Алескендер Рамазанов - Война затишья не любит Страница 50

В секретариат заглянул бледно-зеленый заместитель редактора и приказал Астманову объявить об экстренном партийном собрании во второй половине дня. Уходя, поманил за собой, мол, зайди. Человек сугубо мирный, он с утра принял в корректорской изрядную дозу валерьянки и корвалола, да ведь и без того сердце у бывшего армейского волейболиста пошаливало.

– Леша, я главного не сказал на людях. Член Военного Совета на собрании будет. И некому собрание вести – сам знаешь. Сейчас собирай бюро – все обязанности на тебя. И рулить будешь ты. Арестантов надо из партии исключать.

– Членов бюро – пять. Почему я?

– Потому что ты в этих делах не замешан. А остальные – так или иначе, хотя бы молчанием своим.

Члены бюро к согласию пришли быстро, с облегчением свалив на Астманова обязанности обличителя, и договорились: арестованным – исключение из партии, причастным – строгий выговор, пока. Если не обнаружится иное. Но это дело компетентных органов. А кто действующие лица – Член сам объявит.

Астманов решил форсировать события, понимая, что встреча с Самко срывается. Особый отдел округа располагался неподалеку, и Астманов решил «включить дурака». В приемной он громко заявил дежурному офицеру, что ищет капитана Самко, и при этом внятно назвал свою должность и фамилию. Были, были подозрения, и укрепились, когда в приемную выскочил взъерошенный Самко, подхватил Астманова под локоть и вытащил из мраморно-дубового вестибюля.

– Мы же договорились когда… Здесь не стоило.

– Время «Ч» без меня определили. Вот, слушай. Точки две в боевом отделе. Одна – начальник партийного. Не удивил? Одна – отдел пропаганды, но слабая. Парень позавчера в Москву улетел. Все.

– Леша, – опустил глаза Самко. – Ты, конечно, в точку попал. Но у нас и свои методы неплохие. Это, считай, проверка была. Убедил ты шефа в своих экстрасенсорных способностях… Только вот он просит, чтобы с этим ожерельем ты по политуправлению прошелся. Ну, по отделам, где ваши боевики бывали. Похоже, хвост в штаб округа тянется.

– Откуда твой шеф про четки знает? Ты сказал? – Астманов с трудом подавил приступ бешенства.

– Камеры стояли в коридоре, Леша. Их сегодня утром сняли. И хорошо видно, как ты эти шары теребил, где стоял, где присел. В политуправе их не поставишь. Так что от меня только комментарий потребовался.

Не соврал Самко. В последнюю неделю крутились в соседней гостинице КЭЧ и в редакции линейщики, перебирая пучки телефонных проводов.

– Да, Яша… А скажи, у тебя, часом, нет фанеры хорошей… Нет? Жаль. Я бы смастерил аэроплан да улетел от вас куда глаза глядят.

– Давай по делу. Да или нет? И еще: шеф просит посмотреть это твое чудо, говорит, что слышал о подобных работах на базе Новосибирского филиала. Деды там какие-то из пружинок шары вертят. Но это по секрету…

– Заткни свой секрет в задницу и передай, что не было никаких шаров и ваши съемки для прокуратуры – тьфу! Незаконно. Все, Яша, пока.

– Ишь ты, о законах вспомнил, – съязвил ему вслед Самко, и странно, в голосе капитана Астманов услышал что-то похожее на облегчение.

Оставив у себя центральный шар, Астманов уложил четки в тайник, привел в готовность сюрприз. Место потеряло надежность. Но ничего, день-другой потерпит, а там надо искать запасные позиции по всем направлениям. Пришла пора думать о тылах… А центральный шарик пригодится на собрании.

Член Военного Совета – начальник Политического управления округа, так полностью именовалась должность генерала, был в гневе. Разнеся в пух и прах морально разложившуюся редакцию, он тем не менее толком не сказал, за что были арестованы офицеры и почему на четырех человек сразу нужно заводить «персональные дела» и гнать поганой метлой из партии. Хорошо хоть имена назвал. Коммунисты в погонах задумались и стали было задавать вопросы. Член свой гнев усилил, и все арестованные единодушно были исключены из членов КПСС. Когда же речь зашла о присутствующем «герое иранской границы», то военные журналисты заартачились. Кудлатый капитан, нервно почесывая голову двумя руками, поклялся, что не знает за собой вины, ничего сказать в оправдание не может, но готов согласиться с любым решением коммунистов. Все еще больше запуталось. Вот стоит живой, неарестованный капитан, его надо исключить из партии, то есть отрезать путь к профессиональной деятельности, ибо военный журналист без партии – птица без крыльев, нонсенс! Поступило заманчивое предложение отложить разбор дела до выяснения обстоятельств, и Астманов уже поставил его на голосование, как вдруг узрел Зевса во плоти. Это распрямился во весь свой двухметровый рост и во всю богатырскую стать генерал. Лицо военачальника приобрело цвет пламенеющего угля, сине-красные молнии играли над широким лбом. И надо было слышать, как были произнесены следующие слова, обращенные к несчастному кудлатому капитану: «Если бы… я мог… Именно тебя первым засадил на десять лет. Не тех…»

Тягостная тишина повисла в кабинете редактора. Коль сам Член не может, то что же это такое? Видно, не кончилось еще дело… Естественно, членская реплика ускорила процесс: с незначительным перевесом голосов «за» капитана изгнали из партии коммунистов.

Ничего не хотелось Астманову. Ни водки, ни плотских забав, ни размышлений. Сейчас открыть дверь, выйти и отправиться спать… Возможно, именно это сонное состояние спасло его от неразумных действий в последующие десять минут, когда он увидел тонкий мазок пыли рядом с тайничком.

«Так… Соберись. Внимание. Кирпичик не трогали… Хорошо. Только не торопиться. Снять пружину… Убрать ракету… Шашка… где шашка?»

Не было ни тротила, ни пакета с четками, ни дорджи. Но ведь кирпич не вынимали… Как? Он вновь ощупал углубление, где хранил свои сокровища, задержал ладонь и ощутил свежесть воздуха. Можно было и не продолжать осмотр, но Астманов, борясь с вялостью, обошел пристройку и увидел аккуратный вырез в старой штукатурке. В уме не откажешь. Мастера работали. Партизаны. Ждешь спереди – нападают сзади. Астманов обернулся на шлепающие шаги за спиной. Подходил сосед, со второго этажа.

– Леша, что ты тут застрял? Днем кабельщики палатку раскинули, ночью ты колобродишь. Я им говорю: мужики, не ройте, не ищите. Все «сопли» по фасаду провешены. А они: не лезь, дед, у нас прибор, видишь, показывает утечку, не мешай работать. Правда, и на первом этаже у твоей двери что-то измеряли. Табличку вывесили про высокое напряжение…

Астманов вполуха слушал старика и пытался понять, что делать дальше? Бежать? Кричать? Бить? Протестовать?

– Слышь, Васильич: «Мы с приятелем вдвоем работали на дизеле. Он мудак, и я мудак. У нас дизель спи…ли». Вот, мудак я был, им и помру!

– Ты что, Леша, – отпрянул сосед. – Случилось что? А ну давай ко мне, выпьем, поговорим.

– Спасибо. Завтра, точно, выпьем. Не хочу ваших беспокоить. А сегодня я в другом месте, не выпью – нажрусь!

Через полчаса Астманов сидел у хорошего парня – старшего лейтенанта Феди Чудова. Пили они крепчайший самогон, доставленный свояком Федора из Западной Украины, запивали чимкентским пивом, закусывали сочной ветчиной и снетками. Орали под гитару революционные и пионерские песни. Астманов попросил Федора:

– Что бы я тебе ни говорил, не выпускай меня до утра. Выруби, свяжи, но не выпускай.

– Чего проще, – хлопнул белесыми ресницами Чудов. – Сейчас по полному стакану, как ордена обмывают, и ноги сами не пойдут. Жаль, ордена нет или медальки какой.

– Есть, – Астманов вырвал из пистона пришитый личный номер. – Вот его и обмою. Наливай по полному. Это, брат, настоящая награда!

Неделю Астманов пил так, как будто хотел утопить себя в алкоголе. Потом появился в редакции и положил на стол рапорт с просьбой предоставить отпуск за два года. Вопросов не последовало. Жизнь в редакции пошла вразнос – все ожидали перемен, нового шефа: некий полковник Иванов прибывал из Группы советских войск в Германии, распределения вакансий: два отдела остались без начальников. В рапорте Астманов указал, что отпуск будет проводить в Сочи, и даже точный адрес проставил. И билет взял в том же направлении. Но вот нюанс: в день вылета у него в кармане был билет до Порт-Ветровска. Пора было думать о запасных позициях.

В Сочи он, конечно, появился, – там всегда хорошо, – но только после того, как оформил пустячную сделку: купил за бесценок старинный домишко и лодочный сарай, километрах в пятнадцати от Порт-Ветровска, на Черном камне. Купил и оставил жить в нем прежнего хозяина – деда Сластю, личность историческую – первого бича диких пляжей Порт-Ветровска. Сластя был действительно «бич» – «бывший интеллигентный человек», сохранивший, к счастью, порядочность до глубокой старости. За выполнение условий сделки можно было не беспокоиться.

Отпуск Астманов завершил в Москве. Утром вышел с тяжелой сумкой на станции метро «Арбатская», а через два дня, улетая в Ташкент, имел на руках копию приказа о переводе в газету Киевского военного округа. Кадры решают все, или «в кадрах» решают все – это неважно. Выше «кадров» только солнце – вот правда армейской жизни. Впрочем, пять килограммовых банок прессованной черной икры и пять бутылок коньяка «Дадастан» – весомый аргумент, тем более что участник боевых действий в Афганистане, награжденный двумя орденами, майор Астманов мог претендовать на КВО – «курортный военный округ» после семи лет службы в Туркестанском. Велики ли были траты на умасливание «кадров»? Смех один! Килограмм паюсной обошелся в двадцать пять рублей, коньяк – по двенадцать. Сказочные были времена, если учесть, что жалованье майора было никак не ниже трехсот пятидесяти рублей, при самом скромном должностном разряде.