Иван Бережной - Записки разведчика Страница 55

– О! Матка кранк, — прокартавил немец.

– Тифом болеет, — услышали разведчики ответ старосты.

– Вас, что? Тиф? Не карош, не карош… — встревожились фашисты и спешно убрались из дому.

– Пронесло, господи, — вздохнула с облегчением старушка.

Да, действительно пронесло. Разведчики покинули свое укрытие и осторожно наблюдали из окон за тем, что происходило на улице. Староста на веревке вывел из сарая свою годовалую телку и повел по улице дальше от дома. Из других дворов под конвоем немцев жители тоже выводили коров, телок, овец. На селе суматоха. Вопли женщин, уцепившихся за коров, перекрывались кудахтаньем кур, криками немцев и фальцетом переводчика, который из кожи лез, чтобы угодить своим хозяевам.

– Господа, граждане! Великой армии фюрера нужно мясо, — пищал противный голос переводчика. — Все равно у вас весь скот заберут партизаны…

Его никто не слушал. Но вот прогремела автоматная очередь. Улица мгновенно опустела, только у колодца осталось распластанное женское тело да на окраине села еще виднелась колонна гитлеровцев, угонявших крестьянский скот. При виде убитой женщины терпение Стрелюка и Савкина лопнуло. Они бросились к выходу из дома, чтобы отомстить фашистам. Но не успели открыть дверь, как резкий окрик Богданова остановил их:

– Что вы? В своем уме? Десяток немцев убьете, а сами погибнете и дадите повод немцам сжечь село и учинить расправу над жителями…

Ночью разведчики побывали на окраине Ельска. От местных жителей узнали, что в городе словацкая часть с артиллерией.

К утру Богданов с товарищами возвратился в Ремезы, где встретились с Осипчуком, который побывал в Мозыре. В городе оказался гарнизон немцев в полторы тысячи человек.

Для соединения складывалась обстановка, при которой дальнейшее пребывание в Ивановой Слободе и Тонеже было нецелесообразным. Надо было выйти в безопасный район, чтобы организовать прием самолетов и, наконец, отправить раненых, которых накопилось более двухсот человек.

Командование приняло решение пробираться в леса за Припять и там подготовить посадочную площадку для самолетов. Необходимо было отыскать переправу через Припять. В район Турова была направлена группа во главе с Васей Чусовитиным.

В состав группы была включена молодая партизанка из Турова Аня Бондарчук. Она пришла к нам в Глушкевичах. Невзрачная на вид, одетая в лохмотья и обутая в лапти девушка с большими губами и узким лбом предстала перед командиром и комиссаром. Из-под сросшихся бровей зло сверкали карие с желтинкой глаза.

– Принимайте в отряд! — решительно заявила Аня.

Ковпак удивленно посмотрел на девушку и спросил:

– Откуда ты такая бойкая?

– Из Турова.

– Выходит, просишься в отряд?

– Не прошусь, а требую, чтобы приняли! — выпалила Аня.

– Да ты, я вижу, с норовом, — еще больше удивился Ковпак.

– Какая уж есть… Вы скажите прямо: пойдете на Туров? — наступала девушка…

Новенькая пришлась по душе Ковпаку и Рудневу. Аню зачислили в разведку. Старшина Зяблицкий одел ее с ног до головы во все мадьярское. Напялил на девушку широченную шинель и вручил ей мадьярскую винтовку, которую Аня называла «пушкой».

Прослышав, что к Припяти идут разведчики, Аня вызвалась пойти с ними.

– Мне здесь каждая тропка ведома, — сказала она.

Чусовитин охотно согласился взять с собой новенькую. И не пожалел. Аня, действительно, хорошо знала лесные дороги. Вела разведчиков уверенно и быстро. Но вот путь преградила вскрывшаяся от льда речушка. Мостов нет.

– Отыскать брод, — распорядился Чусовитин.

Пока Фетисов и Лучинский палками прощупывали дно, измеряя глубину реки, Аня, не раздумывая, шагнула в ледяную воду, погрузилась по грудь и перешла на ту сторону. Разведчикам ничего не оставалось делать, как последовать ее примеру.

Мокрые, продрогшие и пристыженные хлопцы еле поспевали за Аней…

Лес внезапно оборвался, впереди показалась деревня. Бондарчук остановилась, внимательно посмотрела в сторону хат и весело сказала:

– Сейчас обогреемся. Пошли!

Ребята надеялись попасть в теплую хату, но Аня вела их к одинокому сарайчику на огороде. Чем ближе подходили, тем веселее становилась девушка.

– Смотрите, из сарая подымается дымок, — настороженно прошептал Лучинский, когда до сарайчика оставалось меньше пятидесяти шагов.

– Наконец-то заметили! — с ехидцей сказала Аня. — Тоже мне разведчики!… И никакой это не сарайчик, а баня. И варят в ней самогон.

Аня оказалась права. В бане был установлен самогонный аппарат, возле которого возился волосатый, прокопченный дымом старик. Приход партизан сначала напугал старика. Но вскоре он пришел в себя и нацедил разведчикам по стакану такого первача, что у них даже дух перехватило.

– Ну, Аня, ты просто самогонщица, — сказал Фетисов и как приклеил это прозвище девушке. Вскоре в отряде все ее называли «Анькой Самогонщицей»…

Ребята обогрелись, немного просушили одежду и пошли к Припяти. Результаты были неутешительные. Река не замерзла, а единственный мост у Петрикова, надежно охранялся.

Аня побывала в Турове и узнала, что там сильный гарнизон.

На обратном пути разведчики столкнулись с немцами. В перестрелке в ногу ранило Чусовитина. И само собой случилось так, что командовать стала Анька Самогонщица. Она приказала Лучинскому и Фетисову прикрывать, а сама взвалила на себя здоровенного Чусовитина и потащила в лес. И лишь после того, как раненый оказался в безопасности, ребята тоже отошли.

Несколько километров несли Чусовитина на плащ-палатке, а затем отбили у полицейских подводу, положили на нее раненого и привезли в отряд…

Через несколько дней оттепель с моросящими дождями, съевшими весь снег, сменилась сухими морозами. Воспользовавшись этим, в ночь на 30 декабря 1942 года отряды оставили Иванову Слободу и Тонеж и взяли направление на Рубрынь в обход Турова с юго-запада.

НА КНЯЗЬ-ОЗЕРЕ

В начале января 1943 года поиски площадки для приема самолетов увенчались успехом. Впервые в нашей партизанской практике было решено подготовить посадочную площадку на льду. Наиболее подходящим в этом отношении оказалось озеро Червоное, которое белорусы почему-то называли Князь-озером.

Князь-озеро лежит среди лесов и болот на самом севере Полесской области, километрах в двадцати от железнодорожной станции и районного центра Житковичи. Озеро вытянулось с юго-востока на северо-запад километров на одиннадцать, а ширина его доходила до пяти километров. Местные старожилы утверждали, что в окружности оно имеет около тридцати километров. Озеро не очень глубокое, и январские морозы прочно сковали его воды. Вот здесь и решено было оборудовать партизанский аэродром. За это дело взялись Вершигора и бывший летчик лейтенант Бугримович.

Отряды заняли прилегающие к озеру селения Пуховичи, Боровое, Рыбхоз и колхоз «Комсомолец». Штаб с первым батальоном расположился в Ляховичах в километре от озера.

Вершигора разметил площадку, которую надо было очистить от снега. Работа закипела. Снег сгребали в кучи, грузили на сани и отвозили в сторону. Трудились все с огоньком, перебрасывались шутками. Каждый надеялся, что вместе с боеприпасами самолет привезет и весточку от родных. Мне такое счастье не улыбалось. Моего адреса никто из родных и друзей не знал.

Через пару дней на Большую землю полетела радиограмма с указанием места и описанием посадочной площадки. Опасаясь, что авиационное начальство не решится посадить самолет на лед, в радиограмме координаты площадки давались несколько в стороне от озера. Так и указывалось, что рядом с озером Червоным подготовлена площадка… Вскоре была получена ответная радиограмма: «Ждите самолет». Здесь же сообщались условные сигналы.

Началось дежурство на ледовом аэродроме. Было все продумано и учтено. Под сигнальные костры приспособили санки. Предусматривалось, что при появлении самолета санки занимают заранее указанные им места, и на них разжигаются костры. Для разгрузки боеприпасов и погрузки раненых подготовлены специальные команды. Всех раненых обеспечили необходимыми документами. А тех, которые должны быть отправлены в первую очередь, с наступлением вечера тепло одевали. Возле домов дежурили лошади, запряженные в санки, чтобы в любую минуту можно было раненых доставить к самолету.

Первые вечера на озеро выходили чуть ли не все партизаны первого батальона, свободные от нарядов. Но прошла одна, вторая, третья ночь, а самолеты не появлялись. К нашему несчастью испортилась погода. Температура понизилась до тридцати-тридцати пяти градусов ниже нуля. Поднялись снежные бураны, которые бушевали целыми сутками и наносили большие сугробы. Ежедневно на озере работали сотни партизан, расчищали площадку. Интерес к аэродрому постепенно пропадал. В адрес летчиков было высказано много нелестных слов. Все меньше желающих посмотреть самолет приходило на лед. Наконец все вошло в нормальную колею: на озере оставались лишь те, кто был выделен для обслуживания аэродрома.