Аркадий Сахнин - Тучи на рассвете (роман, повести) Страница 49

— О каком же деле ты подумала?

— Я подумала, что, если выучить Пан Чака разбирать иероглифы, он, может быть, стал бы писцом.

Пан Юр Ил рассмеялся. Эти слова показались ему смешными. И в течение всего дня он несколько раз вспоминал о них и улыбался. Где это видано, чтобы сын рыбака учился разбирать иероглифы?

В конце концов Пан Юр Ил стал злиться, потому что все же эти глупые слова засели у него в голове и мешали думать о том, куда в самом деле истратить деньги, которые он выручит за жемчуг.

Вечером Хе Сун была молчалива и, подавая ужин, только робко и покорно смотрела на мужа. И уже совсем поздно, ложась спать и как бы размышляя вслух, заметила:

— Я думаю брать в городе стирку. У меня вполне хватит времени и для этого. — Она помолчала немного и, увидев, что муж тоже молчит, добавила: — Если брать за стирку рыбой, это как раз получится столько, сколько зарабатывает Пан Чак.

Больше она ничего не говорила, и Пан Юр Ил стал совсем мрачным.

Утром он пошел с сыном к джонке. И по дороге он думал про жемчуг. Прошло уже два дня, как в его доме богатство, а он из-за своей жены никак не может решить, на что истратить деньги, которые он выручит за такую крупную жемчужину.

И вдруг Пан Чак, шедший сзади, сказал:

— Говорят, Пек Ун, что живет у седьмого затона, совсем состарился и уже не может ходить продавать свою рыбу.

Отец ничего не ответил.

— Говорят, он ищет себе мальчишку, — продолжал Пан Чак, — который продавал бы ему рыбу. За это он согласен пустить его в свою хижину и даже кормить.

— Что ты привязался со своим Пек Уном?! — разозлился отец.

— Нет, я только хотел сказать, что, доведись мне учиться, я бы мог жить у старого Пек Уна, и у тебя на один рот уменьшилась бы семья.

— Замолчи ты! — крикнул Пан Юр Ил. — Все об учении толкуют, будто в доме управляющего. Твой дед работал руками, и отец твой работает руками, а ты вдруг захотел ученым стать!

Пан Чак притих и больше ничего не сказал.

На следующий день Пан Юр Ил встал совсем рано, завернул в тряпку жемчужную раковину и взял ее с собой на рыбную ловлю. Всего полдня прошло, и еще джонка не была полной, а он уже стал поднимать паруса, чтобы идти в затон. Хорошо, что и у других рыбаков нашлись дела в городе. Он сгрузил в баржу рыбу и поплыл не домой, а вдоль берега и причалил невдалеке от хижины старого рыбака Пек Уна. Здесь он велел Пан Чаку дожидаться.

Пан Юр Ил отправился в город, узнал, сколько стоит жемчуг, и, не дав себя обмануть, продал его, получив настоящую цену. Он все еще не знал, что ему делать с деньгами. Если бы не жена со своими глупыми словами и не Пек Ун, у которого в самом деле мог бы жить Пан Чак, он давно решил бы, на что истратить деньги. На всякий случай, просто так, для интереса, он пойдет в школу и узнает, какую надо дать взятку начальнику, чтобы мальчишку приняли туда. Хотя отдавать его в школу все равно ни к чему.

Директор корейской народной школы — вышедший в отставку инспектор полиции из Нагасаки господин Харийоси — встретил его сухо.

Он сказал, что хотя занятия еще не начались, но прием закончен, и если определить мальчишку сейчас, то это вызовет дополнительные расходы, которые вряд ли рыбак сможет оплатить.

Но Пан Юр Ил почтительно осведомился, сколько все же понадобится денег.

Директор школы назвал сумму и, увидев, что кореец не удивился, спросил:

— А сколько твоему сыну лет?

— Пятнадцать, — ответил Пан Юр Ил.

— О, тогда он намного старше, чем следует! Чтобы принять такого переростка, потребуются еще и новые дополнительные расходы.

Тогда Пан Юр Ил, неожиданно осмелев, спросил, во что обойдутся эти дополнительные расходы и все другие расходы, чтобы сын мог поступить в школу.

Когда господин Харийоси подсчитал, Пан Юр Ил поклонился, извинившись, что побеспокоил такого занятого человека, и вышел.

Он прикинул, что, если дать взятку директору народной школы, и оплатить стоимость учения за год, и внести деньги за пользование помещением и за то тепло, которое придется на долю Пан Чака в оба зимних месяца, когда школу будут отапливать, у него даже кое-что останется.

Еще вполне хватит на штаны и рубаху Пан Чаку. Ведь в школе учатся дети богатых родителей, которые имеют свою торговлю, или дети служащих, и все они ходят хорошо одетыми. И кроме этого, останутся деньги, чтобы купить сыну одну палочку черной туши, и одну палочку красной туши, и кисточку, и тонкую рисовую бумагу, на которой он будет рисовать иероглифы.

Он шагал к берегу и злился на свою жену, которая первая придумала отдать сына в школу, будто сам он не сделал бы этого. Да ведь если разобраться, так он давно уже об этом думает, и она только высказала его мысли. Да и вообще он, должно быть, раньше когда-то сам говорил ей о том, что хорошо бы научить сына разбирать иероглифы.

Теперь настроение у Пан Юр Ила стало хорошим. Он решил наконец, куда истратить деньги, и решение это было твердое. Он зашел к Пек Уну, и тот охотно согласился взять к себе его сына.

Пан Чак слушал их разговор и не знал, думает ли отец учить его или хочет определить на фабрику.

Домой они плыли молча, и Пан Юр Ил был горд своим решением и тем, что сын у него будет ученым.

Дома он торжественно объявил свое решение, но Хе Сун, едва выслушав мужа, выбежала из хижины, сказав, что пойдет посмотреть, хорошо ли привязана джонка.

До берега она не дошла. Остановившись у тростниковой калитки, Хе Сун облокотилась на нее и так стояла, не вытирая слез, и они стекали по щекам.

Там и застал ее Пан Чак, когда вышел сказать, что отец требует ужин. Она побежала в хижину, забыв вытереть слезы, и стала поспешно готовить еду.

Пан Чак был совсем спокоен и сам не мог понять, почему он не может есть. Он так сильно проголодался и еще у Пек Уна думал о еде, а теперь она совсем не шла в рот.

Когда мать посмотрела на него и, будто случайно положив руку ему на голову, спросила, почему он не ест, Пан Чак ответил, что его хорошо угостил старик Пек Ун и что ему очень хочется спать.

Мать приготовила постель; он лег, но и спать не мог. Он закрыл глаза и старался не дышать, чтобы отец не подумал, будто он не спит и не сможет завтра рано подняться. Он лежал и думал о школе.

Утром Пан Юр Ил отвез сына в Пусан.

С тех пор Пан Чак каждое утро ходил в школу. После уроков он возвращался в хижину Пек Уна, брал ведерко с рыбой и шел в японский город.

В первый день он ничего не продал. Он любовался красивыми, как на картинках, домиками, увитыми виноградом. На прямых асфальтированных улицах, чистеньких и аккуратных, — арки с разноцветными фонариками. Он любовался этими улицами и совсем забыл, что надо бить бамбуковой палочкой в медный кружок, привязанный к ведерку, иначе никто не будет знать, что он продает рыбу.

Вспомнив об этом, он принялся колотить в пластинку, и вскоре из одного дома вышла японка. Она посмотрела на него, почему-то выругалась и ушла. Он направился дальше, продолжая бить в медяшку, пока его не окликнули. Из ворот показалась японка с корзиной в руках и удивленно спросила:

— А где же твой уголь?

Пан Чак улыбнулся:

— Я торгую рыбой.

— Почему же ты трезвонишь, как угольщик? Если все торговцы будут стучать в одинаковые пластинки, придется целый день бегать на улицу.

Так в тот раз он ничего и не продал. Потом ему объяснили, что его пластинка слишком толста, и он подобрал себе потоньше, чтобы его не путали ни с торговцем углем, ни с продавцом хурмы или игрушек. Он ходил из квартала в квартал и бил бамбуковой палочкой в медный кружок, как заправский торговец рыбой.

Случалось, что из домика выйдет японка, посмотрит на рыбу, скажет, чтобы он показал вот этого леща со всех сторон, потом посмотрит второго, третьего и, наконец поморщившись, берет самого большого.

Тогда он достает нож, быстро потрошит отобранную рыбу, счищает чешую и, сполоснув, подает покупательнице.

Чтобы не запачкать руку о Пан Чака, японка бросает на землю мелкую монету, самую мелкую, потому что сколько же можно дать за одного, хотя бы и большого, леща?

Вечером при свете кунжутки, когда старый рыбак уже спал, Пан Чак готовил уроки. И каждый день он узнавал много нового…

Пан Чак хотел только взглянуть на море и идти в город, но воспоминания нахлынули на него, одна картина сменялась другой, и он долго простоял на обрывистом берегу. Справа виднелись завод рыбьего жира компании «Ниппон Юки» и седьмой затон.

Возле старой, хорошо знакомой ему баржи Пан Чак увидел новую, такую большую, что на ней вполне могли бы разместиться все хижины с Кочжедо. Вокруг старой баржи, как и раньше, теснились джонки, и их мачты раскачивались в разные стороны. Возле новой стояло высокое рыболовное судно. Теперь уже не два, а пять резиновых рукавов всасывали и подавали рыбу наверх, на новые конвейеры. Значит, компания «Ниппон Юки» увеличила мощность завода в два с половиной раза.