Николай Пронин - Бойцы Сопротивления Страница 5

Его уже ждали Никифоров и Николай.

Некоторое время они вслушивались в тишину, стояли втроем, затаив дыхание. Но, кроме завывания ветра, ничего не могли уловить. Все больше расходился снег с дождем.

— Пожалуй, пора, — сказал Никифоров и посмотрел на Николая.

Тот лег на живот прямо в грязь со снегом и, извиваясь ужом, пополз в сторону забора и колючей проволоки.

Они долго смотрели в сторону, куда исчез Николай, потом перевели взгляд чуть левее, где должна быть вышка с часовым, но ни вышки, ни часового в эту минуту не было видно. Вдруг в одном из бараков скрипнула дверь, послышались торопливые шаги, хлопанье сабо о мерзлую землю. Кто-то вприпрыжку пробежал в туалет.

Все стихло. Но вскоре вновь послышались шаги. На этот раз в их сторону шел кто-то осторожно, почти неслышно… Когда тень приблизилась, они узнали в ней Геращенко.

С того момента, как Николай уполз в сторону забора, прошло не меньше получаса. Наверное, он уже за колючей проволокой. Никифоров подтолкнул Колесника, охрипшим от волнения голосом сказал:

— Ну, ни пуха ни пера!

Теперь пополз Александр…

«Главное, за что-нибудь не задеть, чем-нибудь не брякнуть, — лихорадочно думал он, — и в то же время нельзя терять из виду след-борозду, оставленную Николаем, иначе могу сбиться с пути». След, проложенный Николаем, он еле различал.

Колесник спешил… Под колючую проволоку прополз довольно удачно, но как только полез под забор, одна из досок несильно стукнула, и ему показалось, что на вышке завозился часовой. Он затаил дыхание, вжался в снег — боялся, что вспыхнет прожектор. Так неподвижно пролежал Александр минут пять. Однако вокруг было тихо. Тогда он двинулся дальше — осторожно миновал наружный ряд колючей проволоки и еще энергичней заработал руками и ногами. Быстрее, быстрее!.. И вот тут он и потерял след-борозду, оставленную Николаем. Этот след должен был идти прямо, однако на его пути вдруг вырос какой-то бугорок, а след пропал. Он тревожно заметался туда-сюда и тут же обнаружил, что Николай обошел бугорок слева, чтобы он оставался между ним и часовым — в случае чего, за него можно было укрыться. «Молодец, — подумал он, — сообразил как надо».

Прополз еще немного и уперся в ограду усадьбы. Рядом проступало темное пятно.

— Это ты, Николай? — спросил он с волнением.

— Я.

Пока дыхание приходило в норму, они лежали рядом, вслушиваясь в обманчивую тишину, ждали Геращенко. А вот и он. Не обменявшись ни единым словом, они поднялись на ноги и бегом кинулись прочь от усадьбы.

Никифоров начертил им схематическую карту городка, они выучили ее наизусть, но все равно в темноте долго плутали по пустынным улицам и переулкам, пока наконец не выскочили на окраину поселка. Тропинка тут петляла вдоль железнодорожного полотна. Слева от нее чернел кустарник — в темноте смутно проступали однообразные домики и приусадебные постройки, тянулись пустыри со складами. Здесь было тихо и пустынно, но этой тишине они не очень-то доверяли.

Вновь долго петляли по темным улочкам и переулкам, пока наконец, еле переводя дыхание, не попали в тот квартал, который был им нужен. Тут был скверик, на углу стоял нужный им дом.

Нажав кнопку звонка, они затаили дыхание. Некоторое время за дверью стояла тишина, потом в коридоре что-то звякнуло, покатилось, дверь немного приоткрылась, в щель высунулось встревоженное лицо. Но хозяин квартиры о их приходе был уже предупрежден, поэтому он тут же открыл дверь пошире и молча пропустил беглецов внутрь. Сам на некоторое время задержался на крыльце, прислушался. Когда дверь осторожно закрылась и звякнул запор, в руках француза вспыхнул слабый пучок света от карманного фонарика, и они гуськом двинулись следом за ним по узкой, крутой лестнице вверх. В крохотной комнате, освещенной тусклым светом зеленого абажура, хозяин квартиры сказал:

— А теперь давайте знакомиться. Люсьен! И пожал руку каждому из них.

Люсьену было лет тридцать пять. Молча вышел он в соседнюю комнату, назад вернулся с ворохом одежды.

— Это для вас, — сказал он, — переодевайтесь.

Пока они переодевались, Люсьен, прислонившись к узкому окну, наблюдал в щелку ставни за улицей, которая за желтым зданием складского типа сворачивала вправо, терялась в темноте.

Некоторое время на улице было тихо и пустынно. Но вот, оглашая окрестность пронзительным визгом сирены, по ней пронеслась полицейская автомашина, не спеша, словно на прогулку, поскрипывая сапогами, кто-то медленно прошел под окном. Очень возможно, что квартал оцеплен и в любую минуту начнется облава. В таком случае опасность грозит не только им, но и хозяину квартиры, но когда Колесник сказал об этом Люсьену, тот лишь хмыкнул:

— Спешить не станем!

Однако рано утром он увел их на другую квартиру. Днем в дверь осторожно постучали. В комнату вошел высокий, стройный блондин, представился:

— Алексей.

Это был тот самый представитель Центрального Комитета советских военнопленных, о котором рассказывал Никифоров. Он принес документы, изготовленные французским подпольем, рассказал о событиях на Восточном фронте и обстановке во Франции.

А в полночь явилась проводница, присланная французским подпольем, и началась их, полная тревог и опасностей, дорога в партизанский лагерь.

Колесник вспоминал, а Петриченко гремел посудой и все посматривал на дверь, ждал прихода товарищей. Наконец на лестнице послышались шаги.

— Идут, — обрадовался он.

Порог мансарды переступили трое. В одном Колесник узнал Загороднева, двух других в полумраке трудно было различить. Кто-то из них задел пустое ведро. Оно покатилось по полу, гремя и подпрыгивая.

— Т-с-с! — зашикал Петриченко, предостерегающе поглядывая на спящего Николая. Но тот продолжал храпеть как ни в чем не бывало.

— Во дает, — улыбнулся Загороднев.

Колесник смотрел на него и радовался переменам: он поправился, на щеках появился румянец. В те дни, когда решено было создать свой партизанский отряд, встал вопрос: кого послать на место, чтобы он, как говорят, пустил корни, а уже потом вокруг него стали бы собираться остальные…

— Загороднева, — не задумываясь, предложил Петриченко, — в прошлом сельский учитель, ему знаком крестьянский труд, хорошо знает французский. Словом, его и только его.

И Петриченко в выборе не ошибся: с поручением Загороднев справился успешно.

Разговор начинался постепенно, исподволь. «Старожилы» расспрашивали гостей об их общих знакомых, которые остались в лагере, те, в свою очередь, интересовались их житьем-бытьем.

— Живем помаленьку, — рассказывал Загороднев, — таких, как мы, в окрестностных хуторах набралось десятка два с половиной. Часть людей из нашего лагеря, часть прибилась из других… К сожалению, почти все без документов, сейчас прячутся где придется. Оружия у нас нет, да и действовать тут непросто: лесов маловато. Установили контакт с местным отрядом франтиреров, изучаем окрестности…

— А как у них с оружием? — поинтересовался Колесник.

— Неважно! Командир отряда Луи шутит: «Наше оружие пока у бошей!»

— Что же, он прав, — задумчиво заметил Колесник. — А кто он, этот Луи?

— Сын зажиточного фермера. Отец совсем старик, на ферме хозяйничает сестра, держит батраков, а он воюет. Ребята его любят: веселый, общительный. В отряде у него коммунисты и католики, социалисты и беспартийные. Впрочем, — добавил Петриченко, — о нем лучше расскажет Жира.

— А это еще кто? — спросил Александр.

— Наш. Русский. Военнопленный. Он замещает в отряде начальника штаба.

— Даже так? — удивился Колесник. — Интересно!..

Вспомнив свою встречу с Алексеем, в свою очередь, принялся делиться принесенными новостями.

— Недавно по инициативе Компартии Франции создан Центральный Комитет советских военнопленных. Задача его состоит в том, чтобы объединить и оперативно направлять действия советских людей, оказавшихся во Франции, на борьбу с гитлеровскими оккупантами совместно с французским народом. Сейчас ставится вопрос об обеспечении нас оружием, продовольствием, деньгами.

Глаза у слушателей заблестели, все задвигались, заулыбались.

— Вот это новости, так новости, — заерзал на своем стуле Загороднев и принялся тереть ладонь о ладонь-признак того, что он в сильном возбуждении… — Даже оружием? — переспросил он. — Ну, положим, проблема эта не из легких, оружия и у самих французов маловато. Но все равно: Комитет — это здорово!

— Если союзники захотят, — подал голос Николай, — будет и оружие…

Геращенко повернулся в его сторону, иронически хмыкнул:

— Словом, дело за немногим…

Все заулыбались.

Колесник, что-то вспомнив, вынул из кармана вчетверо сложенный небольшой печатный листок, сказал: