Николай Тимофеев - Трагедия казачества. Война и судьбы-4 Страница 48

Хочу здесь также отметить, что казачий этапный лагерь на Кантштрассе оказался одним из тех пунктов в тогдашней охваченной войной Европе, где сливались в один поток две волны выплеснутых на Запад русских людей: первой, белой, эмиграции и второй — советских граждан, очутившихся в Германии: то ли как военнопленные, то ли как «восточные рабочие», то ли как бойцы военных антисоветских формирований или же как гражданские беженцы, оставившие родные места с началом отступления немецкой армии с занятой ими советской территории в 1943 и 1944-м годах.

Естественно, что, встретившись под крышей этапного лагеря, «подсоветские» и белые внимательно присматривались друг к другу, вели долгие беседы, делились своим очень различным жизненным опытом, спорили и соглашались и, в конце концов, приняли друг друга без оговорок. «Расказачить» казаков большевикам так и не удалось.

Я задержусь здесь на судьбах двух советских людей, с которыми я особенно сблизился во время нашего пребывания в этапном лагере. Первый был Захар Васильевич Поляков. Другой — художник Ирченко. Имя и отчество его я, к сожалению, забыл.

Захар Васильевич, родом с Кубани, прибыл в лагерь с сыном и дочерью, синеглазой и золотоволосой девушкой. Было ему лет чуть за пятьдесят, но из-за седины выглядел старше. В конце 20-х годов он служил бухгалтером в западной части Кубанской области. Название станицы и учреждения, в котором он служил, ушло из моей памяти. Однажды к нему в дом зашел друг, как и Поляков, настроенный антисоветски. За рюмкой водки и закуской друг обратился к Захару Васильевичу с необычной просьбой: «Захарий, я не могу тебе много рассказать, но мы знаем друг друга, и я рассчитываю на твою помощь. Если к тебе придет человек и скажет — «меня послала мать», — знай, что это наш человек. Прими его и окажи ему всемерную помощь. Могу я на тебя положиться?» Захар Васильевич дал свое согласие, и друг ушел.

Действительно, как-то под вечер послышался стук в дверь. Захар Васильевич отворил ее. Снаружи стоял незнакомец. «Вы Захар Васильевич Поляков?» «Да!» «Меня послала мать!»

Захар Васильевич принял пришельца, оставил переночевать. В ходе беседы Полякову стало ясно, что гость был белым эмигрантом, засланным в СССР белогвардейской организацией для ведения нелегальной работы. Наутро, выспавшись и позавтракав, гость отправился дальше. Захар Васильевич дал ему указания, как лучше добраться до очередного пункта на его маршруте.

Прошло несколько дней. Захар Васильевич работал в своем кабинете, когда к нему прибежала запыхавшаяся дочурка. Мама приказала ей передать папе, что пришли дяди из ГПУ и спрашивают о нем. В голове засверлила мысль, что его недавний гость попался в руки органов и при допросе назвал его. Нужно было уходить. Куда? Он не знал. Но, прежде всего, нужно было уйти с места жительства и работы. Захар Васильевич отослал дочь домой, а сам явился к начальнику и сказал, что ему срочно нужно съездить в филиал их учреждения в соседней станице и проверить финансовую отчетность, так как им замечены нарушения финансовой дисциплины. Начальник не возражал, и Захар Васильевич без приключений добрался до филиала. Его начальник, приятель Полякова, удивился причине его приезда (никаких нарушений денежного порядка он за собою не знал), но не стал спорить и оставил Захара Васильевича одного в комнате с бухгалтерскими книгами.

Итак, ему удалось уйти от ареста. Но что предпринять дальше? Ведь оставаться здесь он тоже не мог. Захар Васильевич сидел задумавшись над раскрытой бухгалтерской книгой, когда в комнату, не постучав, вошел начальник филиала. «Захар, ты не сказал мне правду. Что случилось? С места твоей работы телефонировали, чтобы ты немедленно возвратился назад!»

Не желая входить в подробности, Захар Васильевич придумал какое-то объяснение и сказал, что отправляется на станцию, чтобы взять поезд домой. На пассажирскую станцию он, однако, не пошел, боясь нарваться на агентов ГПУ. Вместо этого он пробрался к путям, где останавливались и составлялись товарные поезда. Ему удалось найти состав, который отправлялся на Ростов. Укрывшись невдалеке, он выбрал товарный вагон, на который он рассчитывал незаметно взобраться перед отходом состава. Время между тем шло, спустились сумерки. Наконец, подали паровоз. Захар Васильевич попытался было подобраться к вагону. Но тут появились рабочие-железнодорожники с фонарями. Они шли мимо вагонов, стучали молотками по колесам. В воспаленном воображении Захара Васильевича люди с фонарями стали представляться ищущими его работниками ГПУ. Он стал перебегать с места на место и оказался возле паровоза. И вот в этот момент паровоз дал гудок, и состав медленно тронулся с места.

Не соображая хорошо, что он делает, Захар Васильевич вскочил на ступеньки паровоза и, цепляясь за поручни, полез наверх. «Ты куда прешься?» — раздался над ним грубый голос, сопровождаемый другими крепкими словами. И тогда Захар Васильевич неожиданно для самого себя пролепетал: «Меня послала мама!»

Сильные руки подхватили его, втащили в кабину, втолкнули на тендер с углем, накрыли мешками, а голос приказал: «Лежи здесь и не вылазь!»

Захар Васильевич не помнил, сколько часов нес его поезд. Он помнил, однако, как сильные руки снова втащили его в кабину паровоза, и уже знакомый ему голос машиниста прозвучал мягко и негромко: «Брат, я довез тебя до Батайска. Дальше я не могу тебя везти. Опасно. У меня жена и дети. Скоро поезд пойдет тихим ходом. Спрыгивай вниз и сам добирайся, куда тебе надо».

Захар Васильевич так и сделал. Пробрался в Ростов. Оттуда в Крым. Из Крыма, заметая следы и не оставаясь там долго, перебрался в Сочи. Затем в Новороссийск. Там он задержался. Отсюда было рукой подать до родных мест. Я не помню, когда и как он соединился со своей семьей, и что случилось с его женой. В 1943 году с потоком беженцев он двинулся на Запад и через Белоруссию добрался до Берлина.

В этапном лагере он пробыл не больше месяца и от нас переселился в Казачий Стан. Устроился в Вилле Сантине, где его сын был принят в 1-е Казачье Юнкерское Училище. Помню, что за его дочерью усиленно ухаживал один из юнкеров.

Был Захар Васильевич спокойный, отзывчивый и глубоко верующий человек. Что произошло потом с ним и его семьей, я не могу сказать. Среди казаков, переживших выдачу в Лиенце, я никогда его больше не встречал. Боюсь, что им не удалось избежать выдачи советским властям, и судьба их оказалась трагичной.

Рассказ его я, однако, в самых главных чертах сохранил в памяти. Уже после войны, знакомясь с историей борьбы активной части русской эмиграции против большевистского режима в России, я узнал о деятельности Братства Русской Правды в 20-х гг. В этой организации генералу П.Н. Краснову принадлежала руководящая роль. Не исключено, особенно принимая во внимание пароль «меня послала мать», что рассказ З.В. Полякова связан с одним из эпизодов подпольной работы этой эмигрантской организации на территории Советского Союза.

Еще более примечательно сложилась судьба Ирченко. Уроженец Черниговской губернии, он в юности был учеником известного украинского художника-баталиста Кившенко (в харьковском историческом музее висела большая его картина, изображавшая несущихся в бой запорожцев). По-видимому, Кившенко высоко ценил своего ученика. Когда в годы 1-й Мировой войны Кившенко было предложено написать картину «Явление Божьей Матери донским казакам в Мазурских болотах», он, не располагая временем, поручил Ирченко выполнить заказ.

Речь шла об эпизоде из трагической истории армии генерала Самсонова, вторгнувшейся в августе 1914 года в Восточную Пруссию, чтобы облегчить положение оборонявшей Париж от стремительно наступавших немцев французской армии. В окружении неманской группы армии генерала Самсонова на Мазурских озерах, разбитой 8-й германской армией под командованием генерала Гиндербурга в сентябре 1914 года (наревская группа потерпела поражение в конце августа в сражении под Танненбергом), над позициями донских казаков явилась Божья Матерь, указывавшая рукой на Запад. Донцы истолковали этот знак, как указание свыше на направление отхода и действительно вышли из тисков немцев. Пробившись на русскую сторону, они, разумеется, поведали о явившейся им чудесной Покровительнице.

Написанная Ирченко картина изображала стоявших на коленях казаков. Над их головами в центре картины возвышалась фигура Богоматери. Правая рука ее простиралась на Запад, но на самом деле руки не было видно. Она была закрыта висящей на ней частью одеяния. Высокие заказчики процензурировали первоначальный эскиз. Опасаясь, что европейские союзники России, Франции и Англии, смогут истолковать указывающую на Запад руку Богородицы, как символическое выражение русских претензий на экспансию в Европу, рука Богородицы была дипломатично прикрыта. А то ведь, не дай Бог, подумают о нас плохо.