Абрам Вольф - В чужой стране Страница 55

— В гестапо? — Шукшин настороженно вскинул голову. — Почему ты не сказал об этом раньше?

— Он парень свой, вы не беспокойтесь, товарищ подполковник. С осени одного нашего у себя спрятал. Обещал мне надежный документ сделать…

— Ты с ним осторожней, Михаил, — остановил Трефилов. — Об отряде ни слова!

— Я что — не понимаю? — обиделся Браток. — Кроме меня, он никого не знает и знать не будет!

— Ну, ну, докладывай! — поторопил Шукшин.

— В общем писарь мне намекнул — он как раз дома, в Опповене, оказался, — что Силиве выследил Матье. Он за ним давно охотился. Этот Матье, кажется, нащупал к нам дорогу. Надо убрать его, товарищ подполковник, а то он наделает делов.

— Точно! — Трефилов стремительно поднялся. — Его надо убрать немедленно!

— Убрать надо, правильно, — проговорил Шукшин. — Только сделают это сами бельгийцы.

— Но он же на немцев работает! Он убил Силиве! — вскипел Трефилов.

— Виталий, я уже говорил тебе: мы не знаем, что будет в Бельгии после освобождения. Объявят таких, как эта сволочь Матье, жертвами русских коммунистов… Нет, бельгийцев стрелять нельзя.

— А если в бою? Если он в меня стреляет? — выкрикнул Браток, сверкнув глазами.

— Бой есть бой, а террор… Значит, так и решим — пусть бельгийцы сами судят.

— Дипломатия… — Трефилов крепко выругался, встал, заходил по землянке. — Ничего, я с этим Матье счеты сведу!

В воскресенье, в полдень, Трефилов и партизан Дмитрий Тельных появились в Нерутре. День выдался теплый, солнечный, на улице было оживленно. Неторопливо прогуливались парочки, то и дело проезжали велосипедисты, около кафе шумно разговаривала группа пестро одетых людей.

Миновав кафе, Трефилов и Тельных остановились около большого каменного дома, обнесенного высокой изгородью. В этом доме жил начальник жандармерии Матье.

Партизаны вошли во двор. Трефилов был в мундире офицера гестапо, Тельных — в гражданском костюме. Для «солидности» он надел очки. Жандарм сгребал в саду почерневшие прошлогодние листья. Увидев «гестаповцев», он бросил грабли и заспешил им навстречу. Его огромный живот колыхался, как студень. Жандарм был без пиджака, в одной рубашке, рукава засучены выше локтя.

— Извините, господа, за мой вид. — Жандарм развел руками. — Решил заняться хозяйством. Сад — моя слабость… Прошу в дом!

— Вы хорошо занимаетесь своим хозяйством и очень плохо интересуетесь службой! — начальственным тоном сказал Трефилов. — Рекомендую вам выбирать что-нибудь одно — заниматься хозяйством или сидеть в тюрьме за невыполнение приказов германского командования!

Жандарм побледнел.

— Я стараюсь, герр обер-лейтенант, я честный патриот…

Трефилов, не обращая на него внимания, поднялся на веранду, вошел в дом.

— Быть может, герр обер-лейтенант выпьет вина? — засуетился жандарм. — У меня есть великолепный коньяк…

Трефилов сел в кресло, снял перчатки, небрежно бросил на стол и повернулся к стоявшему перед ним навытяжку Тельных:

— Возьмите у начальника жандармерии оружие. Оно ему больше не потребуется!

Тельных схватил жандарма за плечо.

— Сдать оружие!

Жандарм испуганно посмотрел на Трефилова, хотел что-то сказать, но Тельных грубо толкнул его. Жандарм пошел в смежную комнату. Тельных последовал за ним. Через минуту он вернулся с тяжелым пистолетом и сумкой с патронами.

— Господин обер-лейтенант, — сказал Тельных по-немецки Трефилову, — этот жандарм нам сегодня не нужен?

— Не нужен! — Трефилов поднялся, надменно, с презрением посмотрел на жандарма. — Завтра явишься в Мазайк, к гауптману, расскажешь, как ты потворствуешь партизанам… Партизаны у него орудуют под носом, днем нападают на машины, а он занимается хозяйством! — Трефилов резко повернулся и быстро вышел из комнаты.

…Рано утром Браток отправился в Мазайк. Он должен был оставить у Матери письмо для айсденских подпольщиков и повидаться с писарем из гестапо. Вернулся матрос в тот же день. Он был необычайно взволнован.

— Вот документ, настоящий! С таким документом я хоть куда пройду! — Он достал из кармана пиджака паспорт, протянул Трефилову и неожиданно громко расхохотался. — А этот жандарм Матье… Ну и история, товарищ командир… В тюрьму угодил! Я чуть со смеху не подох, когда он рассказывал…

— Кто рассказывал, говори толком!

— Писарь рассказывал… Жандарм-то в понедельник к гауптману пришел, докладывает… А тот ничего понять не может… Ой и умора! — Браток махнул рукой, вытер слезы. — А потом-то он сообразил, в чем дело… Выскочил из-за стола, да как треснет жандарма, как даст ему под зад… Матье пробкой вылетел! А гауптман бегает по кабинету, орет, как бешеный… Я, кричит, покажу этой бельгийской свинье, как снабжать партизан оружием. В тюрьму, его, мерзавца, в тюрьму!..

Шукшин и Трефилов покатились со смеху.

Метеор

Метеор — так звали начальника разведки Василия Кучеренко. Это была не кличка, а прозвище. Кличка у него другая — Вильям. Первый паспорт, который он раздобыл с помощью бургомистра города Брея, был на имя бельгийского шахтера Вильяма Адлера. Потом у Кучеренко появились другие паспорта, но он так и остался Вильямом. Под этой кличкой его знали бельгийцы. Русские же называли Кучеренко не иначе, как Метеор. Прозвали его так за удивительную подвижность. За одни сутки Метеор успевал побывать в двух, а то и в трех отрядах. Утром его видели на улицах Брея, а вечером он уже мчался на велосипеде по Мазайку, который был от Брея в сорока километрах. И, не отдыхая, в тот же вечер Метеор мог отправиться в «гости» к голландским партизанам.

Он появлялся то в мундире немецкого солдата или офицера, то в сутане священника, то в скромной одежде шахтера, то отправлялся в путь под видом коммерсанта, коммивояжера.

У Кучеренко везде были свои люди. И самых различных профессий — шахтеры, крестьяне, священники, торговцы и жандармы, даже бургомистры. Начальник разведки знал обо всем, что происходило в провинции, о каждом передвижении противника, всегда вовремя узнавал о готовящихся облавах. Особенно ценную информацию он получал от людей, которые по его заданию проникали в немецкие воинские части.

Одним из таких разведчиков был член Белой бригады старик Вилош из села Бохолт. Он устроился дворником в полк, прибывший из Италии. Вилош подробнейшим образом докладывал обо всем, что делается в полку. Этот живой, словоохотливый старичок с веселым прищуром зорких глаз, аппетитно попыхивавший трубочкой, выведывал у врага такие секреты, что не раз заставлял удивляться даже самого Кучеренко.

Однажды Вилош через связного передал: «Завтра с утра в Пеер пойдет машина за деньгами. Охрана — четыре автоматчика и фельдфебель».

Дядькин решил захватить машину. Кучеренко тотчас же помчался в первый отряд.

На следующий день, поздно ночью, он ввалился в землянку, устало опустился на топчан. «Умаялся, аж ноги Гудят…» Но лицо его светилось радостным возбуждением.

Дядькин сидел у столика, ужинал: перед ним стояла банка мясных консервов. Взглянув на Кучеренко, коротко спросил:

— Сколько взяли?

— Семьсот тысяч.

— Есть хочешь? Придвигайся… Чей взвод ходил на операцию?

— Акимова. Боевой хлопец! В огне не сгорит и в воде не потонет… И люди у него во взводе на подбор, орлы. — Кучеренко присел к столу, отрезал от буханки добрый ломоть хлеба, положил на него мяса. — Машину мы грохнули гранатой, да неудачно. Мотор повредило, и все… Гитлерюги с перепугу зашпарили с автоматов, як очумелые. Ну, думаю себе, плакали наши карбованцы, не взять… А тут Акимов как кинулся, прямо на огонь… И хлопцы разом за ним: Иван Федоров, Петр Ефремов, Иван Гужов, Вася Кабанов, Грудцын…

— И политрук там был?

— Разве Грудцын останется? Настоящий политрук!..

Услышав голос Кучеренко, проснулся Маринов.

— А, Метеор прилетел… Ну что?

— Порядок, товарищ комиссар. Семьсот тысяч.

— Неплохо. Надо будет бельгийцам дать, Иван Афанасьевич. Им тоже трудно живется. Крестьяне еще так-сяк, а рабочим совсем туго. Силиве говорил, что семьи брюссельских подпольщиков голодают.

— Можно половину отдать, обойдемся, — проговорил Дядькин, раздумывая. — Да пользы от этих денег немного. Мало что купишь на них.

Кучеренко отодвинул банку с консервами, закурил сигарету и растянулся на топчане во весь свой громадный рост.

— Есть у меня одно соображение, — проговорил он, закрывая глаза. — Можно продовольствие раздобыть. Мабудь, что и выйдет…

На другой день Кучеренко приехал в третий отряд, к Пекшеву. Командир отряда сидел возле землянки, что-то увлеченно объяснял своему связному Григорию Станкевичу. Кучеренко сошел с велосипеда, отвязал от багажника чемоданчик, бросил к ногам Пекшева.