Ганс Баур - Личный пилот Гитлера. Воспоминания обергруппенфюрера СС. 1939-1945 Страница 55

Муссолини хотел встретиться с Герингом. Мы доставили его на аэродром в окрестностях Шпитцингзее, где он и встретился с ним. Оттуда глава итальянского государства отправился домой на специальном поезде. Но он возвратился обратно очень скоро!

Муссолини прибывает на парадный плац раньше своих войск

Под Уманью произошло крупное сражение, в результате которого были захвачены сотни тысяч пленных. В этом сражении наряду с немецкими войсками принимали участие и итальянские части, поэтому Муссолини хотел их осмотреть после завершения боев. Он прибыл на специальном поезде в Гросны, что в Польше. Там был сооружен специальный туннель, где этот поезд можно было укрыть в случае бомбардировки с воздуха. Мы полетели в Гросны, чтобы встретить там Муссолини. Он первый раз в жизни увидел большой четырехмоторный самолет. Муссолини был им восхищен и очень внимательно слушал наши пояснения, касавшиеся даже мельчайших деталей. Он попросил у Гитлера разрешения хотя бы немного полетать на таком самолете. Естественно, мне пришлось его сопровождать. Мы поднялись в воздух из Гросны при исключительно благоприятных погодных условиях и взяли курс через Винницу на Умань. Цинтль выпустил шасси и задраил все люки. Затем он отправился в хвостовой салон, освободив для Муссолини место рядом со мной. Когда мы легли на курс, отклонения от него контролировал гироскоп. Муссолини имел доступ только к управлению рулями высоты и элеронами. Поскольку погода была спокойной, моего вмешательства почти не потребовалось. Муссолини попытался совершить несколько маневров и быстро понял, как чутко реагирует «Кондор» на действия пилота. Он был искренне изумлен и передал мне управление. Мы преодолели расстояние в тысячу километров до Умани за три с половиной часа.

В пункте назначения Гитлера и Муссолини уже ожидал поезд, чтобы доставить их в расположение войск. Как я позднее узнал, немецкие войска стояли на плацу в полной готовности согласно приказу, но итальянцы туда не прибыли. Их грузовики застряли в грязи после сильного дождя. Муссолини был очень подавлен и бегал взад-вперед в страшном возбуждении, но сделать ничего не мог. Оставалось только ждать, пока прибудут итальянские части.

Из аэропорта кортеж автомобилей, к которому присоединился и я, проехал несколько километров к карьеру, где добывали гравий. Там содержались тысячи русских военнопленных. Гитлер приказал, чтобы всех находившихся среди них украинцев немедленно освободили. По дороге к карьеру мы встречали много гражданских лиц, в большинстве своем женщин, тащивших небольшие тележки, чтобы забрать на них своих мужей и других родственников. Естественно, многие пленные заявили, что они украинцы. Большинство из освобожденных потом долго бродили в прифронтовой полосе, пока снова не были взяты в плен нашими частями. Некоторые из них почти наверняка перебрались через линию фронта. Гитлер вызвал к себе доктора, тоже пленного, и разговаривал с ним в течение длительного времени. В некоторых бараках на территории карьера находились раненые, наскоро перевязанные бинтами.

Муссолини не был фотогеничным!

Тем временем на летном поле собрались войска, где их и приветствовал Гитлер. Мы летели обратно в Гросны при исключительно благоприятных погодных условиях. Муссолини опять сидел рядом со мной. Полет доставлял ему удовольствие. Я показал Муссолини свой фотоаппарат «лейку» и кинокамеру и попросил у него разрешения несколько раз его сфотографировать. Сделав несколько цветных снимков с помощью «лейки», я достал свою кинокамеру. Я отснял первые шесть метров, но Муссолини сидел неподвижно, словно манекен, с высоко поднятой головой, но с совершенно бесстрастным и неподвижным выражением лица. Кадры были лишены эмоциональности. На них Муссолини запечатлен в своей характерной позе с выпяченной вперед грудью, но мне хотелось чего-нибудь иного. Я продолжал снимать. Глаза у Муссолини были широко раскрыты, но он оставался неподвижным. Наверняка так не могло долго продолжаться – но нет, он оставался неподвижным. Только выразительно скосил глаза в сторону камеры. И это все, что можно было потом увидеть, просматривая пленку. Весь фильм состоял из изображения дуче в его обычной позе.

Когда мы снова оказались в Растенбурге, Гитлер меня спросил, что Муссолини сказал о «Кондоре». Я описал весь восторг итальянца. Гитлер сказал, что он будет рад подарить Муссолини такой самолет. Единственное, что его сдерживало, так это сомнение в том, что Муссолини сможет успешно управлять «Кондором», поскольку это был более сложный самолет, чем Ju-52.

Выдалась свободная минутка – отправляйся на рыбалку

В непосредственной близости от Растенбурга находились два Мазурских озера – Мауэрзее и Добензее. Поскольку я был заядлым рыбаком, понятно, что я использовал любую возможность, чтобы отправиться на рыбалку. Такой случай вскоре представился сам собой. Мэр Розенгартена направил меня к рыбаку, который предоставил в мое распоряжение лодку. Итак, теперь у меня была лодка. Далее, мне нужны были рыболовецкие снасти. В доме рыбака стоял телефон, и меня всегда могли вызвать. При большой спешке «Шторьх» мог сесть на лужайку рядом с озером и забрать меня на базу. После первой удачной экспедиции на рыбалку я соорудил плавучую платформу, на которой мог стоять.

Вскоре я понял, где лучше всего клюют щуки и окуни. Это место мне подсказали чайки. Добычей им служили пескари, которые выпрыгивали на воздух, чтобы не быть съеденными более крупной рыбой, гонявшейся за косяками мелкой рыбешки. На своей плавбазе я мог добраться до этого места. Окуни лучше всего ловились на приманку, а не на пескарей. Офицеры ставки и члены моего экипажа всегда проявляли большой интерес к моим успехам на рыбалке. Из своего рациона они выделяли немного масла, я приносил рыбу, иногда до 10 килограммов, и подобным образом мы разнообразили наши довольно скудные офицерские пайки. Все мы получали не только удовольствие, но и определенную выгоду от этого занятия.

Начинается самая суровая из всех зим

Наступила осень. Наши войска продвигались все дальше и дальше в глубь территории России. Обычно им удавалось подавить сопротивление. Конечно, стали появляться незначительные признаки того, что дела идут не так успешно, как прежде, и что захват огромных пространств распылил наши силы. Однако преимущество оставалось подавляющим, и головокружение от успехов продолжалось. Германские танковые части стояли в пригородах Москвы. Громадные колонны, состоявшие из новых пленных, двигались в тыл со стороны фронта. Гитлер пребывал в твердой уверенности, что мы уже выиграли войну с Россией и что капитуляция советского правительства и его замена на другое – всего лишь вопрос времени.

Затем, вслед за промозглой осенью, наступила зима 1941/42 года, подобная которой даже в России случается раз в сто лет. Солдаты испытывали страшные мучения, и даже техника не выдерживала такой холод. Горючее замерзало, двигатели не заводились. Танки, тягачи и другие тяжелые машины вставали намертво. Горючее превращалось в лед или становилось вязким, а затворы примерзали к орудиям, и их невозможно было сдвинуть.

Хуже всего, что в таких условиях невозможно было вовремя доставить на фронт продовольствие и медикаменты. Я до сих пор помню, как государственный секретарь Ганценмюллер ежедневно зачитывал список поездов, которые застряли где-то в пути. Согласно подсчетам каждый день к линии фронта должно было подходить примерно шестьдесят пять составов, чтобы обеспечить войска всем необходимым. Часто нам приходилось слышать, что на самом деле туда подходило двадцать пять, а то и двадцать составов. Эти составы тащили локомотивы, поврежденные или же просто замерзшие. Делалось все необходимое, но недостатки в снабжении боевых частей продолжали ощущаться. Солдатам пришлось столкнуться с температурой ниже 50 в обледенелых блиндажах; они были в том же обмундировании, которое носили летом. В Германии начали собирать теплую одежду, но до некоторых участков фронта эта одежда дошла не ранее Пасхи. Во всем обвинили командующего сухопутными войсками генерал-полковника фон Браухича, и он был понижен в должности.

Даже при таком сильном холоде мы продолжали летать над русской территорией. В нашем распоряжении имелись самолеты Хейнкеля, модель He-111. Рассчитанные на перевозку шести пассажиров, они могли летать на скорости 360 километров в час, быстрее любого самолета того времени. Однако, как выяснилось, в условиях суровой зимы они теряли слишком много тепла через верхние и нижние люки для пулеметов.

Во время одного полета в Мариуполь – на побережье Азовского моря – на борту самолета находились Гитлер, его адъютант генерал-майор Шмундт и доктор. Вылетев из Растенбурга, мы сделали промежуточную посадку в Киеве. Оттуда по телефону предупредили генерала, ответственного за этот участок фронта, о нашем скором прибытии. Гитлер просидел около сорока пяти минут в здании аэропорта. Вернувшись, он заявил: «Баур, в твоем самолете очень холодно. Мои ноги превращаются в сосульки!» Гитлер был одет легко, не по погоде. Я предложил ему летные ботинки. Он отказался по той причине, что «они не являются его привилегией». В Мариуполе Гитлера встретили генерал-фельдмаршал Лееб и генерал СС Зепп Дитрих, начальник его личной охраны. В их сопровождении он отправился в Таганрог, там возникли очень серьезные проблемы.