Свен Хассель - Уничтожить Париж Страница 49

Шлюкбебир поджал губы. Он уже твердо решил взять пять мешков себе. Поэтому с какой стороны ни взгляни, это все равно был вопрос кражи.

— Это возмутительно! — раздраженно заявил Гофман. — Ты лжешь, Винкельман! Ты прекрасно знаешь, что мы вместе пересчитывали мешки и тщательно все осмотрели.

Шлюкбебир, Гофман, двое гестаповцев и фельдфебель отправились строгой колонной на склад. Семнадцать помеченных армейской маркировкой мешков бразильского кофе стояли в ряд. Их открыли, и все принялись обнюхивать содержимое жадно дрожащими ноздрями. В каждом, несомненно, был чистый, свежий кофе. Гофману было ясно, что фельдфебель сплутовал, но как, понять он не мог. Мысль о его связи с Портой он нехотя отверг. Порта, мастер хищения армейских припасов, вполне мог обойтись без помощи такого недотепы, как Винкельман.

— Похоже, — недовольно сказал Гофман, — что относительно кофе мы ошиблись…

— Ха! — Шлюкбебир натянул на глаза шляпу. — Вот этим мы и займемся! Ложный донос, небрежное исполнение обязанностей, умышленная трата времени гестапо… Что предусмотрено триста девятой статьей. Это отнюдь не мелкое правонарушение, гауптфельдфебель. Оно может стать причиной серьезных неприятностей. Очень серьезных.

Один из помощников Шлюкбебира уже позвякивал в кармане наручниками. Все, кроме Винкельмана, медленно пошли обратно в столовую. Гофман был явно в глубокой задумчивости, но особенно испуганным не выглядел. Мне стало любопытно, что он вынашивает в своем злобном мозгу.

— Обер-инспектор, — неожиданно сказал он, — раз вы здесь, то, чтобы не совсем напрасно тратить ваше время, я хочу потребовать расследования случая, который имел место три года назад в первой группе второго отделения пятой роты Двадцать седьмого танкового полка. Я обвиняю их в государственной измене, отказе выполнять приказ и трусости перед лицом противника… Помимо всего прочего, — мрачно завершил он.

Шлюкбебир грозно приподнял бровь.

— Ты можешь обосновать это обвинение?

— Конечно! ответил Гофман.

Мы все помнили этот случай. Два «тигра» сломались прямо перед позициями противника. Экипажи покинули их, и штабной оберст вежливо приказал вернуть танки. Лейтенант Лёве, прекрасно понимая, скольких жизней это будет стоить, наотрез отказался выполнять приказ. Между обоими офицерами произошла ожесточенная ссора, которую оборвал взрыв гранаты, убивший оберста. Порта был настолько бестактен, что стоял, смеясь, над трупом офицера, и раздраженный до крайности Лёве ударил его по лицу. Часто нарушавший дисциплину Порта воспринял удар как должное, но эта история каким-то образом стала известна Гофману, и он явно дожидался возможности использовать ее в своих интересах. По двум пунктам: отказ выполнять приказание и избиение подчиненного. Теперь такая возможность представилась, и Гофман использовал ее в полной мере.

Шлюкбебир слушал эту историю с нарастающим интересом. Он принадлежал к тому типу людей, у которых нет симпатии к офицерам, особенно воевавшим на передовой. Поэтому эта возможность была для него благоприятной в той же мере, что и для Гофмана. Дело было серьезным, и, если обвинение подтвердилось бы, могло привести к повышению в звании тех, кто дал ему ход. Строго говоря, заниматься им должно было не гестапо, а полевая жандармерия, но Шлюкбебир почти наверняка мог уладить с ними эту проблему.

Он повернулся к лейтенанту Лёве, стоявшему неподалеку, бледному и напряженному.

— Это правда, лейтенант?

Наступила пауза. Мы с беспокойством ждали ответа Лёве. Хоть он и был офицером, мы все ему сочувствовали.

— Это правда? — повторил Шлюкбебир. — Вы ударили подчиненного?

— Да, — очень тихо ответил Лёве.

Шлюкбебир сделал вид, что его охватили изумление и ужас.

— Вы ударили подчиненного? Вы, офицер? Подняли руку на одного из своих солдат? У вас хватает бесстыдства признаваться в этом?

Тирада эта продолжалась почти десять минут. Переходила от одного поразительного пункта к другому. Набирала силу и завершилась безумным крещендо истерической ярости, изливающим презрение и брань на всех офицеров вообще и на лейтенанта Лёве в частности. Посреди нее Порта встал и открыл рот, чтобы заговорить, но Шлюкбебир был не в состоянии остановиться сразу, и ему потребовалось на это еще несколько минут.

— Герр криминальрат, — заговорил Порта отвратительным елейным тоном, к которому он прибегал в подобных случаях, — все, что вы говорили, справедливо. Я совершенно согласен с вами. Все офицеры — скоты и заслуживают виселицы.

По лицу Шлюкбебира промелькнула тень беспокойства. Неужели он в самом деле это сказал? Разумеется, это правда, но, пожалуй, не стоило заходить так далеко. Это может быть опасно.

Порта театрально хлопнул ладонью по пряжке ремня с надписью «Gott mit uns»[149].

— Один только Бог, — ханжески заговорил он, — заботится о простом солдате. Офицеры ведут себя как им вздумается, и все это сходит им с рук. Мы все это знаем. Если б только знал и фюрер! Но я уверен, что вы сможете сообщить ему о положении дел, герр криминальрат. Ваше слово будет очень весомым.

Бедняга Лёве, должно быть, с трудом верил, что против него выступает Порта. Друзьями их вряд ли можно было назвать, но между ними существовало взаимопонимание, определенная симпатия, даже уважение.

— В свое время, — продолжал Порта, — я получал немало ударов от офицеров. И обычно воспринимал их как неотъемлемую часть армейской службы. Но после того случая, о котором рассказал вам гауптфельдфебель, я разозлился. Признаюсь в этом. Разозлился так, что, сказать по правде, довел это дело до своих знакомых в GGSA[150]. Оно давно улажено.

— Минутку, обер-ефрейтор! — Шлюкбебир потянулся дрожащей рукой к пустому графину. — Ты довел это дело до… до GGSA?

— Совершенно верно, — ответил Порта.

Большое румяное крестьянское лицо Шлюкбебира побледнело. Мы не удивились этому. Все мы знали, что такое GGSA. Каждый солдат или рабочий, даже самый незаметный, мог обратиться с жалобой в этот суд и знать, что его дело справедливо рассмотрят. Это была могущественная организация, пожалуй, единственная, которой гестапо боялось[151].

Шлюкбебир никак не мог выяснить, правду говорит Порта или нет. Если да, он уже наговорил лишнего с точки зрения собственной безопасности. Если нет, Шлюкбебир никогда не узнает этого, потому что выяснять было рискованно. Если только Тайный суд был причастен к этому делу, лучше отстраниться от него, пока не поздно.

Шлюкбебир принялся беспорядочно заталкивать бумаги в кожаный портфель.

— Отлично, — строго сказал он. — Я напишу рапорт. — Угрожающе посмотрел на Гофмана. — В следующий раз, когда прибежишь в гестапо с рассказами о евреях, черном рынке и украденном кофе, позаботься о том, чтобы факты подтвердились, иначе попадешь в большую беду. На сей раз тебе повезло. Мы простим тебя. Только не думай, что такое может повториться и что мы об этом забудем. Мой рапорт будет храниться в деле, и мы будем следить за тобой. Все. — Он кивнул. — Очистите зал. Выведите солдат. Ты, обер-ефрейтор, останься! Я хочу с тобой поговорить.

Зал опустел быстрее, чем заполнился. Шлюкбебир доброжелательно положил руку на плечи Порте.

— Скажи, кого ты знаешь в Тайном суде? — умасливающе спросил он.

— Это совершенно секретно, — ответил с усмешкой Порта. — Даже под страхом смерти я не назову их фамилий.

— Да брось ты! — Шлюкбебир сделал попытку весело рассмеяться. — Неофициально!

— Официально или нет, все равно это совершенно секретно.

— Гмм. — Шлюкбебир посмотрел на него, потом повел головой. — Пошли со мной в клуб-столовую. Поговорим о делах.

Впоследствии мы узнали о неудачных попытках Шлюкбебира установить истину.

— У меня тоже есть знакомые в Тайном суде, — начал он с небрежным видом. — Интересно, знаешь ты кого-то из них?

— Очень может быть, — ответил Порта. — Вы часто видитесь с ними? Не исключено, что как-нибудь встретимся там.

— Вполне возможно, — согласился Шлюкбебир, и Порта заметил, что он начал сильно потеть.

Наступило недолгое молчание. Порта сидел с бессмысленной усмешкой, а Шлюкбебир ломал голову, ища новый подход. И наконец спросил:

— Выпьешь еще кофе?

— Почему же нет? — согласился Порта. — Похоже, он сейчас в моде.

— Ты же сказал, что никогда его не пил?

— Решил попробовать — понять, что упускал столько лет!

Шлюкбебир ждал, пока перед ними не поставили новые чашки, потом подался вперед с лукавой улыбкой.

— Строго между нами, товарищ. Где ты спрятал эту штуку?

— Какую?

— Ты понимаешь, о чем я! Кофе!

— А… да. Да, теперь понимаю. — Порта кивнул с раздражающе-дурашливым видом. — Кофе! Ну, конечно!

— У меня есть друзья, — сказал Шлюкбебир, — которые заплатят хорошую цену за настоящий кофе.