Антон Кротков - Последний вираж штрафбата Страница 5

Однажды она резко оборвала родителя, когда тот в очередной раз заговорил о молодом человеке, которого хотел бы видеть ее мужем:

— Опять ты за свое… «Петя такой, Петя сякой разэтакий… Он тебя на руках понесет прямо в рай. Будете с ним в „мерседесе“ из гостиной в спальню ездить и на золоте пирожные с черной икрой кушать». Надоело! Я не желаю, чтобы кто-то относился ко мне как к части своего имущества, предлагал и выбирал меня словно вещь.

— А ты не торопись, — мягко посоветовал отец, — сперва хорошенько все обдумай, чтобы потом не жалеть.

— Я уже давно все обдумала и решила: я сама себе выберу пару.

— Ты хочешь связаться с одним из своих знакомых, чтобы стать такой же швалью, антисоветчиной, пеной, как они? Тоже мне «цветочки жизни»! Учти, вскоре за всех этих неформалов основательно возьмутся. Вот выселят тебя за сто первый километр с муженьком-тунеядцем, наслушаешься там до тошноты своих Битлов без нормальной работы и еды. По-другому запоешь.

— Ну, почему обязательно тунеядцем? — обиженно пожала плечиками Марина. — Мои знакомые все талантливые люди — писатели, поэты, актеры.

— Указ 1964 года никто не отменял, — стараясь выглядеть строгим, пояснил отец. — Кто не состоит в Союзе писателей или в Союзе художников, не считается профессиональным литератором или художником и подлежит высылке в деревню Кукуево Нездешнего уезда.

Скулову давно не нравилось, что дочь шляется по компаниям, где собирались всякие отщепенцы. Он вообще недолюбливал творческий народец, не считая их нормальными людьми. Эта скользкая публика вечно терлась в доме благодаря супруге, отравляя их совместную жизнь. Но если бы дочь хотя бы общалась с приличными представителями этого презренного цеха, имевшими нормальную работу. Так ведь своенравная девчонка, словно специально желая позлить обожающего ее отца, выбирала для общения полуподпольных неформалов, с которыми власти активно боролись. Между тем после громкого пропагандистского процесса над литературоведом и критиком Андреем Синявским и переводчиком поэзии Юлием Даниэлем даже рядом находиться с потенциальными диссидентами стало опасно. А дочка, кажется, намеревалась найти в этой сточной канаве себе женишка, в чем откровенно признавалась папе…

Разговаривая с отцом, Марина мечтательно уставилась на авангардистскую картину на стене, которую Скулов считал мазней какого-то педераста. Лицо же романтичной особы осветилось нежной улыбкой при воспоминании об авторе картины и его друзьях.

— У меня, дядя Жора, знаешь, какие талантливые знакомые есть. Что ты!

Впрочем, к великому облегчению Скулова, дочь не выполнила свою угрозу привести в дом в качестве мужа какого-нибудь немытого и озлобленного оборванца, проповедующего абсолютную свободу в творчестве и сексе. Но и подчиняться воле отца не собиралась. Своим парадоксальным выбором избалованная «принцесса» удивила всех, в очередной раз проявив себя большой оригиналкой. Поначалу ее новый роман был для вечной бунтарки скорее всего только очередной эпатажной выходкой, вроде морского купания прямо в джинсах и майке на глазах у всего пляжа или исполнения во весь голос блатной песенки в метро в час пик.

Марина сама не заметила, как всерьез заинтересовалась Игорем. Немного простоватый молодой летчик тем не менее понравился девушке тем, что был нераспущенным и пресыщенным жизнью, как многие знакомые ее круга. Избалованные красавчики давно ей наскучили. Люди же искусства просто не годились в избранники, ибо нуждались не в верных подругах жизни, а в заботливых няньках, натурщицах, временных сексуальных партнершах. В этой среде легко можно было найти интересного собеседника, объект для искреннего восхищения, но не настоящего мужчину.

Да, Игорь не носил модных гавайских рубашек, не пользовался дорогим французским парфюмом и не сходил с ума от картин ее любимых Тулуз-Лотрека и Поля Гогена (впрочем, в ее силах было заинтересовать возлюбленного собственными увлечениями). Но зато в этом парне чувствовалась так ценимая женщинами надежность и доброта. Конечно, при желании Марина могла бы найти во внешности и поведении своего избранника тысячу недостатков, но когда любишь, все воспринимаешь без раздражения. Даже его простой одеколон «Полет» ее не нервировал, хотя для большинства девушек из высшего света мужчина, пользующийся общедоступной советской парфюмерией вроде «Шипра» или «Тройного», пах не лучше грузчика или сельского тракториста.

На свидание Игорь часто приезжал прямо с аэродрома. От его потертой куртки и волос очень мужественно и романтично веяло военной кожей и самолетами. У девушки начинала от волнения кружиться голова. Она чувствовала рядом настоящего мужчину, готового носить любимую на руках и трогательно заботиться о ней.

— Сейчас молодые мужчины, как электрические самовары, — объяснила причину своего выбора подруге Марина. — Посмотришь на такого «крутышку»: с виду настоящий самовар со всеми прибамбасами. А пригладишься — обыкновенный декоративный чайник…

Нефедова же с первых дней их знакомства удивило, что дочь зовет родителя не «папой» или «отцом», а как-то странно: «дядей Жорой». «Мой дядя Жора подарил мне вчера настоящую сумку Papillon из Лондона с портретом Твигги», — хвалилась она Нефедову, который все равно не знал, кто такая эта Твигги;[3] или: «Представляешь, что наш дядя Жора вчера выкинул! Днем встречал какую-то очередную делегацию, а вечером заявился домой в стельку пьяный в компании двух вьетнамцев и до утра пропьянствовал с ними в своем кабинете. А на следующий день вымаливал у меня прощение. Но я его предупредила, что в следующий раз будет ночевать на коврике перед входной дверью, если снова позволит себе нечто подобное».

Отец души не чаял в своей любимице, а дочь крутила им как хотела. Впрочем, юная особа привыкла повелевать не только домочадцами. Своевольная и капризная, она с легкостью крутила судьбами своих бесчисленных ухажеров. Тем не менее мужчины буквально штабелями валились к ногам этой взбалмошной особы с повадками вредины принцессы. Так что Игорь Нефедов не был исключением. Но именно этому простому парню выпал счастливый билет, ибо его чувство к генеральской дочке оказалось небезответным. Увлекшись молодым летчиком, Марина допустила его в свой мир, где обитали только избранные.

При всей своей избалованности она была утонченным, ажурным созданием с большими духовными запросами. В детстве родители постарались дать достойное воспитание своему единственному чаду. Сколько Марина себя помнила, она постоянно куда-то спешила вместе с няней — в музыкальную, хореографическую или в художественную школу, к репетитору по английскому или французскому языку. Пока жива была мама, они регулярно ходили всей семьей в театр и на концерты. Качественное воспитание сделало свое дело. Став взрослой и независимой, Марина, помимо естественной для девушки ее внешних данных страсти к модным тряпкам, сохранила привычку к качественной интеллектуальной пище. Она сразу стала водить своего избранника по модным выставкам и театральным премьерам. Они слушали Ахмадулину в «Политехе», старомхатовские по духу литературные монологи Сергея Юрского в зале Чайковского, бывали на концертах Окуджавы и Галича, не пропускали ни одну премьеру «Таганки» и «Современника».

Особенно нравился Марине Вознесенский. Сама по духу анархистка подруга Игоря была настоящей фанаткой молодого литератора-бунтаря. С озорным восторгом цитировала ошеломляющие метафоры своего кумира: «По лицу проносятся очи, как буксующий мотоцикл…» или: «Чайки — плавки бога».

Как официальный жених самой красивой девушки Москвы, лейтенант стал вхож в компании столичной «золотой молодежи». Правда, на таких сборищах разодетых снобов Игорь чувствовал себя не в своей тарелке. После развода родителей его воспитывала мать, работавшая последние десять лет простой школьной учительницей, хотя и во французской спецшколе. Поэтому Нефедову была неприятна манера новых знакомых кичиться высоким положением своих родителей и материальным достатком. Получалось, что если ты не носишь заграничный твидовый пиджак, а на улице тебя не ожидает собственная «Волга» или на худой конец «Москвич», то имя тебе «неудачник»…

Но иногда они оказывались среди людей совершенно иного плана. Марина обожала творческую молодежь и была своей на скромных кухнях, где читали стихи непризнанные поэты, продолжали обсуждать съемочные проблемы киношники. Если на светские вечеринки «золотой молодежи» спутница Нефедова одевалась, словно модель с обложки импортного модного журнала, то на «кухонные» посиделки могла заявиться в образе хипующей «герлы» с кожаной ленточкой на лбу (как она говорила, «чтоб не сорвало крышу от умных разговоров»), в свободном домотканом балахоне или рваных джинсах, увешанной всевозможными бусами и прочими «фенечками» вместо стильных дорогих украшений.