Эдуард Нордман - Не стреляйте в партизан… Страница 5

Ночевали мы тут же, в обкоме, где и как придется: на полу, на стульях, даже на столах. Перекусили тоже чем Бог послал. Помню, что прибегали дети Коржа – дочь Зина и сын Леонид. Они принесли поесть отцу, который не появлялся дома с самого утра. Но, по-моему, ни крошки из того ужина Василию Захаровичу не досталось. Так же считает и Зинаида Васильевна, которая живет ныне в Минске. Да и не до еды ему было.

Забегая вперед, скажу, что вскоре Зина, прибавив себе лет, вступила в армию и всю войну прошла кавалеристом. Леня, который был моложе сестры, к концу войны стал курсантом танкового училища.

Истребительный отряд поначалу нес службу по охране порядка в городе. А в ночь на 26 июня нам скомандовали построение. Истребительный отряд двинулся к станции Городище, которая была в двенадцати километрах от Пинска в сторону Лунинца.

Дорога была запружена народом, поэтому мы двигались по обочине. На траву пала обильная летняя роса, и мои парусиновые ботинки сразу же промокли насквозь. Через некоторое время началась паника. У нас за спиной стали рваться бомбы и снаряды.

Оказывается, облвоенком майор Емельянов, который был начальником гарнизона, приказал взорвать склады боеприпасов, расположенные в лесочке неподалеку от города. Потом он пытался убедить, что склады разбомбили немецкие самолеты. Это зрелище было не для слабонервных. В том числе и для нас, не видевших войны парней. Для сугубо гражданских людей, особенно женщин, – тем более.

На дороге валялись брошенные вещи, плакали потерявшиеся дети. Несколько военных, сопровождавших пушку на конной тяге, обрубили постромки и умчались, бросив свое орудие. Мы, молодежь, старались твердо держаться своего командира.

В Городище прибыли к утру. Там стоял товарняк – вагоны и платформы. Нас, около сотни вооруженных людей, погрузили на платформы, и поезд двинулся дальше в сторону Лунинца. На станции Ловча снова остановились. Начальник станции – старший лейтенант, он же железнодорожный комендант, а также секретарь горкома Гиммельштейн и наш Василий Захарович собрали нас и объявили:

– Будем возвращаться в Пинск. Нужны добровольцы.

Мы, молодые, вызвались в числе добровольцев, хотя и не знали, чем продиктовано возвращение. Но добровольцев набралось меньше, чем было бойцов в истребительном отряде. Меня поразило и то, что в товарных вагонах и на платформах оставались брошенными винтовки, патроны.

Добирались мы до Пинска на импровизированном «бронепоезде», обложив грузовые платформы шпалами. Вернувшись, застали картину не из приятных: валяющиеся на земле документы во дворе местного НКВД, открытые кабинеты, сейфы, грабеж военных складов и магазинов.

Мародеров моряки Пинской речной флотилии разгоняли стрельбой в воздух. Мы вновь приступили к патрулированию города, охране важных объектов.

По возвращении в Пинск на базе истребительного отряда Корж в тот же день стал создавать партизанский отряд. У него к тому времени не осталось сомнений в том, что необходимость в таком отряде есть и действовать придется не только и не столько в прифронтовой полосе, сколько в тылу врага. Другое дело, никто, пожалуй, даже он, не мог предположить, что этот тыл будет настолько глубоким.

Это не было формальным переименованием отряда из истребительного в партизанский. К каждому кандидату в партизаны Корж присматривался и с каждым беседовал, исходя из собственного понимания задач, которые этим людям предстояло решать, расспрашивал.

Я сам попросился в отряд. Меня, а также Ш.И. Берковича, И.И. Чуклая, В.Н. Лифантьева, М.А. Ласуту рекомендовал обком комсомола.

Корж задавал вопросы. Пояснял, что будем проникать через линию фронта и действовать в тылу врага – тогда другое еще и нельзя было сказать. Не скрывал, что легких задач не предвидится. Наоборот, подчеркивал, что будет тяжко, скорее всего, даже очень тяжко. Другое дело, что мы, особенно молодежь, тогда не могли представить себе, насколько нелегкую дорогу выбираем.

Не могу похвастаться, что Корж брал меня с восторгом. Я был молод, мал ростом и худ. Одет тоже был не для трудных походов. Такой-сякой пиджачок, такая-сякая обувка. Пришлось даже убеждать командира, мол, в меня, щуплого, немцу труднее будет попасть, мне проще укрыться за любой кочкой. Короче, взяли.

Все сдали документы. Паспорта, партийные, комсомольские билеты, служебные удостоверения. И все сменили фамилии. Я получил псевдоним Северов. Корж стал Комаровым.

Отряд назвали отрядом Комарова, и под этим названием он долго фигурировал в официальных отчетах, да и в немецких документах. Комаровым стал наш командир и для местного населения, а нас почти всю войну называли «комаровцами». Мы и сами себя так называли в своих листовках, в расписках, которые давали крестьянам за полученные продукты, на деревенских собраниях, обычных встречах с населением.

Потом люди часто «идентифицировали» партизан но фамилии или имени командира. Например, бойцов отряда имени Макаревича соседнего Брестского соединения называли женьковцами, потому что до лета 1943 года ими командовал лейтенант Евгений Макаревич.

Бойцов отряда имени Сталина нашего соединения, который действовал в Ивановском, Дрогичинском и других районах, местное население обычно называло отрядом Миши, потому что им командовал Михаил Герасимов.

Все это будет потом, а пока нам предстояло привыкнуть к новым фамилиям командиров и соратников. Ведь у многих в городе, окрестных селах оставались родственники, которые могли поплатиться жизнью за родство с партизанами. Отправляя Веру Захаровну Хору жую за линию фронта, Корж напоминал ей:

   – Никакого Коржа не существует. Запомни: я Комаров, есть отряд Комарова.

Вера Захаровна ответила с юмором:

   – Само собой. Ведь если немцы узнают подлинное имя командира, от Коржей в твоей деревне Хоростово и крошек не останется. И с другими так же поступят.

В свое время я не раз думал, почему именно в Западной Беларуси появились первые партизанские отряды в годы Великой Отечественной войны? Ведь прошло всего полтора года с тех пор, как в этом крае установилась советская власть. И не ко всем она была милостива. Да, простому люду она принесла освобождение от национального и социального гнета, но многим пришлось менять жизненный уклад. А это всегда болезненный процесс.

И тем не менее прежде всего в Западной Беларуси у оккупантов сразу загорелась земля под ногами. Не только же потому, что эту местность раньше всех оккупировали гитлеровцы, поскольку она была пограничной. В принципе, почти вся Беларусь была оккупирована за две недели, за исключением самой восточной части – Могилевщины и самого Могилева. Значит, существовали другие, по-настоящему весомые причины?

Они действительно были. Во-первых, в сознании населения были свежи воспоминания о польской оккупации, когда белорусы были низведены до состояния второстепенных людей. Даже родным языком в общественной жизни они пользоваться не смели. Были закрыты все белорусские учебные заведения.

После двух десятилетий пережитых унижений белорусы встречали красноармейцев в сентябре 1939 года как братьев. И это не образное сравнение. Слово «братья» в самом деле было главным во время тех встреч.

Во-вторых, сохранились в этих краях партизанские кадры, вожаки, подобные Коржу. Когда в 1943 году во время недолгого пребывания в Москве Василий Захарович напишет свою докладную записку «О проделанной работе в тылу врага за период с первых дней войны, т.е. с июня 1941 года по 3 апреля 1942 года» и укажет, из кого формировался отряд, он первым делом назовет несколько старых партизан. Это были Григорий Карасев, Никита Бондаровец и еще с десяток его надежных товарищей.

В-третьих, надо вспомнить о КП ЗБ – Коммунистической партии Западной Беларуси. В 1938 году она была несправедливо обвинена в том, что ее ряды засорили шпионы, а затем распущена решением Коминтерна.

Но люди-то остались. А с ними остался их опыт подпольной, конспиративной работы, налаженные за много лет связи. Не ослабела и закалка. Они-то и были готовы к возобновлению борьбы в условиях оккупации и подполья.

О том, что могли такие люди, расскажу на одном примере. В первые недели войны в деревне Трилиски Ивановского района был арестован и заключен в пинскую тюрьму бывший активист КП ЗБ Григорий Еремеевич Балюк.

За принадлежность к компартии «при Польше» он несколько лет отсидел в тюрьме. Перед войной, уже при советской власти, работал слесарем в райцентре. Эвакуироваться не успел. При «новом порядке» был арестован за неблагонадежность.

Кто знает, как сложилась бы судьба этого человека после ареста, но в здании пинской окружной жандармерии, которой была «подведомственна» тюрьма, сломался хитроумный замок в одном из начальственных кабинетов. Стали искать опытного слесаря. Доподлинно неизвестно, сам Балюк вызвался в ремонтники, указал ли кто-то на то, что он классный слесарь, но чинить замок было поручено ему. Поручение он выполнил.