Борис Крамаренко - Плавни Страница 57

Тимка отыскал Петра на самом краю косы. Его повозка тоже была потоплена, а сам Петр лежал на животе возле добытого им где–то пулемета и, приподняв голову, всматривался в противоположный берег, где начиналась вновь твердая земля и где в зарослях камыша мелькали офицеры, строящиеся в походную колонну.

Тимка спрыгнул с седла и лег рядом с Петром, тот повернул к нему перекошенное злобой лицо.

— Уходят, сволочи, а с красными мы одни биться будем?

Тимка, не отвечая, расправил пулеметную ленту,

Еще миг, и случилось то, чего не учел Улагай, — по его офицерскому отряду начал бить пулемет, и дождь пуль, направленный двумя рябоконевцами, нес смерть тем, перед кем они так недавно становились во фронт.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

1

Барон Врангель, генералы Улагай, Алгин, а также многие другие генералы и полковники из ставки барона Врангеля, видные деятели русской контрреволюции, околачивавшиеся в приемной барона, и, наконец, английский и французский генштабы считали, что именно на Кубани они найдут не только широкий плацдарм вооруженной борьбы с большевиками, но и неисчерпаемый резерв казачьей конницы для создания, а затем и пополнения так называемой Кубанской армии.

Основанием для таких чаяний были прячущиеся в плавнях и по хуторам довольно крупные отряды казаков под командованием офицеров. Крымские генералы были убеждены, что казачье население при первом же подходящем случае восстанет против большевиков, забирающих у него хлеб и равняющих казаков пришлым, иногородним населением.

Считалось, что лишение казачьих привилегий, «омужичивание» и потеря больших «паев» земли наверняка приведут кубанских казаков к вооруженному восстанию. Надо только умело подогреть недовольство, раскалить его, вовремя дать сигнал к восстанию, возглавив его и снабдив восставших оружием и снаряжением.

В тот год Кубань только что была очищена от белогвардейцев. Недобитые отряды корпуса генерала Шкуро и дивизии генерала Покровского ушли в плавни. Вскоре к ним начали стекаться контрреволюционные подкрепления из станиц и хуторов.

В станицах же, в совсем недавно созданных ревкомах, зачастую сидели люди бездарные, люди, не знающие казачьего быта, люди, примазывающиеся к революции, по существу же чуждые политике партии и Советской власти, искажающие эту политику.

Немало неправильностей и перегибов было и в действиях начальников продотрядов, нередко огульно подходивших к казачьей массе и считавших, что все казаки — либо явные, либо скрытые контрреволюционеры.

Врангелевские же эмиссары вели широкую агитацию в станицах, сеяли антисоветскую клевету, распространяли слухи о скором «освобождении» Кубани «Русской армией», старались пролезать на командные должности в красные гарнизоны и ревкомы, чтобы подорвать доверие к Советской власти. Меньшевики и эсеры, пресмыкавшиеся перед Деникиным и Врангелем, уйдя в подполье, вели подрывную работу и агитацию в пользу врагов народа…

Почему же, несмотря на все это, попытка поднять широкое восстание на Кубани позорно провалилась?

Причин к тому было много. Главная из них — политика партии и Советской власти. Приходящие на Кубань красноармейцы — казаки и иногородние — несли с собой великую правду Ленина. Многие казаки уже понимали, что Советская власть — не враг, а друг вольной Кубани. Были и такие казаки, которые просто устали от фронтов, не верили в победу Врангеля и не хотели ссориться с Советской властью.

На Кубань были посланы люди, до конца преданные партии. Силой своего авторитета и личным примером, силой убеждения они не только удержали многих колеблющихся казаков от перехода в лагерь врангелевцев, но и вырвали у офицеров сотни казаков, значительно сузив тем самым размеры подготовки к восстанию. Были и другие причины, отвращавшие казачью массу от участия в восстании. Нападение Польши на нашу страну, предательская роль Врангеля, поддержавшего своим выступлением панскую Польшу, возмутили не только многих казаков, но даже кое–кого из офицеров. Еще свежи были в памяти и те свирепые расправы, которые учиняли белые над непокорными казаками и семьями красноармейцев. Не забыто было и то, как белые, удирая из Новороссийска, в первую очередь грузили на пароходы офицеров, юнкеров, капиталистов–толстосумов с их имуществом, крупных чиновников, для многих же тысяч казаков Дона, Кубани и Терека мест на пароходах не оказалось, и они остались на берегу.

Полоса надоедливых осенних дождей сменилась погожими днями «бабьего лета». В теплом воздухе летала белая паутина. В садах, среди буро–желтой и красноватой листвы, одиноко проглядывали белые венчики цветущей вишни.

На огородах сиротливо зеленели тугие кочаны поздней капусты, а в степи, на пожелтевших, высохших стеблях, ждала уборки червонная кукуруза да печально никли к земле черные шляпки подсолнухов на безжизненных палках–стеблях.

Ночами, когда на западе тухли огненные зори, на озимой и огородах паслись пугливые зайцы, и был их мех по–осеннему густ и наряден. А из высокого бурьяна да терновых логовищ вылазили серые степные волки. Зелеными светлячками горели их голодные глаза. Волки еще на решались забираться в овчарни, но все ближе подходили к человеческому жилью, жадно нюхая теплые запахи скотных базов.

…Небольшая группа всадников с обозом из четырех подвод медленно двигалась в темноте по степному бездорожью. Это были конники Гая. Несколько часов тому назад он налетел на станцию и, вырезав малочисленную охрану, разбил два товарных вагона, стоявших на запасном пути.

Две подводы соли, бочку с керосином и — что совсем уж было удачей — два ящика леденцов вез с собой Гай. Он держал путь на отдаленный, затерянный среди терновых балок и древних курганов хутор, где помещался штаб отряда полковника Дрофы. Отряд этот состоял из двух неполных конных сотен: первой — офицерской и второй — добровольческой. Вторая сотня находилась под командованием Гая.

Далеко впереди ехал разъезд во главе с Тимкой.

Гаевцы сворачивали то влево, то вправо, огибая балки и степные курганы, переправлялись вброд через степные речушки и перед рассветом подъехали к старому саду сожженного недавно хутора.

Тимка, не убавляя рыси, повернул влево и взял направление на угол сада.

Впереди, на опушке, раздался отрывистый вой переярка. Ему сейчас же ответил протяжной, тоскующей нотой матерый волк. Тимка похлопал успокаивающе по шее вздрагивающего Котенка и перевел его на шаг. Вой переярка повторился, но на этот раз где–то слева, в степи.

Тимка бросил поводья и, подняв ладони ко рту, дважды резко крикнул по–совиному. В саду снова завыл матерый волк. На этот раз Тимка ответил ему плачущим криком схваченного совой зайца. Вой прекратился, и Тимка, обогнув сад, выехал на мягкую степную дорогу.

Тимка с Петром были в числе немногих казаков, во главе с Рябоконем прорвавшихся из окружения после того, как Улагай бросил свою армию, и ушедших в степь. В ту ночь Тимка и Петр отстали от отряда и направились на хутор Петра.

Два дня Тимка гостил на хуторе, но на третий день его потянуло к своим, к отцу, о судьбе которого он ничего не знал. Дав обещание опять приехать на хутор, Тимка в одну из сентябрьских темных ночей уехал и через несколько дней пристал к отряду полковника Дрофы.

Но отца в живых Тимка не застал: старик Шеремет был убит на другой же день после Тимкиного отъезда из плавней. Генерала Алгина тоже уже не было — он уехал в Крым, в ставку барона Врангеля, и всем отрядом командовал полковник Дрофа.

…У самого уха Тимки послышался простуженный голос Галушко:

— Взводный, до господина подхорунжего!..

— Чего там?

— А кто его знает…

Тимка повернул коня.

— Веди ты. Я останусь со взводом. Дозоры отзови, скоро хутор…

Разъезд минул последнюю заставу, и теперь можно было не опасаться засад, неожиданного нападения. От погони же берегла отряд шедшая позади вторая половина Тимкиного взвода под командой подхорунжего Шпака…

Тимка немного отъехал шагом, потом пригнулся к лошадиной шее и по–разбойничьи свистнул. Котенок метнулся вперед. Горячая кровь степных наездников буйно стучала в висках Тимки. Конь мчался навстречу ночному осеннему ветру, зло прижав маленькие уши.

Тимка вихрем промчался мимо отряда, идущего на походной рыси, и, обогнув курган, врезался в группу всадников. Урядник Щурь в шутку вытянул его по спине плеткой, а подхорунжий Шпак ворчливо ругнулся:

— Черти носят, другого времени для джигитовки не нашел?..

— Звали, господин подхорунжий?

— Звал… — Они поехали рядом впереди взвода. Из–под ног Котенка метнулся заяц. Тимка невольно

поежился и взглянул на Шпака.

— Пустое, Тимофей.

— Иногда сбывается, — неохотно ответил Тимка.