Эллио Витторини - Люди и нелюди Страница 5

— Сам не знаю, — ответил он.

Потом вдруг спросил:

— А у тебя, Лорена, есть друг? Есть мужчина?

— У меня? — сказала Лорена. — У меня нет.

— Никого нет, Лорена?

— Никого.

— И никогда не было, хочешь ты сказать?

— Один раз был.

— Так, значит, — сказал Эн-2, — тебе безразлично, что я с тобой говорю о таких вещах.

— Да, — сказала Лорена, — да.

Она штопала, а мужчина по имени Эн-2 смотрел на нее.

— Ты думаешь, что нельзя жить без женщин? Очень даже можно, — сказал он. — Только потом уже сам не знаешь, мужчина ты или нет.

Он сел в кровати.

— Черт! — воскликнул он. — Было бы досадно, если бы я перестал быть мужчиной.

— А с чего тебе перестать? — сказала Лорена. — По твоему виду этого не скажешь.

— Не скажешь? По-твоему, я все-таки мужчина?

— Думаю, что да, — сказала Лорена.

XX

Сидя в кровати против взобравшейся с ногами на подоконник Лорены, Эн-2 обхватил руками колени под одеялом. На колени он положил подбородок и смотрел на освещенные зимним солнцем крыши позади Лорены. Потом неожиданно крикнул:

— Опусти же ноги, бога ради!

Лорена не опустила ног, не оторвала взгляда от штопки.

— Что тебе дались мои ноги?

— Я же говорю тебе, Лорена! Уже несколько лет я не прикасался к женщине.

— Так все-таки при чем тут мои ноги?

— Я смотрю на них и начинаю думать о том, что такое женщина.

— Ну и что! Плохо тебе от этого?

— Черт побери, Лорена! Я бы на твоем месте боялся…

— Чего?

— А вдруг я захочу тебя, Лорена?

— Ах, вот чего я должна бояться! — И она добавила с улыбкой: — Этого я как раз не боюсь.

Эн-2 позвал:

— Лорена!

Лорена спрыгнула с подоконника.

— Что такое? — спросила она. И подошла к кровати.

— О черт! — сказал он и схватился за край ее платья.

— Это ты должен бояться, — сказала Лорена. — Если тебе так важно не прикасаться к женщине, то это ты должен бояться…

Эн-2 обхватил рукой ее ногу выше колена.

— Но я не хочу спать с тобой! — воскликнул он.

— А кто тебя просит?

Его рука поднялась выше.

— Что будет, если я возьму тебя, Лорена?

— Так не делай этого.

— Что я могу дать тебе, Лорена?

— Не надо, если не хочешь.

— Я ничего не могу тебе дать!

— Зачем ты все это говоришь? На твоем месте я бы таких вещей не говорила.

— А что бы ты сказала?

— Ничего бы не говорила.

— И ты была бы довольна, если бы я вот так взял тебя, и все?

— Была бы довольна.

Он начал стаскивать с нее платье.

— Ах, Лорена, я хочу знать, мужчина я или нет!

Он сбросил одеяло и привлек ее к себе.

— Конечно, ты мужчина, сам видишь, что ты мужчина!

— Но я не люблю тебя, Лорена!

— Ты — мужчина! — сказала Лорена.

— Но я не люблю тебя, не люблю!

— Какая мне разница?

— Я люблю другую женщину!

— А мне какая разница?

— Нет никакой разницы, Лорена?

— Никакой разницы.

XXI

Потом ему сразу захотелось курить.

— Хорошо быть мужчиной, — сказал он.

— И женщиной неплохо, — сказала Лорена.

— С тебя этого довольно? — спросил Эн-2.

— Довольно, — ответила Лорена. — Так по крайней мере я ни у кого тебя не отнимаю. — Потом улыбнулась: — Если ты захочешь почувствовать себя мужчиной, не церемонься.

— Прости меня, Лорена, — сказал Эн-2. — Этого больше не случится.

— Очень жаль, если не случится.

— Право, не случится.

— Надеюсь, что случится.

Лорена оделась, Эн-2 тоже начал одеваться. Лорена вновь взялась за штопку.

— Не надо, Лорена! — сказал Эн-2.

Лорена продолжала штопать.

— Прошу тебя, перестань.

Лорена взглянула на него.

— Ты не хочешь, чтобы я штопала тебе носки?

— Оставь это.

— Почему? — спросила Лорена.

— Я не хочу видеть тебя такой — как будто ты моя подруга.

— Ах, вот что! — сказала Лорена.

— Перестань же!

— Кончу штопку и перестану.

— Нет, сейчас же!

Лорена оставила все на подоконнике и взялась за пальто. Эн-2 забрал у нее из рук пальто и помог ей одеться.

— Значит, в пять, — сказала Лорена.

— В пять, — ответил Эн-2.

XXII

В пять часов стало смеркаться, тумана не было, только легкая дымка окутывала ясный зимний вечер, и нес он с собою не тьму, но лунный свет.

Возле Молино дель'Арми Эн-2 нашел нужный дом, поднялся по лестнице с велосипедом на плече. Три человека уже ждали его, четвертый пришел сразу же следом за ним и дружески похлопал его по щеке.

— Это ты? — спросил Эн-2.

Они знали друг друга давно, были вместе в ссылке и сейчас встретились впервые после многих лет. Эн-2 слышал, что его знакомый побывал в Испании, отличился в Интернациональной бригаде, но сегодня и здесь он никак не ожидал этой встречи.

Трех других он все время встречал на таких собраниях: у одного были седые усы, у другого — кошачьи глаза, у третьего вся голова была обрита наголо; они говорили между собой так, как будто четвертого не было в комнате или как будто он обязан здесь оставаться зрителем и не вмешиваться в разговор.

Седоусый спросил у Эн-2, читал ли он утренние газеты. Эн-2 газет не читал, и Седоусый протянул ему номер «Коррьере», указав две заметки в разделе городской хроники.

— Они не хотят, чтобы люди узнали, как было дело, — сказал он. — Вот тут написано, что один немецкий солдат и один офицер были убиты неизвестными злоумышленниками, а в другом месте — что председатель трибунала погиб в автомобильной катастрофа вместе с двумя сопровождавшими его офицерами германской армии.

Он поглядел на человека с кошачьими глазами, который сидел справа от него, и добавил:

— Ясно, зачем им это нужно.

— Ясно, — подтвердил Кошачий Глаз. — С одной стороны, они признают, что вчера имело место происшествие, и объясняют, что произошло, с другой — они отрицают, что патриоты добились успеха, устранив тех трех, которые ехали в машине.

— Но все же они непременно сорвут на ком-нибудь злость, — заметил Седоусый.

— За тех двоих, которых они откровенно признали убитыми, уже расстреляли двадцать заложников — вот здесь об этом сообщается. Насчет остальных — их четверо, считая с водителем, — решит трибунал: они его созывают нынче.

— Они собирают трибунал без председателя? — спросил Эн-2.

Седоусый указал еще на две заметки в «Коррьере».

— У них уже есть председатель. Назначен сегодня.

— Тогда можно собирать трибунал хоть сейчас.

— Он собирается, — сказал Седоусый, — сегодня ночью.

XXIII

Эн-2 принялся ходить взад и вперед по комнате.

— Каково? — сказал человек с бритой головой.

— Я спрашиваю себя, — сказал Эн-2, — что я думал бы, если бы был на их месте?

— На чьем месте? Немцев? Фашистов?

— Тех сорока, которых завтра утром расстреляют. Трое переглянулись, потом посмотрели на него.

— Мы не имеем права задавать себе такие вопросы.

— Но если бы я оказался в их числе? В числе тех сорока, которых завтра утром расстреляют? Что бы я думал и чувствовал, если бы мне вместе с другими тридцатью девятью пришлось идти на расстрел за тех четырех сволочей, которых убрали патриоты?

Седоусый встал.

— Ты хочешь сказать, что не стоит жертвовать десятью нашими людьми за каждый удар, что мы наносим врагу?

Из уголка, где он сидел поодаль от остальных, к столу приблизился старый знакомый Эн-2.

— А ты забыл то время, — сказал он, обращаясь к Эн-2, — когда нам нечем было наносить удары? Каждый из нас отдал бы жизнь ради того, чтобы уничтожить хоть тысячную долю фашиста. Нам казалось, что тысяча наших прольет кровь не зря, если в ней можно будет утопить хоть одну фашистскую собаку. Мы хотели бороться. Теперь борьба идет.

— И обходится она нам, — сказал Кошачий Глаз, — десять за одного. А не тысяча за одного.

— С одной стороны — десять человек, — сказал Эн-2, — с другой — одна сволочь. Мы должны делать больше.

— Так ты это хотел сказать? — спросил Седоусый. — Делать больше?

— Наносить больше ударов, — ответил Эн-2. — Удар за ударом, пока мы не оглушим их. Не давать им времени проводить репрессии. Как можно допустить, чтобы завтра расстреляли сорок человек?

— Никто этого не хочет допустить, — сказал Бритоголовый.

— Почему бы нам не помешать трибуналу собраться сегодня ночью? — продолжал Эн-2.

Снова те трое переглянулись.

— Мы для того здесь и сидим, чтобы обдумать, как нам помешать им, — сказал Седоусый.

— Мы полагали, что надо снова устранить председателя, — сказал Бритоголовый. — Что ты думаешь по этому поводу?

— Идет, — сказал Эн-2. — Идет.

XXIV

— Мы знаем, где он живет, — сказал Кошачий Глаз, — и знаем, что трибунал собирается в полночь.