Балис Сруога - Лес богов Страница 56

Увидели евреи, что творится вокруг, и стали прятать свои драгоценности в более укромные места; закапывали в песок. Там, где стояли, там и закапывали. Так как евреев было много и они были разбросаны по разным дворам, в поисках золота пришлось разрывать песок на каждом шагу.

Власти делали даже смотр нужникам и сортирам. Приходилось всю грязь канализационных труб сквозь сито просеивать!

Но на этом беды еще не кончались. Ведь не все золотоискатели заслуживали доверия. Они частенько прятали дорогие находки в карман или снова закапывали в другое давно разрытое место.

Однажды я попал в политический отдел в полдень, в самую страду. Согнувшись над столами сотрудники-заключенные корпели над бумагами. Только один из них, пузатый немец, взял и вдруг зазвенел.

— Трррр… тррр… тррр…

— Что с тобой, Фриц? — удивились остальные. Фриц, весь багровый, что-то тискал в штанах, тискал и играл, звенел и тискал…

— Ну-ка, Фриц, покажи наконец, что ты там в штанах мнешь? — потребовал фельдфебель Кениг.

Фриц приуныл. Ему явно стало не по себе. Наконец он с грехом пополам вытащил из кармана будильник.

— Ворона ты, ворона, — покачал головой Кениг. — Носишь значок уголовника, а часы свистнуть толком не умеешь.

Все посмеялись над ротозеем Фрицем, и дело на том и кончилось. Однако другие фельдфебели, в отличие от Кенига, более сурово смотрели на деятельность золотоискателей. Они их ловили, обыскивали и выбивали из них драгоценности палками. За «старателями» было установлено наблюдение. Власти еще раз просеяли весь песок во дворах.

Случалось, что каторжник просеивающий ситом сокровища канализации, находил золотую вещь и тут же снова ее проглатывал. Лакомку угощали палками и касторкой, а канализационную жижу опять фильтровали с особой тщательностью…

Господи, сколько хлопот доставляла охота за драгоценностями! Весь лагерь два месяца был просто помешан на них. Золотой лихорадкой переболели многие. Реальный мир отступил для добытчиков на второй план, они забыли Берлин, начальство, войну… Только одиночки-мизантропы бродили под заборами и по-мефистофельски бубнили: «На земле весь род людской чтит один кумир священный. Он царит над всей вселенной, сей кумир — телец златой…»

Все эсэсовцы и сливки каторжного мира стали писать золотыми перьями американских и английских фирм. На немецкие «пеликаны» не очень-то зарились. У некоторых было по две, по три ручки. Эсэсовцы себя обеспечивали и дражайшим половинам посылали. А какие прекрасные часы появились в лагере, лучших швейцарских фирм! Прима. Экстра. Какие изящные кольца — и обручальные, и с бриллиантами.

Всемогущий Зеленке, удостоившийся к тому времени титула «граф фон Штутгоф» стал миллионером в переводе на немецкие марки. Золотая лихорадка пошла ему впрок.

Когда в Штутгоф пригнали евреев, Зеленке немедленно устроил в своем блоке ювелирную мастерскую. Нашел золотых дел мастера, русского из Риги, подыскал для него двух помощников и всех их усадил за работу. Ювелиры задрали носы. Подумать только — они трудились во славу самого графа фон Штутгоф и другой работы не знали! Они и сало ели, и самогон лакали. На рядовых каторжников смотрели свысока, как сытая акула на карася. Куда уж там!

Ювелиры работали не только на Зеленке, но и на Майера, и на Хемница перерабатывали еврейское золото. Все заказы шли через Зеленке. От мелких эсэсовцев он заказов не принимал. Исключение делал только своим дружкам, которые могли достать для него бутылку отличного спирта. И Хемниц в эти дни разбогател, и Майер. Видно, за великие заслуги перед Третьим рейхом.

В лагерь были доставлены и латвийские евреи. Их было меньше, да и по пути их солидно обобрали, но кое-что и у них нашлось. Золотая лихорадка вступила в новую фазу. На сей раз, правда, она не достигла такого высокого накала как прежде.

Когда заказы у Зеленке кончились, ювелиров водворили на прежние места работы. Они опять обрели человеческий облик — соизволили обмениваться репликами с рядовыми узниками. Бывшие ювелиры в своем блоке открыли тайную мастерскую и, работая на собственный риск, обслуживали мелких эсэсовцев и каторжную аристократию. Трудились они ночами, в дневное время золотых дел мастера выполняли обычные каторжные повинности. Однако вскоре власти избавили их от ночных бдений: устроили облаву и застигли ювелиров за работой. Золото и инструменты отобрали. Зеленке собственноручно всыпал им за труды по пятидесяти палок. Получили свое и заказчики оставившие у них золото. Впоследствии разжалованных ювелиров отправили на Гопегильский кирпичный завод.

В лагере слишком много знать не полагалось. В секретные дела начальства мог впутываться только самый последний осел или убежденный висельник — долго жить ему все равно не давали.

НАПЛЫВ ЕВРЕЕК

Немало помучились штутгофские власти с литовскими еврейками. Лагерь не был подготовлен к приему такой большой партии. В нем не хватало жилья. Пришлось бараки набивать битком. Хуже всего было, что еврейки приехали с детьми — большими и совсем маленькими.

Начальству подобало знать, сколько оно получило новых граждан. Как-никак каждый, даже самый завалящий каторжник — имущество лагеря. Но дети упрямо не поддавались переписи и учету. Матери их прятали как попало: под солому, под одеяла, под юбки. То тут, то там неожиданно раздавались крики: дети вылезали из-под юбок и терялись в куче сосчитанных, а сосчитанные удирали к своим матерям. Все смешивалось, путалось, надо было начинать перепись сначала. Некоторые женщины привозили с собой мальчишек переодетых девочками, другие — наоборот. А Третьему рейху необходимо было точно знать, сколько было тех и сколько других — этого требовала статистика. Во имя статистики проверяли каждого крикуна, устанавливая к какому полу он принадлежит — к мужскому или женскому.

У Майера было совершенно определенное отношение к подрастающему поколению. У него концентрационный лагерь, а не детский сад. Свободных кормилиц у него нет. Детям в лагере делать нечего. Они должны находиться в другом, более подходящем месте. Но как их туда отправить по-хорошему? Матери не хотят с ними расставаться, кричат, голосят, бросаются, как кошки. Дети визжат еще пронзительней. Вот и дерись с бабами, да возись с ребятишками!

Это тебе не сражение под Танненбергом. Это — гораздо хуже. И все-таки эсэсовская решительность преодолела все трудности: детей отобрали и отправили неизвестно куда. Лагерь стонал и выл земля, казалось, сотрясалась от воплей и криков.

В 1944 году в середине лета в Штутгоф прибыли венгерские еврейки. До этого они томились в Освенциме. Около 250 тысяч венгерских евреек прошло через его мясорубку. Тамошние эсэсовцы не могли со всеми справиться и отправили часть в другие лагеря. Для таких перевозок у немцев во время войны хватало транспорта…

На долю Штутгофа выпало около тридцати тысяч женщин. С ними дело обстояло проще, чем с их литовскими соплеменницами. Во-первых, венгерские еврейки приехали без детей. Начальство вздохнуло с облегчением. Во-вторых, они прибыли без волос, коротко остриженные, чем заслужили признательность наших парикмахеров. В-третьих они приехали ограбленными и бедными и не представляли никакого интереса для наших властей.

С ними дело пошло быстрее. Для венгерских евреек помещения, конечно, тоже заранее не подготовили. Бараки пришлось строить на скорую руку. Пока велось строительство, все привезенные жили в помещении без крыши, без потолка. Холодный песок служил им постелью, а чистое небо покрывалом. Порой им в течение недели не давали ни кусочка хлеба. Никто не заботился об их одеянии. Ту одежду, в которой они приехали, забрали на предмет дезинфекции и проверки. — вдруг они в нее зашили золото.

Голые женщины бродили толпами. Они собирались у вещевых складов. Под руководством бибельфоршера гардеробщики выдавали им по плохонькому платьицу с шестиугольной звездой на груди и на спине. Платья были разного размера, но и женщины были далеко не одинаковые. Одни отличались неимоверной худобой, другие поражали своей неестественной полнотой. Попадались толстые, как бочки и тонкие, как жерди. Однако одежду всем выдавали не обращая внимания ни на рост, ни на объем. Крохотные владельцы огромных халатов тотчас отрезали лишнее и оставляли про запас. А высокорослые арестантки, получившие короткие платья, так и расхаживали полуголыми. Гардеробщики, предводительствуемые бибельфоршером, удовлетворяли их претензии… палками.

Вскоре из венгерских евреек стали формировать рабочие команды. Команды старых, недужных, больных отправляли в газовую камеру, к Аврааму. Здоровых посылали в близлежащие города на фабрики динамита, на строительство укреплений и аэродромов. Женщины, отправлявшиеся на работу, получали более приличную одежду. Но те, которые оставались в лагере ходили полуголыми. В бараках царила теснота. Правила гигиены казались далекой, отжившей свой век сказкой.