Гюнтер Хофе - Заключительный аккорд Страница 53

Гитлер, как очумелый, рвётся на Восток, хочет продолжить эту войну, а это значит, что и страданиям народов пока ещё не суждено окончиться».

— Именем германского народа объявляется настоящий приговор. Обвиняемая Ильзе Хельгерт, по профессии медицинская сестра, урождённая Крузе, родилась в Берлине на улице Шютцентшрассе, четырнадцать, в настоящее время находится под стражей, обвиняется в подготовке к измене. В ходе предварительного следствия была установлена бесспорная виновность обвиняемой.

На основании материалов следствия народная судебная палата двадцать первого декабря тысяча девятьсот сорок четвёртого года приговорила обвиняемую за действия, оказывающие помощь врагу, и действия, связанные с подготовкой к измене, к смертной казни и лишению всех гражданских нрав. Своими враждебными действиями обвиняемая вполне заслуживает такого приговора.

По залу заседаний пронёсся возглас одобрения. Здесь находились специально приглашённые лица, правительственные служащие в украшенных шитьём мундирах и служащие военной промышленности в гражданском, представители нацистской партии и эсэсовцы в своих неизменных чёрных мундирах.

Подобный приговор Ильзн слышала до этого дважды. К смертной казни с лишением всех гражданских нрав до неё были приговорены Элизабет Бернлейн и Хельга Матуше, с которыми Ильзе познакомилась в заключении.

Председательствующий на судебном заседании довольно подробно остановился на характеристике так называемой группы Эстеркампа, члены которой, но его словам, систематически занимались деятельностью, направленной на подрыв Германского государства, нанося германскому народу, который якобы вёл борьбу за свою свободу, предательский удар в спину.

Далее председатель говорил о том, что «гидра должна быть обезглавлена». О том, что коммунистические подонки располагают хитро сплетённой организацией, говорит хотя бы тот факт, что они даже в тюрьме создали собственную сеть информации.

— И лишь благодаря бдительности служащей тюрьмы Елены Шрам удалось вывести на чистую воду обвиняемую Ильзе Хельгерт и положить конец заговору, который вышел даже за границы германского рейха, так как супруг Хельгерт, дезертир и предатель фатерланда, перешёл на службу диверсионной группы большевиков и поднял оружие на свою родину. Из свидетельских показаний бригаденфюрера управления имперской безопасности, подтверждённых фактами, между обвиняемой и её мужем-изменником существовала тесная связь. Их преступления повлекли за собой кровопролитие и потребуют ещё немало жертв. За это обвиняемая заслуживает самой суровой кары — смертной казни!

Собравшиеся в зале встретили эту речь председательствующего шумом одобрения.

Боясь причинить вред людям, которых она совершенно не знала, Ильзе на всех допросах решительно отрицала, что Дикая Елена нашла секретную записку у неё в камере. Ильзе беспрестанно повторяла, что никогда в жизни ни разу не видела ни одной из двух женщин, которые неизвестно по чьей злой воле проходили обвиняемыми и по её делу.

По словам прокурора выходило, что она, Ильзе, ещё в тысяча девятьсот сорок третьем году входила в группу красных заговорщиков, когда проживала в Гамбурге, а несколько позднее была послана в Берлин для выполнения особого задания.

Прокурор заявил, что всё это полностью доказано. Председательствующий и защитник быстро договорились между собой и пришли к единому выводу, что обвиняемая заслуживает смертной казни за свою подрывную коммунистическую деятельность.

Когда Дернберг на последнем допросе сообщил Ильзе о том, что он закончил дело и будет передавать его в суд, Ильзе додумала, что до суда пройдёт ещё немало времени. Но она ошиблась. Уже через неделю её судили и приговорили к смертной казни…

Из тюрьмы Моабит Ильзе перевела в тюрьму на улице Барнимштрассе, где содержались под стражей только одни женщины. Тут-то Ильзе во время одной из прогулок по тюремному двору заметила Элизабет Бернлейн, которую знала ещё по Моабитской тюрьме. Тогда Ильзе и не думала, что ей придётся сидеть на скамье подсудимых по одному и тому же делу с этой женщиной. От своего защитника Ильзе не получала никакой информации относительно предстоящего суда.

На суд Ильзе везли через весь город. Она успела заметить, что улицы изуродованы бомбовыми воронками, которые, даже и засыпанные, всё равно были видны. Её везли через полностью разрушенные бомбардировкой рабочие кварталы, через Александерплац и Кенигштрассе, через мост на Шпрее. Собор на площади наполовину сгорел. На Унтер-ден-Линден разбитые дома. Здания посольств до уровня окон заложены мешками. Колесница на Бранденбургских воротах перевёрнута набок.

И вот Ильзе в здании суда. На скамье подсудимых справа и слева от Ильзе сидели два вахтмайстера. Затем в зал заседаний ввели Хольгу Матуше и Элизабет Бернлейн.

И тут начался спектакль, при ведении которого и подсудимым и обвинителям с самого начала стало ясно, что обвиняемая Ильзе Хельгерт не имеет никакого отношения к Коммунистической партии Германии.

Ильзе была сильно напугана и с напряжением следила за жестами председателя суда и довольными лицами присутствующих в зале, почти ничего не понимая из того, что слышит.

Когда судьи вошли в зал, один из вахтмайстеров, охранявших Ильзе, толкнул её локтем в бок, давая этим попять, что она должна встать и стоя выслушать решение суда.

К ней пробрался защитник и сбивчиво пролепетал:

— Я вас предупреждал об участи, которая вас ждёт… предлагал просить о помиловании. Подумайте об этом. Сейчас, откровенно говоря, нет никакого смысла играть роль невинной… — Тут его оттеснили в сторону охранники в форме.

А потом она оказалась в полутёмной камере с двумя женщинами, одна из которых была Элизабет Бернлейн, а другая — Хельга Матуше. Дверь камеры захлопнулась.

Все трое молчали. И это молчание, как казалось Ильзе, возводило между ними стену.

«Жаворонок раскололся, предупреждал тогда в записке Бобёр. Кто же из этих женщин носит кличку Бобёр?» — думала Ильзе, глядя то на одну, то на другую.

Правда, на судебном заседании по делу Хельгерт никто и словом не обмолвился о Жаворонке.

Обе женщины начали тихонько переговариваться между собой, как люди, которые могут положиться друг на друга.

«Почему они не связались со мной тогда? — думала Ильзе. — Они даже не спрашивают меня, почему я не отрицала свою принадлежность к группе Эстеркампа. Неужели им нисколько не жаль меня, ведь я ни в чём не виновата, а меня должны казнить? Они могли бы о многом спросить меня, поблагодарить за моё молчание. Но они ничего не говорят. На суде я приняла их замкнутые лица за маски. Но здесь-то зачем играть? Они смотрят на меня подозрительно и стараются держаться в стороне».

«Почему, собственно, нас посадили с ней в одну камеру? — думали в это же время Элизабет и Хельга. — Только потому, что мы все трое приговорены к смертной казни? Случайно ли это? В подобных случаях приговорённых к смертной казни, как правило, помещают в камеры-одиночки».

«Может, эти коммунистки принимают меня за шпионку и доносчицу, а приговор суда — всего лишь за искусную маскировку? — терзалась Ильзе. — Вполне возможно, что именно меня они и принимают за «подсадную утку». А я должна умереть, хотя ничего плохого не совершала и ни о какой подрывной деятельности не имею ни малейшего представления. И я должна умереть, не дождавшись признания и уважения этих женщин?»

— Вы, видимо, ошибаетесь во мне… — первой заговорила Ильзе.

Женщины насторожились.

— Довольно оригинальный способ представляться… — с презрением выдавила из себя Хельга.

Глаза Ильзе наполнились слезами.

— Слезами здесь никого не тронешь, — презрительно заметила Элизабет и вздохнула, подумав: «Наш путь закончен, зато другие продолжат его».

— Как мне вам доказать, что и со мной гестаповцы обращались точно так же, как и с вами? Этого я ничем не смогу вам доказать. Я ни за кого не боролась, я вообще ничего не делала.

Ильзе не могла больше говорить. Она чувствовала всю бессмысленность этого разговора. Ей хотелось завоевать доверие этих женщин, но они были убеждены, что она не заслужила его. Только теперь Ильзе начала понимать, что иначе эти две женщины и не могли себя вести.

В дверях заскрежетал ключ. Вошёл вахтмайстер и вперился взглядом в Элизабет Бернлейн. Та поняла его, встала, обняла Хельгу и тяжело вздохнула. Проходя мимо Ильзе, она испытующе заглянула ей в глаза…

— Теперь поговорим: вести разговор без свидетелей, с глазу на глаз, уже безопасно, — первой заговорила Хельга.

— Мне нечего вам сказать.

— И спросить вы ничего не хотите?

Ильзе пожала плечами, а затем сказала:

— Когда я в первый раз прочитала записку, мне стало жаль Жаворонка и очень хотелось, чтобы Бобру удалось спастись.