Хочхоль Ли - Южане и северяне Страница 50

Переночевав в Ингу, мы пошли на север к 38-й параллели. Здесь отношение к нам со стороны местного населения было совсем другим. Прежде всего, это было заметно по еде: значительно увеличилась порция вареного риса с разными приправами. Если на южной стороне в качестве приправы подавалась только соль, то теперь на обеденном столе лежали разные соления из капусты и редьки. Нам даже давали по одному минтаю на двоих. Несмотря на такие перемены, никто из нас не обронил ни слова — все как один прикидывались равнодушными и вели себя очень сдержанно. Пожалуй, исключением был Штабной Офицер, которого теперь стали называть Штабным Офицером Колонны. С тех пор как он получил среди нас такое прозвище, он выглядел еще более смешным и почему-то чаще попадался людям на глаза. Его бесцеремонность и скандальное поведение становились все заметнее. Порой он вел себя очень нагло: во время обеда настойчиво требовал, чтобы ему дали голову рыбы. Получив ее, продолжал капризничать и не хотел отдать вторую половину минтая соседу по столу.

Судя по его поступкам, можно сказать, что он был совсем глупым и несмышленым ребенком. Однако если принимать во внимание ту непростую обстановку, то в его поведении можно было заметить и какие-то разумные начала, так что невозможно сделать однозначного вывода об этом человеке. В одних случаях он вроде походил на офицера, но, попав в другую обстановку, превращался в неразумного и глупого сопляка.

На пути к Северу мы проходили мимо разных деревень и ночевали в домах местных жителей по договоренности полицейских с руководителями местной администрации. Надо сказать, что к северу от 38-й параллели обстановка была более спокойная, чем южнее. На первый взгляд казалось, что изменений никаких нет. В некоторых населенных пунктах на своих постах даже оставались прежние председатели уездных народных комитетов Народной Республики. Надо сказать, что при столь кардинальных переменах в политической жизни такую должность мог у нас занять только человек, обладавший абсолютным доверием большинства жителей деревни. Помимо того председатель должен был являться членом Трудовой партии в должности секретаря сельского комитета. Пришло другое время, пути назад уже не было. Затаив обиду, такие люди, как этот председатель, вынуждены были мириться со своим теперешним положением. И полицейские, наблюдавшие за ними, знали их настроение, но не очень-то интересовались ими. В частности, так поступили и с упомянутым председателем уездного комитета. Разобравшись в реальной обстановке, полицейские пришли к выводу, что этот человек не будет обманывать и скрывать свое прошлое. В самом деле, когда его спросили, чем он занимался при северокорейском режиме, он прямо отвечал, что был председателем сельского комитета. А на вопрос, был ли он членом Трудовой партии, председатель четко ответил, что да. Более того, еще и сам уточнил, что являлся секретарем сельского комитета Трудовой партии. После такой откровенности обстановка становилась довольно щекотливой. Выполняя свои обязанности, он ежедневно связывался с партийной, профсоюзной и женской организациями. Кроме того, он направлял деятельность многочисленных органов местных государственных структур, испытывая постоянное давление со стороны вышестоящей власти. Все трудности он переносил молча, незаметно для чужих глаз; он искренне болел душой за свое дело, за развитие родного села. И жители села это знали и высоко ценили его работу. По идее, после прихода южнокорейских войск на него должны были надеть кандалы, но он не только избежал этого, но, наоборот, по-прежнему оставался председателем народного комитета, потому что завоевал исключительное доверие людей. Он остался на прежней должности благодаря своему благородству, искренности и порядочности.

Вместе с тем следует отметить, что никто достоверно не знает, сколько было подобных населенных пунктов, где сохранялась такая форма управления после прихода южнокорейских войск.

Деревня, в которой мы остановились, чтобы немного отдохнуть и попить холодной воды, находилась в глухом ущелье и состояла из шести-семи домишек, крытых соломой. Выглядела она настолько убого, что даже трудно назвать ее деревней. Вот здесь мы встретились с таким председателем. Если происходили какие-то события, то он как председатель всегда был в центре внимания, потому что он руководил всем. По его указанию женщины принесли кувшины с вкусной холодной водой, хорошо известной во всей округе.

После короткого разговора с председателем, полицейские закурили. Казалось, что они не хотели поставить его в неловкое положение какими-то случайными неудобными расспросами и другими непредвиденными обстоятельствами. Все это чувствовали и потому молчали.

Именно в такой неподходящий момент Штабной Офицер, находившийся среди нас, задал председателю довольно щекотливый вопрос:

— Что вы делали в Народной Республике? Речь идет о событиях десятидневной давности. Судя по всему, похоже, вы не все время жили в этой глухомани.

С легкой, добродушной улыбкой председатель ответил:

— Я всегда жил в этой деревне.

Штабной Офицер не унимался и продолжал:

— Вот как! Не похоже. Тогда чем вы занимались в этой деревне?

— Я занимался сельским хозяйством.

— А какую должность занимали?

На мгновение лицо председателя словно застыло: было видно, что он чувствует себя неловко. Собравшись, он ответил:

— Я был председателем сельского народного комитета. Это маленький населенный пункт, поэтому, кроме меня, никто не мог занять эту должность.

Воцарилась тишина — как будто все в рот воды набрали, а Штабной мельком взглянул в сторону полицейских. Те продолжали курить и, конечно, слушали разговор между двумя людьми, но никакой реакции с их стороны не было. Вид у них был совершенно равнодушный.

Штабной продолжал:

— Значит, вы были и членом Трудовой партии?

— Да. Одновременно я был и секретарем партячейки. Селение-то маленькое, — ответил председатель, слегка улыбаясь.

— И после прихода южнокорейских войск продолжаете оставаться председателем местного народного комитета?

— По этому поводу я ничего не могу сказать. Я продолжаю занимать эту должность по волеизъявлению взрослого населения деревни.

— Что за взрослое население?

— Это старшие по возрасту жители деревни.

Штабной недовольным голосом продолжал спрашивать:

— А где вы учились?

— Я окончил Хамхынский пединститут.

Хотя на лице отвечающего по-прежнему была чуть заметная улыбка, в том, как в уважительной форме он произнес слово «окончил», можно было заметить легкую иронию.

— Чем вы занимались при японцах до освобождения страны?

— Был учителем начальной школы.

Штабной вновь посмотрел на полицейских и, снова не заметив реакции с их стороны, с недовольной физиономией продолжал:

— Ведь этот человек был членом Трудовой партии и председателем народного комитета в прошлом, а теперь, после прихода войск Национальной армии, продолжает оставаться на этой должности. Как это возможно!

Штабной Офицер орал во всю глотку, как будто совершил какой-то подвиг.

В этот момент с места быстро поднялся полицейский, который вчера вечером сопровождал меня до рынка в уезде Кансон. Он бросил на пол окурок и стал топтать его подошвой армейского сапога. Теперь он командовал нами вместо тех полицейских, которые вели нас от Чумунчжина. Надо сказать, что он выполнял свои обязанности честно и очень аккуратно. Выпрямившись во весь рост, он несколько раздраженно скомандовал: «Встать, уходим!»

С недовольным видом, прямо глядя в лицо Штабного, он проворчал:

— Это дело касается только вас. Мы, полицейские, обязаны лишь доставить пленных до места назначения. Мне хотелось бы бросить тебя здесь, чтобы ты занялся делом председателя народного комитета, но, к сожалению, я должен забрать тебя с собой и довести до места назначения. Такие негодяи, как ты, приносят нам дополнительные хлопоты и лишнюю головную боль. Это мне совсем не нравится. Это ваши внутренние проблемы, и мы не имеем к ним никакого отношения, так что разбирайтесь сами. Ну, хватит, пора в путь!

Не забыл военный полицейский попрощаться и с худощавым председателем народного комитета. На прощание он сказал ему:

— Спасибо за вкусную водичку!

Председатель реагировал спокойно и также ответил вежливым тоном. Что касается Штабного, то какое-то время он пребывал в смущении, но вскоре справился с ним.

Итак, к северу от 38-й параллели нас встречали совсем по-другому, нежели южнее. Отношения были самые благожелательные. Прежде всего мы заметили, что в деревнях совсем не было молодых людей. Встречались лишь седовласые старики и старушки, редко — люди средних лет. Окружив нас, они осторожно задавали всякие вопросы, явно сочувствуя нашему положению «пленных». Кроме того, всюду царила возбужденная атмосфера вдохновения — люди только что освободились от тирании и страха. В этом отношении здешняя обстановка намного отличалась от той, которая наблюдалась южнее 38-й параллели.