Георгий Брянцев - Конец "Осиного гнезда". Это было под Ровно Страница 56

— Семен погиб!.

— Что ты сказал?! — не своим голосом переспросил я и соскочил с постели.

— Семен погиб! — повторил Березкин и в оцепенении опустился на нары.

За его спиной появились Ветров и Логачев.

— Ой!. — придушенным голосом вскрикнула Таня и упала.

Все бросились к ней. Мы подхватили ее, положили на нары. Она была без сознания. В землянке стало тихо.

— Говори! — приказал я Березкину.

Он рассказал. К месту встречи с Фомой Филимоновичем вели две тропы: одна — сплошным лесом, через сечи, другая — просеками. Логачев пошел первой, а Березкин — второй. Они условились дойти до зимовья, встретиться там и в зависимости от результатов решить, что делать дальше. Но Березкин не дошел до зимовья, где обычно ожидал Фома Филимонович. Метрах в пятистах от зимовья, в том месте, где к просеке вплотную подходит протока, он увидел мертвого Семена. Через несколько минут подоспел и Логачев.

— Он убит вчера днем или даже утром… — сказал Березкин.

Логачев проговорил:

— Скорее, утром. Он уже окоченел.

— А как, кем, что еще вы увидели?

Логачев медленно покачал головой:

— Ничего не видели. И Семена не трогали. Он лежит так, как лежал.

— Мы не хотели трогать, — сказал Березкин. — Надо все осмотреть кругом. Может быть, что-нибудь обнаружим.

— Берите оружие… быстро! — приказал я. — Тут останется Таня.

А Таня не приходила в себя. Я проверил ее пульс, он едва бился под моими пальцами.

Я написал Тане несколько слов и положил бумажку на стол. Другого выхода не было: мертвого Семена мы могли донести лишь вчетвером, поочередно.

— Пошли! — подал я команду. — Березкин, вперед!

Прежде чем выбраться на просеку, мы долго пробирались по едва заметной тропе. Она плела замысловатые узоры, делала неожиданные повороты, врезалась в густые папоротники, карабкалась вверх, терялась и вновь появлялась среди лесных трав.

По просеке идти было уже легче и безопаснее, так как местность просматривалась далеко вперед. Мы могли заметить врага чуть ли не за километр, хотя так же легко могли быть замечены и сами.

Взмокшие от пота, смертельно уставшие, мы вышли, наконец, к протоку, наполненному черной, неподвижной водой. Березкин остановился и молча показал рукой вперед, на что-то темневшее под кустом орешника.

Семен лежал лицом вниз. Правая рука его, выброшенная вперед, была сжата в кулак, а левая лежала на затылке. Одна нога была подтянута под живот, будто перед смертью Семен хотел вскочить и броситься вперед.

Глаза его, всегда такие горячие, полные жизни и отваги, теперь были плотно смежены. Чистым, хорошим помыслам и мечтам, которыми была полна его большая душа, не довелось сбыться…

Мы стояли над мертвым другом, сняв шапки, в глубоком молчании.

— Так и было? — спросил я после долгой, томительной паузы.

— Так… — ответил Логачев.

— А где его автомат?

Никто мне не ответил. Все переглянулись в растерянности.

— С чем же он пошел?

— У него была граната и автомат, — сказал Березкин.

— Правильно — подтвердил Ветров.

Но ни гранаты, ни автомата вблизи не было. Как погиб Семен, при каких обстоятельствах, от чьей руки? На этот вопрос мы должны были найти ответ.

Я принялся за осмотр тела. Руки и шея Семена были покрыты ранами. Некоторые из них по виду ножевые, другие казались рваными. Глубокая рана зияла на затылке. Она-то, видимо, и оказалась смертельной. Брюки были во многих местах изорваны в клочья.

— Смотрите! — сказал Логачев, вытянув из сжатой в кулак руки Семена клок шерсти.

— Собака! — воскликнул Ветров.

— Овчарка! — проговорил Березкин. — Это шерсть овчарки…

Я еще раз, более внимательно, осмотрел тело и в нескольких местах на одежде обнаружил клочья прилипшей шерсти.

Значит, Семен боролся с овчаркой — в этом не было никаких сомнений. Но было также ясно, что Семен боролся не только с собакой. Рана на затылке и порезы требовали другого объяснения.

Мы наскоро изготовили походные носилки из длинных жердей и ветвей, закрепили их поясами и ремнями от автоматов и положили на них мертвого Семена.

— Давайте тщательно исследуем все вокруг, — предложил я. — А ты, Сережа, покарауль здесь. И гляди в оба.

Ветров кивнул и занял место у носилок.

Тщательно осмотрев тропу, мы пришли к единодушному заключению, что шагов двадцать Семен не шел, а полз. Об этом говорили отпечатки рук и ног на земле и примятая трава. Мы решили проследовать в направлении его движения.

И вдруг Логачев сказал вполголоса:

— Нож…

Он поднял его с земли и подал мне. Это был большой, обоюдоострый нож с тяжелой черной ручкой и лезвием, запачканным кровью вперемешку с шерстью.

— Ничего не понимаю, — проговорил я. — Этим ножом мог быть убит Семен, но им же, видимо, кололи и овчарку.

— Сюда! Сюда! — позвал Березкин.

И мы бросились к нему.

Возле самого протока, на берегу, в траве лежали два мертвых немецких солдата. Тут же валялся автомат Семена и граната.

— Семену пришлось схватиться с двумя!. — прошептал Березкин.

Мы осмотрели убитых. Можно было предположить, что Семен натолкнулся на солдат неожиданно, в густом орешнике. Одного из врагов Семен сразу свалил из автомата, о чем говорили пулевые ранения. Остался еще один. Что-то помешало и Семену и его второму врагу воспользоваться автоматами. По всей видимости, овчарка, бросившаяся на Семена. Защищаясь от ее укусов, Семен, очевидно, уронил и автомат и гранату. А фашист, опасаясь убить овчарку, бросился на Семена с ножом. Он нанес Семену, судя по ранам, два удара, но потом, можно полагать, Семену удалось вырвать у немца нож. Этим ножом Семен убил гитлеровца и ранил собаку.

— Но собаки нет, — сказал Логачев.

— И это очень плохо, — заметил Березкин.

Да это было плохо. Раненая собака ушла, убедившись, что и человек, с которым она схватилась, и ее хозяева были мертвы. Она постарается добраться до дома и, конечно, приведет сюда людей.

Складывалась скверная обстановка…

Я сказал Логачеву и Ветрову:

— Несите Семена… А мы с Березкиным пройдем до зимовья. Да, кстати, проследим, куда поплелась собака. Потом мы вас догоним и сменим.

Логачев и Ветров подняли тяжелые носилки и отправились в печальный путь. Я и Березкин пошли дальше.

Я уже опасался за судьбу Фомы Филимоновича и за судьбу всего дела: не выследили ли старика и не пришли ли сюда солдаты с собакой по его следу?

— Немцы часто появлялись в этих местах? — спросил я.

— Да нет… — неуверенно ответил Березкин. — Во всяком случае, мы этого не замечали.

Тропинка сошла с просеки и повела нас в сторону, к зимовью.

— Далеко еще?

— Нет, шагов двести, — ответил Березкин и пояснил: — По договоренности с Фомой Филимоновичем мы всегда ожидали друг друга в течение часа. Если за это время один не являлся, то другой уходил. Возможно, что Фома Филимонович был здесь вчера и, не дождавшись Семена, ушел.

— Но Фома Филимонович должен оставить знаки?

— Да. И он всегда оставлял. Мы всегда знали, когда он придет в следующий раз.

— А время?

— Время у нас всегда было одно: полдень. Это удобно и нам и Фоме Филимоновичу: зимовье почти на полпути.

— Стоп! — прошептал я.

И мы замерли, выдвинув вперед автоматы. Овчарка…

Да, это была овчарка, но уже неопасная для нас, хотя поза, в которой она лежала, была естественной для отдыхающей собаки.

Живая, даже смертельно раненная овчарка при виде чужих людей ни за что не улежала бы на месте. А эта даже не шелохнулась. Она была мертва, и мы без опаски подошли к ней вплотную.

Овчарка лежала на брюхе, вытянув вперед лапы и уткнув между ними морду.

— И ее доконал Семен, — произнес Березкин. — Один против троих! Недалеко она ушла…

Овчарка была необычайно крупная, с мощной, широкой грудью, крепкой шеей, толстыми и сильными лапами. По ее спине проходила широкая черная полоса.

«Страшный зверь!» — подумал я и невольно поежился: моему взору представилась схватка Семена с этим свирепым псом. Конечно, она ушла последней, когда все люди были мертвы. Иначе она не бросила бы своих проводников. На собаке мы обнаружили несколько глубоких ножевых ран.

Пса надо было спрятать. Березкин отыскал в сторонке огромный муравейник. Мы разворошили его, уложили в него поглубже овчарку и забросали муравейник хвоей.

Через десять минут мы вышли к заброшенному зимовью, от которого уцелели лишь жалкие остатки — несколько врытых в землю и насквозь прогнивших столбов, торчавших из густого бурьяна.

Березкин принялся за осмотр деревьев, окружавших поляну, и через минуту окликнул меня.

— Вот видите? — Он показал мне зарубки на белой коре березы. — Значит, Фома Филимонович был здесь вчера и, не дождавшись Семена, ушел.