги ж твои, чай, в кармане были…

Такое простое объяснение сразу успокоило Иртеньева, и он, собираясь с мыслями, прикрыл глаза. Сейчас, делая вид, что дремлет, он ещё и ещё раз пытался анализировать всё, что случилось с ним там, в тамбуре.

Скорее всего, мужик не врёт. Уж слишком точно надо было подгадать момент, да и кто мог предположить, что полковнику вдруг заблагорассудится подышать свежим воздухом, отправившись для этого не куда-нибудь, а именно в тамбур?

Нет, тут явно было что-то другое, но от этого не менее опасное. Ведь незнакомец в тамбуре, прежде чем нанести удар, сначала предусмотрительно распахнул дверь и, вдобавок ко всему, осведомился, с кем имеет дело.

А раз так, то отсюда непреложно следовало, что следили именно за ним, сама слежка была организована профессионально, и уж наверняка «сели на хвост» давно, может быть, от самого Владивостока, если даже не раньше.

Причём слежкой не ограничились, а, вне всякого сомнения, незнакомец в тамбуре выполнял чей-то недвусмысленный приказ, и полковника спасли только меховая шапка, снежный сугроб да счастливо подвернувшийся путевой обходчик.

Придя к такому заключению, полковник странным образом успокоился и в конце концов действительно задремал. Разбудил его шум и топот в сенях, где, похоже, кто-то с шумом раздевался, одновременно стряхивая снег с валенок.

Сейчас Иртеньев чувствовал себя гораздо лучше, он даже приподнялся на своей лавке, и хозяин тут же поспешил его успокоить.

— Лежите, лежите, это мой сын Фрол с обхода вернулся…

Фрол, почти сразу вошедший в избу, оказался молодым здоровенным мужиком с солдатской выправкой. Заметив, что Иртеньев следит за ним, он подтянулся и гаркнул:

— Здравия желаю!..

— Служивый? — Иртеньев через силу улыбнулся.

— Так точно, ваше высокоблагородие, — отчеканил бывший солдат и тут же принялся путано пояснять: — Только потому, как я теперь при дороге так, значит…

— Ясно… — Полковник снова опустился на лавку и спросил: — Так это ты меня притащил сюда?

Фрол посмотрел на отца и солидно прокашлялся.

— Оно, значит-ца, как было… Иду я по путях, а тут вы, осторонь… Я было плохое подумал, ан глядь у вас вкруг лица снег закуржавился… Тады я вас в охапку и сюды, к бате…

— И это сколько же, сюды? — уточнил Иртеньев.

— Да недалече, — махнул рукой Фрол. — Версты полторы, а може, и две, я не мерял…

Полковник с благодарностью взглянул на Фрола. Похоже, не случись на дороге этого мужика, через каких-нибудь два часа никакая помощь уже не понадобилась бы. Иртеньев немного подумал и негромко сказал:

— Там у меня в кармане часы были, они как, целы?

— А как же, — обрадовался Фрол, — в аккурат тикают…

— Так вот, — полковник сделал многозначительную паузу. — Часы эти серебряные, мозеровские. Себе возьмёшь, от меня…

— Да зачем же, ваше высокоблагородие? — глуховато забубнил Фрол. — Мы, чай, православные, мы завсегда…

— Отставить, — усмехнулся Иртеньев. — Заслужил. Да и часы тебе нужны, поезда ж по расписанию ходят…

— Да, какое там, — горестно вздохнул Фрол. — Теперь вона, как солдатики бунтовать начали, никакого порядку…

— Ладно, помогите сесть, мне вроде и впрямь полегчало… — требовательно сказал полковник, и оба мужика с готовностью подхватили его под руки…

Снег скрипел под полозьями, фыркали лошади, позванивала сбруя, и по обе стороны слабо накатанной колеи громоздились сугробы. Время от времени кошеву заносило, с той или другой стороны взвихривался снег, и тогда Иртеньев поспешно прятал лицо в воротник борчатки.

Теперь, после недели, проведённой на таёжной заимке, узнать полковника было трудно. Он сильно похудел, отрастил русую, уже тронутую сединой, бородку, да и одет был сейчас полковник не в тонкое европейское пальто, к тому же порванное при падении, а в добротную шубу, и на голове Иртеньева, взамен потерянной шапки, красовался ношеный лисий малахай.

Покачиваясь в раскатывавшихся по снегу санях, Иртеньев думал о том, насколько вовремя ему вспомнился давний стамбульский опыт. Ведь не спрячь он загодя все нужные документы под подкладку, были бы они сейчас неизвестно где вместе с укатившим в никуда чемоданом.

Зато теперь Иртеньев твёрдо решил снова превратиться в мистера Томбера, американца, прибывшего в Россию на предмет установления чисто деловых связей. К такому выводу полковник пришёл, трезво проанализировав все варианты и выбрав для себя наиболее приемлемый.

Конечно, какая-то степень риска оставалась, но, во всяком случае, Иртеньев считал, что если нигде не объявляться под своей настоящей фамилией, то его враги посчитают задачу выполненной, и он может не опасаться преследования по крайней мере до прибытия в Петербург.

Тем временем кошева с колен выехала на тракт, кони пошли шибче, а ещё через десяток минут Фрол, сидевший на облучке, повернулся и весело выкрикнул:

— Кажись, здорово подгадали, ваше высокоблагородие!..

Полковник приподнялся, выглянул из-за спины возницы и увидел, как далеко впереди, там, где над рельсами, вдоль которых они сейчас ехали, торчит семафор, а за ним поднимался хорошо различимый в морозном воздухе столб паровозного дыма.

Мысль о том, что через какой-то час можно снова оказаться в удобном вагоне, сначала показалась полковнику нереальной, но потом Иртеньев вдруг решил, что ничего невозможного в этом нет, и он принялся нетерпеливо подгонять Фрола.

Кони пошли вскачь, вдоль тракта показались дома, по окна занесённые снегом, потом слева, за колеёй, возникло одноэтажное здание вокзала, до половины скрытое стоявшим на путях поездом, и, наконец, возле калитки в низком станционном заборе обходчик резко осадил упряжку.

— Сюда! — Фрол показал кнутовищем на калитку. — В аккурат успеете. Тольки идить не в кассу, а сразу до обер-кондуктора…

Иртеньев торопливо выбрался из кошевы и чтобы хоть как-то выразить благодарность своему спасителю, прямо через рукавицу пожал руку Фролу.

— Спасибо тебе…

— Да чего там… — Фрол сумел оценить жест и явно от души напутствовал Иртеньтева: — Вы уж теперь, ваше высокоблагородие, поосторожней, а то откуда только ентого варначья набралось…

— Да уж постараюсь… — кивнул Иртеньев и, оскальзываясь на снегу, заспешил к зданию станции.

Впрочем, полковник торопился зря. Поезд, стоявший на станции, похоже, ещё никуда не ехал. Больше того, его пассажиры, в основном расхристанная солдатня, выскакивали из вагонов, толпясь на перроне и устраивая свалку возле вокзальной двери, над которой красовалась покосившаяся вывеска «Буфетъ».

Иртеньев поспешно обошёл станционное здание и увидел, как на привокзальную площадь выходит со стороны железнодорожного посёлка какая-то делегация, явно пришедшая приветствовать недавно прибывший поезд.