Андрей Волос - Хазарат Страница 5

И усмехнулся, подчеркивая нелепость переведенных им слов.

— Ну, спасибо ему большое за совет, — вздохнул Граммаков. — Ладно, бог с ними. Давай, капитан, действуй.

Повернулся и пошел в сторону штабной палатки.

А Розочкин, которому не понравилось новое проявление граммаковской мягкотелости, выругался и зло взмахнул рукой:

— Раджабов! Скажи, чтоб он свои советы куда подальше засунул! Разожрались на наших харчах, не шевелятся! Полтора часа потеряли! Советчики, мать их так! Бегом на паром!

Вода безумолчно, но почти беззвучно поплескивала в камни и ржавый борт. Зато железные сходни устанавливались с грохотом и лязгом.

Личный состав тоже гремел, сваливая с плеч стволы, подсумки и набитые все тем же проклятущим железом ранцы.

— Вот дура-то, — с натугой сказал Дербянин, громыхнув о понтон двенадцатикилограммовой дрымбой реактивного огнемета. — Все руки отмотаешь…

— Не пыхти, — заметил Яровенко из второго отделения. — По твоей величине тебе вообще спаренный полагается.

— Ага, спаренный!..

Солдаты галдели.

— Занимай места, поехали!

— Ща поедешь…

— Ходок десять им мотаться…

— Да ладно! В шесть уложатся. Полроты в один заход.

— Не уложатся.

— Спорим!

— Да ладно…

Полроты и впрямь на паром не вместилось.

Наконец отчалили — заскрипели ржавые блоки, сквозь которые был продернут ведший на другой берег стальной канат.

Напирая на понтоны, течение начало мало-помалу толкать паром поперек реки.

— Что-то они сегодня какие-то снулые, — заметил Прямчуков.

— Кто?

— Афганцы.

— По пистону им Розочкин вставил, вот и снулые, — объяснил Алымов. — Чурки, блин…

— Три часа их ждали, — буркнул Матросов. — Козлы.

— Между прочим, они еще и сами, может, того, — предположил Алымов, с прищуром поглядывая на одного из паромщиков. — Слышь, они за кого вообще?

— В смысле? — не понял Артем.

— Да вот в том и смысле! Может, они дурку гонят? Сейчас здесь мантулят, а к утру, глядишь, духами станут! Ничо, да? Скажешь, не может такого быть?

Артем пожал плечами.

— Ох и хитрющий же народ! — качая головой, с досадливым осуждением заключил Алымов.

Паром отошел уж метров на тридцать. На стрежне река несла пуще, ржавый блок скрипел веселей, стальной канат то и дело налезал на ребро ролика, грозя сорваться, но всякий раз с громким щелчком соскакивал в положенный ему желоб.

Вода клокотала под днищем.

— Во как шурует, — с неясным удовлетворением сказал Каргалец. — А ну как оторвет? Так и будем плыть, плыть!..

Он негромко рассмеялся.

Берег приближался, и его мокрые валуны, возле которых золотилась мелкая прибойная рябь, поблескивали и мерцали.

БЛАГОСТНОЕ МЕСТО

Несмотря на то что выдвижение батальона отстало от намеченного графика почти на два часа, подразделения шагали без спешки. Как еще идти людям, которые знают, что предстоящее дело может и потерпеть? Получасом раньше за него возьмутся, получасом позже — без разницы, все равно конец известен заранее.

ХАЗАРАТСКОЕ УЩЕЛЬЕ, 30 МАЯ 1984 г.

От берега тропа забрала чуть выше, метров на сорок от уреза воды, и теперь бежала почти ровно, лишь изредка ныряя в глубокие ложбины, но на поверку в них оказывалось больше мрака, чем глубины.

Горы молчали.

Прохладная сиреневая мгла не казалась враждебной. И даже когда часам к четырем желтый огрызок луны завалился за хребет, мерцания бесчисленных звезд хватило, чтобы рассеять тьму: худо-бедно серебрилась земля, кусты, деревья, камни, и на кривящемся внизу лезвии реки тоже лежал неясный отблеск.

Артем шагал и шагал, глядя в зеленоватое пятно — спину Алымова.

Тропа рокотала под чередой их шагов, и под этот рокот мысли уносились далеко отсюда — далеко от сиреневой мглы, от молчания гор, от ровной поступи батальона, выступившего на ночную операцию. Казалось, мысли и само тело с собой уносят: отдавшись им, оно уже не ощущало тяжести амуниции, оружия, боеприпасов.

Но тут Алымов запнулся, Артем едва не сунулся носом в мокрую от пота спину и тоже остановился, шатнувшись от неожиданности и от веса утраченного было в полусне, а теперь вновь обрушившегося на него груза.

Оказалось, до поста «зеленых» осталось метров двести и поступила команда «привал».

Нагнав, мимо них пошла вторая, за ней и третья рота. Шагавшие и сидевшие перекидывались негромкими подначками, как деревенские мальцы репьями:

— Ишь расселись!

— Бока не отлежи!

— Да у них деревянные!

— Сам ты деревянный! Дурилка картонная!

— Ты за нас не волнуйся!

— Ничего, сейчас им кухню подтянут!

— Матрасы подвезут!

— А ты думал!

— Шагай, шагай!

— Строй держать! Носок тянуть!

— Ничего, сквитаемся!

— Пердячий пар-то пока не растрачивай! А то как на гору залезешь?

— Разговорчики!..

Скоро вторая и третья роты разошлись — одна двинулась влево, огибая афганский пост, чтобы сначала перейти речушку, выбегавшую из Хазаратского ущелья, а затем мало-помалу взобраться на пологий склон (в темноте склон казался более крутым и опасным), продвинуться по нему до кишлака и нависнуть над ним, ощетинившись опасным железом. Другая взяла правее, где ее ждала примерно такая же задача.

Нужно было еще раз обсудить с афганским командованием порядок взаимодействия первой роты со взводом «зеленых», вот они и шагали сейчас к афганскому посту.

Розочкин хмурился, потому что толку от союзников даже на учебных прочесываниях мало, больше под ногами путались. Боевого порядка не понимали, брели толпой… Но без них тут нельзя и шагу ступить: ведь советские войска не сами по себе в стране порядок наводят, их операции — всего лишь действия по поддержке сил правительственной афганской армии.

Комбат Граммаков тоже не ждал ничего особо приятного или хотя бы интересного. Честно сказать, веры афганцам у Граммакова не было ни на грош. Пока служил в штабе дивизии, сто раз имел случай убедиться: любые сколько-нибудь ценные сведения, полученные «зелеными» от советских, тут же просачиваются на сторону духов. И хоть ты что с ними делай — хоть половину под трибунал, а все равно будет то же самое. Конечно, советские несут с собой не только идеи интернационализма, но и провизию, оружие и боеприпасы — и все это тут на вес золота. Но когда солдат правительственной армии раскрывает тайны врагу-мятежнику, в нем говорит кровь — ведь тот приходится ему родственником. А разве кровь дешевле идей интернационализма?.. хоть бы даже и вместе с боеприпасами.

— Ну и где же встречающие? — невесть у кого спросил Граммаков.

В эту секунду их ослепил яркий свет (должно быть, прожекторы БТРа), Граммаков заслонил глаза ладонью и выругался.

Через секунду огни погасли. В красноватом свечении отходящей после шока сетчатки образовались какие-то контуры, оказавшиеся афганским лейтенантом и двумя заспанными афганскими солдатами-сарбазами. Один посвечивал фонариком.

Провели в палатку.

— Четур асти, хуб асти? — повторял лейтенант, пожимая руки и белозубо улыбаясь.

— От вертолета лоп-асти, в Афган попал по дур-асти, — машинально пробормотал Граммаков дурацкую поговорку.

— Спрашивает, все ли в порядке, — пояснил Раджабов.

— Вот спасибо, научил… Скажи, все хорошо. Как сами здоровы?

Приглядываясь друг к другу, неспешно толковали о предстоящей операции, то есть повторяли все то, что уж несколько раз проговорили позавчера на совместном заседании в полку. Договоренность простая: группа афганских бойцов в количестве десяти человек под командованием своего офицера присоединится к первой роте, тем самым укрепив ее. Ничто не менялось. Лейтенант казался вполне симпатичным парнем. Однако веры к афганцам у Граммакова не прибавилось. Кроме того, его томило в целом верное, но сейчас совершенно неуместное соображение, что это как-то несправедливо: война ихняя, гражданская, а вот надо же — задачу решает пришлый советский батальон, а хозяева собираются ему всего лишь маленько помочь… да еще как у них это получится, надо посмотреть.

И в этой связи у него мелькнула смутная мысль насчет того, что нужно как-то еще подстраховаться.

— Слышь, Розочкин, — сказал Граммаков, начав облекать в слова свою неясную мысль и тем самым делая ее определенней и даже отчасти материализуя. — Ты вот что… Ты оставь-ка тут пару-тройку ребят посмышленей. Раджабов! Скажи ему, что мы тут свой пост небольшой разместим… скажи, на время операции… в поддержку им.

Розочкин хотел возразить, что ему оставлять пару-тройку людей не с руки, потому что, во-первых, делать им здесь совершенно нечего, а во-вторых, эти люди — личный состав первой роты, которой предстоит воевать в кишлаке, и ослаблять ее перед боем никак не следует.