Владимир Шатов - Возвращение Страница 5

 Ледяной ветер необъятных белых пространств обжигал их сморщившуюся кожу, выдавливал слёзы из запавших глаз, которые  закрывались от перенапряжения, проникал сквозь форменную одежду и пробирал до самого костного мозга. Для тех, кто больше не выдерживал, всегда был наготове добрый снежный саван.

 - Менее чем в двух тысячах километров к западу остался другой мир. – Холодным зимним утром Иоганн еле разогнул скрюченную спину. - Там люди спят в мягких тёплых постелях; там во время обеда они садятся за стол, накрытый чистой белой скатертью.

 - Еды там сколько душе угодно... – вставил словечко Францл.

 - Дети смеются, и даже солдаты не обделены счастьем. – Майеру не верилось, что такое возможно.

 Однако здесь, лишённые инициативы, немцы позволяли себя гонять, как зайцев. Войска перемещались то вперёд, то назад, подчиняясь бессмысленным приказам, занимали новые позиции и оказывали сопротивление, лишённое всякого военного смысла.

 - Лучше уж плен! – признался вскоре Францл.

 - Ты думаешь, русские оставят нас в живых?

 - Они же не настолько дикие…

 Проявлением общего безразличия стали ночные вылеты самолётов люфтваффе снабжения, которые становились всё реже, и то, что единственной горячей пищей оказывалась жидкая похлёбка с редкими кусочками конины, и то, что им всё чаще приходилось довольствоваться парой кусков хлеба в течение всего дня.

 - Даже есть не очень хочется... – сказал апатичный Францл.

 - Нужно есть! – Иоганн почти силой заставил товарища подкрепиться.

 Периодически они стреляли в кричащую массу русских, вели огонь механически, как автоматы, до тех пор, пока гигантские советские танки, надвигавшиеся, как смерть, не вынуждали отступать в этот котёл, который с каждым днём становился всё меньше и горячее.

 - Нас непременно сварят в нём! – обречённо прокомментировал ситуацию лейтенант Штрауб.

 - Уже почти сварили всех… - сказал Иоганн, оглядев оставшихся товарищей.

 Подразделение Майера сократилось до жалких остатков. Люди один за другим выбывали, истекали кровью или замерзали в безжалостном белоснежном океане.

 - Мы с тобой остались вдвоём из десяти человек первого состава нашего отделения.

 - Если так пойдёт дальше, - угрюмо сказал Францл, – немцев вообще не останется.

 - Стоило ли тогда воевать?

 - Тем более русские оказались не такими уж слабаками…

 - Помнишь, как недавно в развалинах какого-то завода мы обнаружили тела двух групп разведчиков? – спросил товарища Иоганн.

 - Очевидно, во время поиска они столкнулись неожиданно и схватились врукопашную.

 - Точно! – согласился он и добавил: - Несколько тел так и лежали, сцепившись. Один держал другого за горло, в то время как противник проткнул его спину кинжалом. Другая пара сплелась руками и ногами… Наш солдат мёртвой хваткой, зубами ухватил палец рыжеволосого русского, да так и замёрз навсегда…

 - Если бы не их мундиры невозможно было различить, где наши солдаты, а где красноармейцы. – Задумчиво сказал Францл. – Смерть уравнивает всех…

 Спустя два месяца после начала операции окружения положение немцев оказалось на грани катастрофы. Почти каждый солдат 6-й Армии Вермахта потерял всякую надежду на то, что можно будет снова увидеть родной дом. В бесконечном бою наступило относительное затишье и боевые товарищи сидели, согнувшись в своём окопе в ожидании того, что будет дальше. Францл достал из своего бумажника фотографии и сказал, рассматривая их:

 - Это всё что у меня осталось.

 - Не говори ерунды!

 Одна из них была неизвестного солдата, а остальные фотографии своей семьи и друзей. Тогда и Иоганн достал открытку с загнутыми краями, на которой был изображён Дрезден, и они завели разговор о Родине. 

 - Может нам всё-таки повезёт, и мы вернёмся домой? – спросил друга Майер.

 - Ты может быть, а я уже нет…

 Неожиданно возобновившийся ураганный огонь возвратил их к действительности, и они осознавали со всей мучительной остротой, какое сокровище потеряли.

 - Не гневи Бога! – сказал Иоганн и обернулся к напарнику.

 - Конец! – в ту же секунду выдохнул Францл и замолк.

 Безучастно прислонившись к его стенке окопа, он вдруг рухнул. Его колени подогнулись, и тело опустилось, как сдувшийся воздушный шар.

 - Францл! - крикнул Иоганн, не веря своим глазам.

 Даже когда Майер с ужасом увидел его простреленный насквозь глаз, он не смог поверить в страшную правду. Затем откуда-то изнутри у него вырвался пронзительный крик - такой громкий, что возможность такого крика вряд ли когда-либо приходила в голову учёным, работающим на войну.

 - Нет!

 Небо, и снег, и всё прочее, что сгубило их жизни, закружилось перед ним в безумном танце.

 - Я остался один из всего нашего пополнения. – Лихорадочно подумал Иоганн.

 Ярость потери гнала его вперёд. Он схватил пулемёт, неловко выбрался из окопа и побежал в том направлении, откуда кем-то был сделан роковой выстрел.

 - Я отомщу вам за друга!

 В утренней мгле Майер видел тёмные очертания людей, и стальной механизм, бешено бивший отдачей по бедру, косил их, как траву.

 - Ненавижу! - Он кричал и бежал всё дальше и дальше, не заботясь о возвращении назад.

 Иоганн стрелял и стрелял, пока что-то не обрушилось на его руку.

 - Как удар дубины… - отрешённо подумал стрелок.

 Шатаясь как пьяный, он повернул назад и доковылял до немецких позиций. Пули роем проносились возле ушей, а тёплая кровь хлестала из рукава.

 - Ну, когда же они попадут в меня?

 Майер упал без сознания рядом с родными траншеями. Сквозь пелену забытья он смутно видел, как грубые, привыкшие к крестьянскому труду руки ротного санитара перевязали рану и сделали уколы.

 - Эй, ты!.. Ты что, заснул, что ли? – Водитель санитарного фургона склонился над ним. - Давай залезай в кузов, ты здесь не один.

 Это был сон, и как во сне Иоганн вскарабкался в кузов машины, присоединившись к остальным. Раненые регулярно прибывали, их становилось всё больше и больше.

 - Когда нас повезут в госпиталь? – интересовались надеявшиеся выжить.

 Тяжёлый груз свешивался с плеча Майера. Он видел, что это его рука, сильно раздутая и страшная. Он совсем не мог шевелить пальцами, вся правая сторона шинели была тёмно-бурого цвета и твёрдая от запекшейся крови.

 - Почему я не чувствую боли?

 Всё представлялось ему совершенно нереальным. Иоганн опять отрубился и пришёл в себя только когда увидел главный перевязочный пункт.

 - Когда меня доставили сюда? – он схватил за рукав проходящего санитара.

 - Тебе какая разница?! – отрезал тот и даже не взглянул на раненого.

 Походный госпиталь освещал тусклый свет мигавших ламп, и в нём стоял бьющий в нос неприятный запах эфира, пота и гниения.

 - Странно, что я чётко различаю запахи. – Безразлично подумал Майер.

 Гудел электрогенератор, создавая фон, безразличный к крикам боли, проклятиям, стонам и пронзительным воплям людей с оторванными руками или ногами, с раздробленной челюстью или грудью, с вываливающимися кишками, с обожжёнными лицами.

 - Откуда вас столько?

 Среди всего этого кошмара стоял бледный хирург в забрызганном кровью прорезиненном халате и орудовал блестящими инструментами так быстро, как только возможно, и через минуту или две натужно кричал санитарам:

 - Следующий!

 Иоганн увидел молодого сержанта с покрытой красными пятнами крови повязкой на голове, который на мгновение потребовал от всех полной тишины - даже хирург оторвался от работы, - и тогда он встал с носилок, широко развёл костлявые руки и запел: «Германия превыше всего».

 Он явно хотел допеть, но голос оборвался, и он рухнул, всхлипывая.

 - Этого не может быть! – Он забился на полу в судорогах. – Этого не должно было случиться с нами…

 - Успокойтесь сержант!

 Офицер в меховом пальто, проходя, взглянул на Майера и отрывисто буркнул:

 - И его возьмите, он может сидеть.

 Иоганн едва расслышал эти слова, он временами впадал в забытьё и плохо представлял себе, где находится. Внезапно он очнулся – кто-то тряс его за плечо. Перед ним стоял измождённый на вид врач и протягивал ему свёрнутую вчетверо школьную географическую карту.

 - Я слышал, Вы улетаете последним самолётом, - с натугой произнёс врач, - поэтому прошу передать это моей жене.

 - Кто Вы? – сипло спросил Майер.

 - Я бывший пастор и врач 16-й танковой дивизии Курт Ройбер.

 - Зачем Вашей жене эта карта?

 Средних лет мужчина молча развернул полотнище с изображение СССР и перевернул её обратной стороной. На Иоганна в упор смотрели скорбные глаза Богородицы, которая крепко обнимала своего божественного сына.

 - Я нарисовал этот рисунок в Сталинграде в ночь с 24 на 25 декабря 1942 года. – Тихо сказал Курт. - Рисовал в землянке, а рядом, в госпитальном бункере, умирали от голода и ран мои однополчане. Когда утром открылась дверь и вошли мои товарищи, они остановились как вкопанные в благоговейном молчании, поражённые висящей на глиняной стене картиной, под которой горел огонёк на вбитом в земляную стену полене.