Лоран Бине - HHhH Страница 5

Однако в тот вечер урок музыки не состоится и Рейнхардт не успеет рассказать отцу о своих достижениях. Вернувшись домой, он узнает, что началась война.

— Почему началась война, папа?

— Потому что Франция и Англия завидуют Германии, сынок.

— А почему они завидуют?

— Потому что мы, немцы, сильнее их.

Нет в историческом повествовании ничего более искусственного, чем такие вот диалоги, восстановленные по свидетельствам из более или менее первых уст ради того, чтобы вдохнуть жизнь в мертвые страницы прошлого. В стилистике этот прием относят к особой фигуре, которая называется гипотипозой и цель которой — создать у читателя ощущение, будто он видит предмет или явление своими глазами. Когда речь идет о воссоздании разговоров, диалог на бумаге чаще всего получается неестественным, а эффект — обратным желаемому: автор пытается говорить голосами персонажей, исторических лиц, но слышен при этом лишь его собственный голос, и я отлично понимаю, что все тут шито белыми нитками.

Есть только три возможности для верного воспроизведения диалогов: использовать аудио-, видео- или стенографическую запись. Хотя последняя все-таки не гарантирует абсолютной, до последней запятой, точности, ведь стенографистка может что-то по ходу дела сократить, что-то обобщить, что-то слегка переформулировать. Правда, в целом дух и тон разговора и здесь воспроизводятся вполне удовлетворительно.

Ну и поэтому, когда я не смогу опереться на достоверные источники, чтобы пересказать каждое предложение слово в слово, мне придется диалоги придумывать. В этом случае им будет отведена роль… нет, не гипотипозы, а, напротив, параболы. Либо предельная точность, либо самый подходящий пример из того же ряда. А для того чтобы читатель не запутался, где правда, а где вымысел, вымышленные диалоги (их все-таки будет не так уж много) я намерен представить как сценки из театральной постановки. Капля стилизации в океане реальности…

Маленький Гейдрих — хорошенький, беленький, прилежный ученик, отличник, любимчик родителей, скрипач, пианист, юный химик, обладатель высокого пронзительного голоса, из-за которого получил первое в жизни прозвище (потом список будет длинным): однокашники именовали его «козлом».

Пока над ним еще можно смеяться, не рискуя жизнью, но это ведь одновременно и самый сложный период детства — период, когда мы учимся быть злопамятными.

Робер Мерль в романе «Смерть — мое ремесло» изложил в беллетризованной форме биографию коменданта Освенцима Рудольфа Хёсса[19]. Основой этого романа стали как свидетельства современников, так и записи, которые Хёсс делал в тюрьме вплоть до самой казни, а повесили его в 1947 году. Первая часть целиком посвящена детству главного героя: мальчика воспитывал отец — ультраконсервативный католик, человек, психически совершенно ригидный[20], и воспитание это оказалось для ребенка поистине гибельным. Намерение автора очевидно: он надеялся найти причины жизненного пути Хёсса. Робер Мерль пытался догадаться — я говорю «догадаться», а не «понять», — как человек становится комендантом концлагеря.

У меня такого намерения — я говорю «намерения», а не «стремления» — нет. Я не считаю, что Гейдрих стал ответственным за «окончательное решение еврейского вопроса» потому, что его, десятилетнего, дразнили и обзывали «козлом» одноклассники. Я не думаю, что насмешки и издевательства, жертвой которых он стал из-за того, что его принимали за еврея, непременно должны служить объяснением чего бы то ни было. Я говорю об этих фактах только в связи с той иронической окраской, какую они придают его судьбе: «козел» станет тем, кого на вершине его всемогущества назовут «самым опасным человеком Третьего рейха». А еврей Зюсс превратится в главного планировщика Холокоста. Кто мог такое предвидеть?

Представляю себе сценку.

Рейнхардт с отцом, склонившись над большим столом в гостиной, передвигают флажки на карте Европы. Оба — и подросток, и взрослый — очень серьезны, ведь время трудное, положение стало крайне тяжелым. Прославленная армия Вильгельма II ослаблена мятежами и восстаниями (правда, аналогичные мятежи и восстания погубили одновременно с этим и французскую армию), а Россия — вся в огне большевистской революции. К счастью, Германия — не Россия, Германия не настолько отсталая, германская цивилизация покоится на таких прочных основах, что коммунистам никогда их не разрушить. Ни коммунистам, ни французам, ни, разумеется, евреям… В Киле, Мюнхене, Гамбурге, Бремене, Берлине немецкая дисциплина вот-вот возьмет верх, снова будет править здравый смысл…

Тут дверь внезапно распахивается, в комнату врывается мать Рейнхардта. Елизавета совершенно потеряла голову. Кайзер отрекся от престола. Провозглашена республика. Рейхсканцлер передал свои полномочия какому-то социал-демократу. Они хотят подписать перемирие.

Рейнхардт, онемев и вытаращив глаза от изумления, поворачивается к отцу. Но тот — после долгого молчания — оказывается в силах выдавить одну-единственную фразу: «Этого не может быть!» На дворе 9 ноября 1918 года.

Не знаю, почему Бруно Гейдрих, отец Рейнхардта, стал антисемитом. Зато знаю, что его считали большим забавником. Похоже, он был весельчаком, настоящим заводилой, душой общества, — впрочем, говорили в городе, шутки его какие-то слишком смешные для нееврея, немцу подобного не придумать. Вот только этот аргумент нельзя использовать против его сына, который никогда в жизни не отличался выдающимся чувством юмора.

Война проиграна, страну охватил хаос, и все чаще слышатся утверждения, что к гибели ее ведут евреи и коммунисты. Юный Гейдрих, как и все, постепенно ввязывается в драку. Пятнадцатилетним он вступает в добровольческий корпус («фрайкор»), целью которого, как и других аналогичных образований, было заменить собой армию, сражаясь со всеми, кто левее крайне правых. Теперь существование этих полувоенных отрядов для борьбы с большевизмом официально признано социал-демократическим правительством.

Мой отец сказал бы: ничего удивительного, ведь социалисты всегда были предателями, их вторая натура — сделки с врагами. Есть куча примеров в подтверждение, считает отец. Разве не социалист разбил в пух и прах спартаковцев и привел к убийству Розы Люксембург?[21] Между прочим, силами «фрайкоровцев».

Насчет вступления Гейдриха в добровольческий корпус можно было бы кое-что рассказать, но мне это не кажется необходимым. Достаточно знать, что, примкнув к «фрайкору», подросток стал членом одного из «отрядов технической помощи», созданных, чтобы препятствовать захвату заводов и фабрик и обеспечивать нормальную работу коммунального хозяйства в случае всеобщей забастовки. В таком нежном возрасте — и такое обостренное государственное чутье!

Приятная сторона историй из жизни — то, что не надо беспокоиться об эффекте реальности. Мне нет нужды выводить на сцену юного Гейдриха в этот период: в 1919–1922 годах он по-прежнему жил в Галле (вот теперь, проверив, уточню: Галле-ан-дер-Заале), в родительском доме. «Фрайкоры» тогда возникали почти везде. Один из отрядов вел свое происхождение от знаменитой военно-морской бригады капитана Эрхардта[22]. Своей эмблемой этот отряд избрал свастику, его военный марш назывался Hakenkreuz am Stahlhelm («Свастика на стальном шлеме»), что, по-моему, показывает, какова была атмосфера, куда лучше самых подробных описаний.

Тяжелые времена — в Германии кризис, безработица. Юный Гейдрих хотел стать химиком, родители видели его музыкантом, но в период кризиса единственным местом, сулящим надежные ценности, становится армия. Вдохновленный приключениями легендарного графа Люкнера[23], морского офицера и друга семьи Гейдрихов, который сам себя прозвал «Морским чертом» и описал свои подвиги в одноименной книге, Гейдрих решил идти во флот. Однажды ранним утром на пороге военно-морского училища в Киле появляется высокий светловолосый юноша со скрипкой в черном футляре — подарком отца. На исходе март 1922 года.

«Берлин» — немецкий учебный крейсер, где старший помощник капитана — герой Первой мировой войны, бывший секретный агент и будущий начальник абвера (службы военной разведки и контрразведки) Вильгельм Канарис[24]. Жена Канариса, скрипачка, устраивает по воскресеньям музыкальные вечера. Когда в ее домашнем струнном квартете освобождается место, занять его приглашают молодого Гейдриха, который тоже служит на «Берлине». Похоже, играет Рейнхардт превосходно, и хозяева дома, в отличие от товарищей по учебе и службе, ценят его общество. Гейдрих становится завсегдатаем музыкальных вечеров фрау Канарис; бывая у Канарисов, он слушает истории из жизни своего начальника, и истории эти чрезвычайно его волнуют. «Шпионаж!» — повторяет он про себя. И вероятно, предается мечтам…