Балис Сруога - Лес богов Страница 51

Поскольку в универсальный магазин постоянно заходили и эсэсовцы, не имевшие арестантских купонов, то лавочник принимал и банкноты, что было на руку различным лагерным жуликам и бизнесменам.

Свободных банкнотов в Штутгофе было более чем достаточно. Изворотливые новички ухитрялись спрягать некоторое количество денег, не все сдавали в кассу. Кое-кто забывал деньги в карманах одежды. Гардеробщики находили их, вытаскивали, и тут же пускали в оборот. Не прекращался и приток средств с воли — через разные рабочие команды и через вольнонаемных мастеров, сбывавших за пределами лагеря украденное в лагере добро. Деньги в Штутгофе не переводились. Когда Леман или Зеленке играли в карты, на столе всегда лежали сотни и тысячи марок. Игра в карты, особенно на деньги — строжайше запрещалась. Тем не менее играли во всех блоках, иногда на очень большие суммы.

Весной 1944 года в лагере провели «денежную реформу»: была введена категория так называемых образцовых каторжников — Bevorzugte Haftlinge. Они носили букву «V» на рукаве и имели право не стричься наголо. Ее присваивали писарям, ремесленникам, мастерам, капо, блоковым, шрейберам и некоторым рядовым заключенным. Так как труд в лагере из принципа не оплачивали, то отличники еженедельно получали, якобы за добросовестную работу, премии от 1 до 5 марок, причем получали особо установленными бонами. Каждый, получивший премию, мог взять со своего текущего счета сумму, равную полученной награде. Ежемесячно ему таким образом выдавали около 30–45 марок. На них он мог покупать в кантине все, что там было. В данном отношении «каторжники-отличники» находились в лучшем положении, чем почетные каторжники. Последние были освобождены от работы и штатных мест не занимали, следовательно, не могли рассчитывать ни на какие премии. Только в порядке исключения им разрешали каждый месяц брать по 15 марок со своего текущего счета. Правда, почетные каторжники отыгрывались другим способом.

Литовский блок славился в лагере своей честностью. — мы никогда не воровали продукты. В силу этого обстоятельства власти часто посылали нас на подсобные кухонные работы. Была создана постоянная рабочая артель из 15–20 человек для выгрузки продуктов из машин в лагерные склады. Артель днем и ночью находилась в полной боевой готовности и являлась по первому зову. Некоторые члены нашей артели выполняли другие работы: убирали овощи, резали и шинковали капусту и т. п. За свой труд артель получала, неофициально, известное вознаграждение продуктами. Оплата натурой в лагере имела большое значение и вполне заменяла собой денежные премии.

Другие заключенные, лишенные знаков отличия, никаких премий не получали. Для них текущий счет был книгой за семью печатями.

Образцовых каторжников было сравнительно немного. Все остальные узники не имели за душой ни пфеннига и в лагерном универсальном магазине приобрести ничего не могли. Несмотря на бедность ассортимента товаров, кантина все же играла большую роль в жизни заключенного. Там иногда можно было купить кусок полусгнившего сыра, вареную свеклу, бутылку минеральной воды, картошку, салат, редиску, рыбу, морковь. Это было ценным дополнением к скудной лагерной пище и, что особенно важно, готовилось чище, чем на арестантской кухне. Франты получали в универсальном магазине бритвенные принадлежности, кремы, зубную пасту, даже березовую воду. В кантине продавали курево. Во всех тюрьмах мира папиросы и табак ценятся на вес золота и являются самой ходкой валютой. Их всегда выменяешь на хлеб, суп, мармелад и многие другие товары.

В 1943 году в лагере можно было свободно купить отличное курево. В 1944 году снабжение табаком ухудшилось, но состоятельные заключенные все же были обеспечены им лучше, чем немцы на свободе или рядовые эсэсовцы. И вот почему.

Весь доход от кантины поступал в пользу эсэсовской организации. Заведовал магазином эсэсовец, а за прилавком стояли заключенные. Какие бы товары в: лагерь ни доставляли, они не залеживались на полках. Заключенные раскупали буквально все. Да и понятно — где же еще можно было потратить лагерные боны? Эсэсовская организация была тоже весьма заинтересована в товарообороте. Цены она устанавливала по собственному усмотрению и, конечно, более высокие, чем на свободном рынке. Кроме того эсэсовцы получали товары скорее, чем какая-нибудь частная лавочка. Наконец все, что залеживалось в специальной эсэсовской лавке в Штутгофе, сбывалось в кантине заключенных.

Работа в кантине считалась едва ли не лучшей в лагере. Долгое время здесь трудился один только заключенный, бывший трактирщик, поляк. Два его сына служили в армии и оба погибли на фронте. Он сам пятый год маялся в лагере. Впоследствии трактирщик получил помощника а перед ликвидацией Штутгофа — еще одного.

Работники магазина были богатыми людьми. Жили они в самой кантине, на лагерную пищу даже издали смотреть не хотели и питались на собственные средства.

Расплачиваясь за покупку, заключенный отдавал лавочнику свои купоны. Тот должен был вырезать соответствующее их количество из общего листа. А вырезал, сколько хотел. Проверять и не пробуй — получишь в морду. Не нравится — скатертью дорога.

Берет заключенный тюбик зубной пасты, платит большие деньги — полторы марки. Вышел, ощупал покупку. Паста оказалась старой, затвердевшей. Она крошится и никак не соглашается вылезти из тюбика. Что от нее проку. Возвращается покупатель и просит: «Замени пасту. Я же полторы марки заплатил!»

Вместо зубной пасты узник получает в зубы, да еще слышит издевательское:

— Болван. Ты пасту на хлеб намажь вроде сыра и съешь.

Затем следует пинок ногой.

Узник уходит в слезах. Что ему остается делать?

От таких комбинаций продавцы получали солидную прибыль. Они торговали умело.

Самым ходким товаром было курево. Весь транспорт табака лавочники не продавали. Большая часть попадала в укромные местечки, в потайные ящики. Арестанты покупали курево, вмиг его выкуривали или продували в карты. В лагере наступал табачный голод. Курильщики волком выли. В кантине курево не иссякало. Но не каждый мог получить его. Получали только лица, пользовавшиеся доверием лавочников и имевшие с ними связи. Доступ к куреву открывали лесть и славословие, подхалимаж и угодничество. Охотно принимались также и подарки — картошка, маргарин, колбаса… Женщинам-арестанткам было запрещено курить. Курево им не продавали. Но и они его получали в кантине. В обмен шли прекрасные чулки, белье, носовые платки, пуловеры, — то, что могли украсть женщины. Кроме того, одежда продавцов всегда была превосходно выглажена.

Однажды комендант лагеря вздумал устроить бал. Из Гданьска выписали для стола пять штук какой-то дорогой рыбы. Надо же было случиться, чтобы две рыбы по пути пропали. Власти произвели обыск, перерыли весь транспорт, нигде не нашли. Возчики объясняли пропажу тем, что во время переправы на пароме через Вислу рыбы проявили свою врожденную любовь к воде и выскочили. За такое мудрое объяснение возчики получили всего только по зуботычине, не более, а дорогую рыбу, которая должна была украсить стол коменданта, сожрали лавочники, искусно зажарив ее в масле.

Кантина продавала писчую бумагу, марки, конверты. Хочешь написать письмо — угоди продавцу. Иначе чего-нибудь да не получишь. Либо бумаги, либо конверта, либо марки. Попробуй без одной из вышеупомянутых вещей написать и отправить письмо!

С кантиной имели дело и каторжане и каторжанки. Кантина была посредником в любви. Через магазин шли любовные письма и подарки. Вацек Козловский всегда оставлял в ней яства для своей возлюбленной. Правда, лавочники передавали их не девушке, а ее настоящему любовнику. Они считали, что так ближе. У кантины Вацек и поймал своего счастливого конкурента. Там он с ним и разделался.

Продавцы дружили только с влиятельными арестантами. Во всех блоках лавочников принимали как желанных и почетных гостей. На различных увеселительных сборищах, устраиваемых в блоках, например, во время состязаний боксеров, лавочников радушно встречали блоковые шрейберы и капо… Усаживали их на почетные места… как именитых купцов…

Да, коли голова на плечах и казенный товар в руках можно жить на свете!

ЖЕНСКАЯ ПОЛОВИНА

Женщины в лагере жили, вообще говоря несравненно лучше, чем мужчины. Среди прекрасного пола и процент смертности был не очень высок.

В начале 1943 года в лагере томилось около 500 женщин. Вскоре их число возросло до тысячи. Но летом с ними поступили жестоко: около половины вывезли в специальный лагерь Равенсбрук; настоящий женский монастырь, лишенный какой бы то ни было мужской примеси.

Скорбно прощались женщины со Штутгофом. Сколько романов преждевременно оборвалось, сколько пылающих сердец было облито холодной водой!

Причитала, всхлипывала женская половина, собирая пожитки в такую неприятную дорогу. Мужчины тоже приуныли и липли к проволочному заграждению, как мухи. Власти все же пожалели мужчин, вняли стонам страдающих сердец: женщин вывели из лагеря другим, не обычным путем, сэкономив тем самым два-три ведра слез, неизбежных при расставании. Мужчины, не ожидавшие от начальства такого свинства, прозевали весь транспорт.