Геннадий Васильев - В Афганистане, в «Черном тюльпане» Страница 53

Шульгин опустил голову.

— Я тоже был недавно в солдатской палатке. Но я увидел и понял там совершенно другое…

— Товарищ лейтенант, вы, я вижу, не понимаете всей серьезности момента. Политическому работнику высокого ранга нанесли оскорбление действием. Вы понимаете, что это такое?

— Понимаю, — Андрей устало вздохнул, — это террористическая акция против ответственного работника советской власти…

— Что-о?..

— Да так… Вспоминается терминология сталинского времени…

— Что это вы несете?.. Вы отдаете себе отчет? Вы что, сошли с ума, лейтенант Шульгин!

— Возможно, — Андрей пожал плечами. — Это не так уж и трудно. Я стал бы вторым сшедшим с ума на этой операции…

Внутри сапога на матерчатом ушке, действительно, расплывалась фамилия. Андрей высветил ее спичкой — Богунов. Усмехнулся, подумал про себя: «Кажется, этот парень уже начал бить морды вождям… Слово с делом не расходятся…»

Шульгин передал сапог через солдат владельцу. Задумался…

Сколько таких ребят с обнаженными нервами скоро окажутся в Союзе. Здесь они в соломенном пучке рядом друг с другом. А там воины-одиночки начнут новую беспощадную и уже не равную для них войну. И, кто знает, какая война для них окажется труднее.

Утром первым же вертолетом начальник политотдела подполковник Старковский и командир части подполковник Сидоров со всей штабной свитой вылетели в полк. Командование операцией передали только что прибывшему с «большого хозяйства» начальнику штаба Рыкову. Перед отлетом начальник политотдела не забыл передать, чтобы Шульгин о результатах расследования доложил ему лично немедленно по прибытию в полк. И даже в вертолете, отрешившись от перенесенных неудобств прошедшей операции, все еще продолжал удивляться, насколько могут быть неблагодарны люди, в нужды которых он так тщательно вникал.

— Кто бежит первым с тонущего корабля? А-а? Кто-о, я вас спрашиваю? Крысы! — Богунов, не спеша, снаряжал вещевой мешок, набивая его патронами и сухим пайком.

— Среди эвакуированных, — громко комментировал события Матиевский, — оказался хозяйственный взвод в полном составе. В отлетающие вертолеты поместился также весь штабной корпус файзабадского полка. Мест для больных практически не осталось.

— А по шапке схлопотать не боисся? За критику начальства, — хохотнули в солдатских рядах. — И-ишь, куда целится, снайпер?

— Да, уж, — крякнул Матиевский. — О начальстве, как о покойниках… только хорошее. И вообще, русский человек, когда взирает на высокое начальство, только шапку теряет.

— Кстати, товарищ лейтенант, — смущенно пожал плечами Богунов, — спасибо, что вернули сапог. Он у меня неожиданно потерялся.

Шульгин пожал плечами:

— Русский человек иногда и сапоги теряет, не только шапки.

— Точно, точно! Э-эх!.. Продолжается наша операция, — сказал Матиевский и вдруг пропел фальшиво:

Ведь в Файзабаде водятся шпионы,Которых я пока что не нашел…

Старшина озабоченно махал руками перед грудой банок с тушенкой и кашами.

— Во-от… Посмотрите только. Навалили пайка. И за прошлую неделю выдали и на пять дней вперед. То с голоду пухли, то каши теперь выше крыши. Что теперь с ней делать? Куда ее девать? Это же по три десятка банок на человека! Офанареть можно…

— Ага… Проявили заботу…

— Тыл вникает в нужды солдат, — дикторским тоном звенел голос Матиевского. — Правда, случаются досадные перебои в снабжении войск. Но ненадолго. Дней на пять-шесть. Для разнообразия. Разгрузочные денечки…

Богунов приподнял вскрытую банку перловой каши, опрокинул ее. Посыпались вниз смерзшиеся твердые комки в белых пятнах застывшего жира.

— Вот они, сплошные калории, подсчитанные единицы тепла. Суточная норма щедрая, обильная — две банки каши, банка тушенки и четыре кусочка сахара. За нашу работу нам платят харчами, не скупясь. Не ожиреешь.

— И не надо жиреть, Коля!. Что-о ты? Толстые волки в природе не встречаются.

— Точно! Кстати, что-то не слышу голодного рева нашей Гюльчатай. Где эта красавица?

— Где, где?.. Ясное дело, где… Она Осеневу руки целует.

— Смотрите, правда, облизывает руки нашему пулеметчику…

Богунов оглянулся через плечо. Ослица действительно стояла возле своего любимого солдата и лизала ему руки. Осенев отламывал кусочки сухарей, протягивал к теплым губам. Гюльчатай аккуратно брала хлеб и влажным носом терлась о рукав солдатского бушлата. Нежно вздыхала. Благодарила.

— Товарищ старшина, — закричал Богунов, — давайте Гюльчатай лишнюю кашу скормим. Чтоб не выбрасывать. А-а?..

— А что? — крякнул старшина. — Пускай ест, животное, сколько влезет. Все равно не унести. А ну, ребятки, открывайте банки.

Солдаты потянулись к банкам. Многие сняли крышки ствольных коробок с автоматов и острым концом пробили жестяные крышки, крутанули, жиманули и вскрыли. Так в Афганистане обходились без консервных ножей.

Целая гора каши выросла на брезентовой палатке, покрытая белыми мушками замерзшего жира. Слабо запахло вареной гречкой, перловкой.

— Эй, Осенев! Приглашай свою ненаглядную к трапезному столу, — засмеялся кто-то. — Пусть наестся до отвала.

Осенев вынул из карманов заледеневшие руки, приподнялся, кивнул ослице головой. Она послушно побрела вслед за Осеневым. Солдаты вокруг заохали, запричитали…

— Смотри, смотри… Будто собака…

— Ага-а… Как привязанная!

— Куда он, туда и она…

Осенев взял холодную кашу горстью, протянул ослице. И опять она благодарно ткнулась носом в рукав, удовлетворенно фыркнула и взяла с руки кашу теплыми мягкими губами.

— Смотри, с руки берет…

— Ручная такая…

— Фыркает еще…Надо же…

— Нашли чему удивляться, — покачал головой Матиевский. — Жрать хочет, вот и берет. У кого хочешь возьмет…

— А ты попробуй, — хохотнул Богунов, — дайте-ка, место Сереге. Пусть покормит Гюльчатай. Давай, снайпер…

Матиевский потер руки.

— А вот и покормлю, делать нечего. Подумаешь…

Он набрал каши полную горсть и протянул ее к ноздрям ослицы. Посыпались с ладони вареные зернышки. Но Гюльчатай только покосилась на протянутую ладонь.

— Жри, дура, — ласково сказал Матиевский, — смотри, каша…

Но Гюльчатай фыркнула и отвела морду от протянутой руки. И только когда Осенев набрал горсть каши, повернулась, потянула шею и с протяжным вздохом лизнула холодную гречку.

— Что, съел, Серега, — засмеялся Богунов. — Вот тебе и дура! Понял…

— Ага, — зашумели вокруг, — вот тебе и четыре ноги! Понимает, что к чему. Сердцем чует…

Матиевский сердито бросил кашу обратно. Вытер ладонь о полу бушлата.

— Чего она понимает?.. Животное! Тоже мне… Цирк какой-то!

Но Гюльчатай по-прежнему шевелила теплыми губами над рукой Осенева и от удовольствия прикрывала глаза.

Богунов отряхнул шапку от песка, хлопнул развязанными ушами по колену.

— Осенев, скажи, почему ты не полетел на «большое хозяйство»? Места, что ли не хватило?

— Ага, места не хватило, — хмыкнул кто-то из солдат, — он вообще во время посадки спрятался. Сидел за камнями, пока вертушки не поднялись.

— Так точно… Другого доходягу сунули в вертолет вместо него.

— Кому-то повезло.

Богунов сплюнул:

— Во-от дает, Осень. Его ветром качает, а он гнет свое…

Осенев сидел на корточках, съежившись. Синие круги выступили под глазами.

— Женька, что ты все время молчишь?..

Осенев покачал головой, зябко поежился, запахнул поплотнее бушлат.

— А чего болтать… Приказ не отменили. Воевать придется…

— Да уж без тебя бы повоевали, — с досадой крякнул Богунов, — ты что, самая безотказная железяка? Тебя же отправляли, как заболевшего?

— Ну и что? Другим еще тяжелее… Отстань, пожалуйста!

Богунов пожал плечами:

— А я полетел бы… Лег бы под чистое одеяло, какаву с чаем пил… матрас макаронами набивал…

— Ага, — фыркнул Матиевский, — тебя, кстати, тоже за разбитый шнобель записали на эвакуацию. Видел я, какую ты фигу скрутил. Какава с чаем… Сиди уж…

— А что, товарищ лейтенант, — кивнул Шульгину смутившийся Богунов, — придержат нам увольнение в Союз за наше геройство?

Шульгин кивнул головой:

— Вся наша рота в черных списках. Вам вспомнят и кресты на шее, и курение в палатке, и летающие сапоги. Не питайте иллюзий, юноши.

Матиевский усмехнулся:

— Понятно. Провожать нас будут без оркестра.

После «Метели» на посадочной площадке остались блестящие груды консервных банок. Сильный ветер гонял на высоте обломки сушеных галет, обрывки газетной бумаги. Неожиданно пошел мокрый снег, и рыжие россыпи вырытой земли покрылись белой ватой. Мокрые снежинки, сменившие холодные струи дождей, падали на запекшиеся ссадины на лицах солдат.