Павел Автомонов - Каштаны на память Страница 56

Андрей очень сожалел, что тут были люди из отряда Пужая. При них он просто не имел права сказать старшему лейтенанту всего, что думал о нем.

— Ты извини, — обратился Андрей к связному, когда они оставили лагерь Пужая.

— Ты о чем? — не понял хлопец.

— Да о том, что сняли с тебя кептарь.

— А-а… Так можно подумать, что все партизаны такие, — вздохнул юноша.

— Да никакие они еще не партизаны, — вмешался Колотуха. — Пока ты там стискивал кулаки, Андрей, я переговорил с его людьми. Пужай с двумя бойцами, сопровождавшими его, набрел на полсотни окруженцев и присоединил их к себе. Пока его не было, хлопцы потихоньку воевали, а как он появился, то занимаются лишь подготовкой к зиме.

— Зачем же они Пужая командиром избрали? — удивился Андрей.

— А он назвался уполномоченным «энкаведе по партизанской линии». Вот и стал «командиром и комиссаром в одном лице», — как он говорит.

— Вот хлюст! — в сердцах сказал Андрей. — Мещанин в партизанстве!

Андрей посмотрел на хлопца. Тот поправлял уже давно поднятый воротник, мороз пробирал его до костей, обжигал грудь.

— Надо было хоть платок взять. Да разве ж я знал! — сокрушался хлопец.

— Постой, друг! У меня свитер есть, а в рации еще и большой шарф, тетка подарила, — сказал Андрей. — Да еще теплое белье, фуфайка. Подержи, Артур, автомат, я скину свитер.

Рубен молча взял автомат и взглянул на парня. Тот дрожал от холода.

— А я все-таки думаю, товарищи, что Пужай не наш человек. Таких мой отец стрелял в революцию и в гражданскую, — проговорил задумчиво Рубен. — Чует мое сердце, будет с ним мороки…

— Мы так и доложим Григорию Авксентиевичу и Опенкину, — сказал Колотуха.

Стоколос подал хлопцу теплый свитер:

— Надень. Ну, чего стоишь, будто вкопанный? Хочешь, чтобы я замерз?

— Давай! — подтолкнул связного Колотуха. — Не бойся. Вшей, «союзников» Гитлера, нету. Мы одежду на огне окуриваем, сушим на морозе.

— Не боюсь я! Спа-си-бо, — наконец ответил хлопец, удивившись не меньше, чем тогда, когда у него отобрали одолженный у учителя жилет.

Комиссар объединенного отряда Григорий Авксентиевич напоил парня чаем с сахаром, который еще оставался в припасах партизан. Потом уселись на кучке дров, лежавших около костра, вокруг которого грелись партизаны.

— Спасибо за угощение, — поблагодарил парень и пододвинулся к Опенкину поближе. — Передали наши люди из Миргорода, что завтра в Малую Обуховку придет полк карателей, чтобы оттуда начать поход против вас. Из Полтавы или, может быть, из Харькова прибыл, говорят, злющий эсэсовец по фамилии Вассерман, а звание такое, что и не выговоришь. Какой-то там фюрер… Говорят, на Харьковщине этот Вассерман сжег несколько сел, жители которых помогали партизанам.

— Это точно известно, что они пойдут сначала на Малую Обуховку? — спросил Опенкин.

— Старосте заказали завтрак для офицеров, — ответил хлопец.

— Угу, — кивнул Опенкин и сказал Григорию Авксентиевичу. — У меня тут небольшая идейка…

— Подожди, командир! Хлопец назвал имя офицера… — насторожился Гутыря.

— Какой-то фюрер Вассерман, — повторил парень.

— Эту же фамилию называли пленные Гейден и Броер, — припомнил Гутыря. — Сейчас пойду к ним, пусть еще расскажут об этой собаке. Вассерман расстрелял даже взвод немецких саперов за то, что не сумели справиться с нашими радиоминами, — пояснил он Григорию Авксентиевичу.

— Иди, Устим, — кивнул головой Опенкин.

— Да, — согласился Григорий Авксентиевич и положил руку на плечо хлопца: — Иди погуляй. Спасибо тебе от всех партизан! Так что у тебя, Иван Осипович, за план?

— Вот подойдут наши, посоветуемся.

— Да, это тот Вассерман, который лютовал в Харькове, — доложил Гутыря, возвратившись. — Гейден и Броер говорят, что убили бы его собственноручно.

Тем временем подошли и остальные.

— Сначала давайте о Пужае, — насупившись, предложил Артур Рубен. — Он не наш человек… — и рассказал все, что видел в лагере у Пужая.

— Печальный факт, — согласился Григорий Авксентиевич. — А не сложится ли мнение, что пограничники слишком вмешиваются в дела отрядов, которые действовали тут и до вашего прихода?

— Дело ваше, товарищ секретарь райкома партии, — ответил Рубен. — Я сказал все, что думал.

— Хорошо, мы займемся Пужаем. Садитесь, товарищи, — пригласил Григорий Авксентиевич — Командир хочет изложить нам свой план обороны.

— Я считаю, что нам нужно перехватить их основные силы и нанести упредительный удар. Около села два ветряка на холмах. Под ними поставим станковые пулеметы и по одному ручному. Я стану в центре подковы и постараюсь подпустить их возможно ближе. Ты, Андрей, возьмешь левый фланг. У тебя тоже будет два пулемета и десять автоматчиков. Остальные бойцы с винтовками. Вы, Григорий Авксентиевич, пойдете на правый фланг. Там в садах возле крайних хат как-то можно замаскироваться.

— Мне кажется, это тот план, который нужен, — первым согласился Григорий Авксентиевич.

— На ветряках поставим снайперов, — добавил Артур Рубен, зная еще с заставы, как много может сделать снайпер, сняв командиров вражеской колонны.

— Годится, — сказал Опенкин. — Поставим снайперов на ветряки.

— Если бы несколько мин взорвать в хвосте колонны. Получилась бы хорошая пробка, когда колонна бросится назад, — предложил Гутыря.

— Годится, — одобрил командир.

На этом совещание в штабе окончилось. Парень, который принес ценные сведения из Миргорода, наконец дождался Андрея Стоколоса.

— А где же твой шерстяной шарф? — спросил он.

— Какой шарф? — растерялся Андрей. — А-а…

— Ну и сочинитель ты, как видно, — покачал головой юноша. — Так говорил уверенно, что у тебя где-то в ящике из-под рации шарф. Забирай назад свой свитер!

— От подарка отказываешься? Маргарита Григорьевна! — позвал Стоколос на помощь женщину, которая, казалось, давно ждала его. — Скажите ему, что от подарка не отказываются.

— Не отказываются, — подтвердила женщина.

— А чего же он обманывает? Говорил, что у него есть шарф, а на самом деле…

— Это он спутал шарф с платком. Возьми, Андрей. Вот. Небольшой, но теплый и мягкий. — Она укутала платком шею Андрея. — От подарка не отказываются.

Платок источал запах каких-то цветов. От этого запаха Андрей сразу будто захмелел. Ему показалось, что так пахли волосы Леси, когда он прикасался к ее голове губами.

— Спасибо! — растроганно поблагодарил Андрей.

8

В эту ночь стоял сумасшедший мороз. От скрипа снега на дороге, по которой ступали сотни ног, казалось, вздрагивал рог молодого месяца. Впереди человеческого потока, выстроившегося в длинную вереницу, ехали, пробивая дорогу, сани. Позади колонны — тоже сани с хвойными ветками, которые заметали следы от сапог, валенок, чунь.

К утру, когда нужно было занимать боевые позиции, группа старшего лейтенанта Пужая не оказалась на определенном ей месте. Никита Пужай вывел ее из объединенного отряда и вроде бы направился к Брянскому лесу. Так он велел передать Григорию Авксентиевичу и Опенкину. От этой вести комиссар помрачнел. Артур Рубен, криво усмехнувшись, сказал:

— Не жалейте, Авксентиевич. Пужай — крыса, уже подумал, что наш корабль тонет, и сбежал. Хорошо, что перед боем.

Позиции пришлось перестраивать.

За полем, за далекими борами всходило солнце. Таким красным Стоколос видел его и в Харькове, когда последние подразделения красноармейцев покидали город. Сейчас оно было совсем багровым, еще грознее, будто чужое светило, занесенное войной на временную орбиту. «Неужели это какое-то недоброе знамение? — думал Андрей. — Неужели каратели не пойдут через Малую Обуховку и весь план Опенкина летит кувырком?..» Никто не мог ответить на это Андрею. Все, видимо, думали о том же.

Однако после восхода солнца каратели не заставили себя ждать. По дороге из Миргорода на просторе безграничной белой пустыни появились кони с санями и эскадроны всадников. Следом за первой группой пошла длинная колонна с интервалами между взводами. Еще дальше полз караван машин по уже пробитой дороге. Когда они подошли почти вплотную к ветрякам, Опенкин выстрелил из ракетницы.

Утро дрогнуло, раскололось. Красное солнце заметалось среди ожесточенной пальбы. Смертоносные струи пулеметных очередей, словно мечом срезали карателей с лошадей, с саней, они бежали и падали в снег. Часть колонны по инерции ускорила движение к селу. Но оттуда вместе с пулеметными дружно вырывались автоматные очереди, и перед карателями опустилась сплошная огневая завеса. Солдаты бросились к крайним хатам, в палисадники, но там их тоже встретил огонь из автоматов, и вся неприятельская колонна откатилась вновь на дорогу к машинам. Все перемешалось: перевернутые сани, кони, ставшие на дыбы, ломающие оглобли, убитые солдаты, раненые, ползущие в поиске спасения, автомашины, которые яростно рычали, стремясь развернуться назад. Более смелые солдаты под огнем партизан выталкивали машины из сугробов на ровное место, чтобы залезть в крытые кузова. Некоторые из них уже поворачивали назад, натужно ревя моторами. Но вот перед одним из автомобилей внезапно взорвалась мина, заранее поставленная подрывниками Гутыри. Другие мины были соединены с первой детонирующим шнуром — вокруг забухало, словно из пушек. Снег, смешанный с землей, вырывался фонтанами, опрокидывая то одну, то другую машину, разворачивая их поперек дороги, отрезая колонне путь к отступлению.