Анатолий Баюканский - Заложницы вождя Страница 50

— Не спеши! Давай так договоримся: сегодня после смены в барак не спеши, встретимся у ворот сталеплавильного. Родилась одна задумка по поводу твоей девчонки.

— Какая, если не секрет? — Борису показалось, что Вячеслав окончательно с преступным миром не порвал, а эти лихие ребята многое могут.

— Есть в команде ВОХРа у меня фраерок, очень нам обязанный. Высвистаем его из дежурной комнаты и слегка потрясем, выспросим о твоей девчонке.

— Шутишь? — Борис готов был броситься на шею новоявленному спасителю, но тут же остудил себя: «Забыл разве: этот уголовный элемент и не такое наплетет». Вячеслав же тотчас разгадал ход его мысли:

— Сам знаешь, как любил я пошутковать, а теперь — шабаш. Научили меня здесь уму-разуму, будем действовать: сам погибай, а товарища выручай.

— А если тот вохровец нам ничего не скажет? — Борис уже проникся верой в благополучный исход дела. Скажи ему сейчас: «Отдашь свою жизнь за Эльзу», и он, не колеблясь, согласился бы на это.

— У блатных, седой, есть такая душещипательная песенка:

«Когда я был мальчишкой,Носил я брюки-клеш,Соломенную шляпу,В кармане финский нож».

— К чему эта припевка: меня в том ВОХРе за большого пахана до сих пор считают, хороший слушок обо мне прошелестел, а охранники тоже люди, боятся наших ножей, а тот… Платонычем его зовут, гад из гадов, есть его, за что покарать. На том и петь будем. Ну, пока, седой, до вечера!

После обеда, часа в четыре, в доменном неожиданно сыграли большой сбор. Оказывается, в цех прибыло под охраной самое высокое руководство. Вскоре ребята увидели его. Впереди вышагивал начальник комбината — огромного роста мужчина в генеральской шинели и папахе, болезненное, одутловатое лицо генерала отливало желтизной. За ним, как всегда, семенил заместитель по режиму, он же начальник управления кадров Каримов, тоже в комсоставской шинели, позади них толпились какие-то чины помельче рангом. На глазах начальника комбината Каримов запросто подошел к Борису Банатурскому, пожал ему руку, покосился на своего шефа, вот, мол, смотрите, я работяг лично знаю.

Генерал оглядел доменщиков, которых спешно согнали на свободный «пятачок» перед первой печью, привстал на чугунную чушку:

— Братцы! — простуженным басом начал краткую речь. — Знаю, работаете на последнем пределе, сочувствую, сам едва дышу, но, поверьте, скоро войне конец, тогда и отдохнем всласть. А пока… у меня старая песня: «Фронту нужен металл». Наши ученые разработали новую технологию. Суть ее вкратце такова: мировая практика на домнах имеет норму подачи кислорода в дутье, превышать которое никто не решается. В Америке, а недавно и в имперской Германии, была предпринята попытка увеличить процент подачи кислорода в дутье, но… домна взлетела на воздух. — Генерал тяжело вздохнул, вытер пот со лба. — Короче говоря, нам с вами ошибаться нельзя. Посему приказываю: за два месяца провести сложный эксперимент, надо заставить домну-матушку взять кислорода больше, чем положено на один-два процента. Дело крайне рискованное, но кто, скажите, в войну не рискует? Зато в случае удачи мы получим дополнительно многие тысячи тонн чугуна.

Далее начальник комбината рассказал ребятам, что такое государственное дело нельзя проводить на шап-шарап, придется поднатужиться, не останавливая плавок, вечерами будем перестраивать системы газоподач. Коллектив цеха с сего дня переводится на казарменное положение. Выход за ворота комбината до особого разрешения запрещается. И под конец краткой речи сообщил ошеломляющую новость:

— Эксперимент поручаю ленинградской бригаде Валентина Курочкина. Ребята, вы не робкого десятка, прошли огни, воды и медные трубы. Думаю, и тут не сдрейфите.

— Да, да, эти не сдрейфят, — подхватил Каримов, ловко вынырнув из-за широченной генеральской спины. — Я этих гвардейцев хорошо знаю. — Указал на Банатурского. — К примеру, вон тот, седой, его Борисом зовут. Помните, товарищ генерал, это он домну спас от взрыва.

— Не я спас печь, — возразил Борис, краснея от смущения перед ребятами, — это бригадир наш Курочкин. Если бы не он, то…

— Не к месту, братец, ложная скромность, — устало процедил генерал, — мы никого не забываем, хочу, кстати, сообщить: за спасение доменной печи вы, двое, предоставлены к правительственным наградам, так что, просверливайте дырочки на пиджаках. Генерал вдруг пошатнулся, невольно прислонился к стене, испачкав шинель. Каримов воспользовался паузой, стал поспешно вручать членам бригады аванс за будущий опасный эксперимент, как говорится, плату за страх — отрезы на брюки цвета хаки, коробки шоколадных конфет. Передавая коробку Борису, дружески подмигнул:

— Теперь, седой, все сибирские девчата-твои…

К БЛАТНЫМ ЗА ПОДМОГОЙ

Вечером, как и было условлено, Борис встретился с «Топориком» в назначенном месте. Бывший уголовник пришел не один — Борис не сразу признал «Буру», знакомого ворюгу с интеллигентной внешностью. Поздоровались за руки, как порядочные. О неприятном прошлом, невольно связавшим обе стороны, никто в этот вечер не вспомнил. Было другое дело, которое требовалось, по словам «Топорика», «обтяпать». По описанию Бориса, бывшие блатари сразу догадались, о ком идет речь: Эльзу «брал» Платоныч — старший вохровец, гад, каких на белом свете раз, два и обчелся. Тут же решил, не откладывая, начать разведывательные действия.

Скрытно, чтобы не привлечь внимания запоздалых прохожих, потенциальных свидетелей, добрались до окраинного района, в сплошной темноте подкрались к двухэтажному кирпичному дому, огороженному высоким забором. С парадной стороны окружающую местность освещал луч прожектора. «Топорик» быстро отыскал кнопку звонка, решительно нажал на черную пуговку. Спустя несколько мгновений в калитке, забранной железными полосами, откинулся «глазок», хриплый голос недовольно спросил:

— Какого лешака надобно?

— Платоныч, ты?

— Допустим, что из того?

— Выскользни-ка за барьер на минутку, дело есть.

— А ты кто?

— Не узнал? «Топорик» пришел тебя проведать, голубок ты мой! Только, пожалуйста, не поднимай шухер, себе дороже встанет. Я слов на ветер не бросаю. Выйди, очень надо.

По ту сторону калитки долго молчали. Наконец, звякнула щеколда, и в проеме появился Платоныч. На нем был тулуп, на голове — лохматая баранья шапка. Борису вохровец показался богатырем из сказки. Завидя блатного, вышел на тропинку, метрах в десяти от караульного помещения.

— Ну, живей толкуй, какого рожна надобна! Времени у меня в обрез, скоро развод караула. — Платоныч явно нервничал, беспокойно крутил головой, очень боялся, что кто-нибудь заметит стража в компании с уголовной личностью.

— Мои добрые дела помнишь?

— Какие еще дела! — огрызнулся Платоныч. — Не темни.

— К примеру, кто, как не я, не заложил тебя вместе с говном, когда ты пропустил налево грузовик с железом? Или про оброки напомнить?

— Опять брешешь?

— Сколько миллионов ты нащипал с несунов? Кто чего тащит, тот…

— Тс-тс! — Платоныч приложил палец к губам. — Чего расшипелся? Кругом глаза да уши. Толкуй: зачем я тебе понадобился?

— Скажи, по дружбе, ты арестовывал немку, девчонку?

— Тебе-то, блатарь, какой в том интерес? Тут, брат, «политика», «пятьдесят восьмая статья».

— Интерес имею. — «Топорик» дал знак ребятам. — Где сейчас та немка? Кто приказал арестовать ее?

— Беги-ка ты отселева, пока я конвой не вызвал! — обозлился Платоныч, скрежетнул в темноте зубами. — Фашистка она, понял? Поли-тика! Вижу, мало тебе шьют уголовки, под «пятьдесят восьмую» загреметь захотел? Будешь настаивать, я тебе эту радость устрою.

— Мальчики! — сладкозвучно позвал «Топорик» ребят. — Прошу ко мне!

Не успел старший вохровец опомниться, не успел рта открыть, как «Бура» и Борис прижали его с двух сторон. Платоныч беспокойно закрутил головой, не решаясь кричать, звать на подмогу. Понимал, вякнешь и… получишь финкой в бок.

— Итак, верный страж порядка, — «Топорик» выхватил финский нож, лезвие матово блеснуло в темноте, — давай играть в открытую: или ты чисто перед нами колешься, получаешь куш на лапу или… не взыщи, заработаешь двухметровую жилплощадь на кладбище. Нам терять нечего, сам знаешь.

— А коль Хозяин прослышит про наш уговор? Тогда хана всем! — Платоныч попытался выбраться из чужих объятий, матерно выругался, понял, что попал в переплет по своей оплошности, теперь не ведал, как выбраться из огня, чтобы не угодить в полымя.

— Наш хозяин, Платоныч, пострашней вашего будет, — успокоил вохровца «Топорик», — он в первом бараке «Сиблага» приписан, за «мокрые дела» сидит, полную катушку отматывает, но скоро на воле появится. Да ты, поди, слыхал про Ваню Питерского?