Павел Яковенко - На южном фронте без перемен Страница 57

— А ты какими судьбами? — спросил, наконец, мой собеседник.

Тут я спохватился. Конечно, то же мне! Забыл уже, зачем сюда приехал, и о водителе с бойцами забыл. С другой стороны, подходить к Скруджу мне сейчас было просто страшно. Еще и мне достанется за компанию… Тут у меня мелькнула разумная мысль.

— Я за ГСМ приехал. Для минометной батареи. Масло, антифриз, веретенка… Что там нам положено еще? И желательно по максимуму.

Летеха засмеялся:

— Ага, прямо сейчас тоннами отгружу! Пойдем, отпущу по нормам… А куда грузить будешь?

— Слушай! — сказал я, постаравшись быть как можно более убедительным. — Пойдем со мной. У меня тут рядом машина, а ты покажи нам — куда подъезжать. А то ты сейчас уйдешь, и я тебя потом не найду.

Не специально, но последнее предложение я произнес уже почти жалобно. Строго говоря, я очень устал, и меня эта поездка просто достала. Страшно хотелось, чтобы все поскорее закончилось.

Лейтенант пожал плечами, и пошел за мной.

Как оказалось, место выдачи ГСМ было совсем рядом с нашей машиной. Буквально метров через пятьдесят. Лейтенант достал из планшетки документы, начал указывать Папену и Рамиру, что им нужно брать, а мне сказал, чтобы я все-таки подошел к капитану и отметился о прибытии.

Я вздохнул, и пошел искать Скруджева, надеясь, что он успел хоть немного успокоиться. На месте недавней экзекуции его уже не было. Ну и где он?

Рядом было помещение — что-то типа сторожки — и там светились окна. Я, недолго думая, открыл дверь и заглянул внутрь. Капитан сидел там, в одиночестве, и что-то строчил. «Рапорт, наверное, пишет», — подумал я, и демонстративно кашлянул. Скрудж чуть не подпрыгнул.

— Чего тебе? — недовольно спросил он.

В общем-то, меня он неплохо знал, так что особо представляться мне и не требовалось.

— За ГСМ от минометки приехал. Корнилов сказал, отметиться у вас нужно.

Скрудж достал какой-то свой журнал из кучи, лежащих перед ним на столе, черканул где-то, и пробурчал:

— Все, свободен. Накладные у Корнилова подпишешь.

— Так точно, — щелкнул я каблуками, и вышел, не дожидаясь реакции. Мало ли какая она у него будет?

Глава 11

Я запустил руку себе за пояс, и постепенно опускаясь, добрался до самых щиколоток. Чесалось все ужасно. А самое противное состояло в том, что, сколько не чеши, все равно легче не становится.

Вошь — она и есть вошь! Ее ничем не возьмешь!

Бойцам я вида не подавал, держался, но когда оставался в кабине в темноте один, чесался неимоверно. Все-таки ошибся медик, не разглядел укусов от насекомых. А вот уже ничего и не сделаешь!

Очень большие надежды были у меня на баню. Здесь, под Курчалоем, приезжала полевая баня, разворачивалась. И даже работала. Но все мои надежды были на чистое обмундирование. Я бы тогда все свое барахло убрал, а в чистом гнид уже не должно было бы быть.

Однако разбились мои беспочвенные надежды о суровую российскую действительность. Да, теплая вода была, мыло у меня было свое, а вот насчет шмоток — увы! Не привезли вообще ничего. Так что снова пришлось надевать свое грязное, заскорузлое, пропитанное насекомыми тряпье.

И перебирал я форму, и выдавливал белых вшей десятками… Да толку-то! Из оставленных яиц вскоре вылуплялись новые голодные гниды, и впивались в меня с утроенной, удесятеренной злобой.

Раз я достал ведро воды, вскипятил его на костре, и простирал там свой горный свитер, нательную рубашку, кальсоны… Просушил, с большим удовлетворением рассматривая красных как раков вшей… Но простирать сам бушлат и штаны от бушлата я не мог. А яйца были и там.

Вскоре вшивая популяция полностью восстановила свое поголовье, да еще и прибавила.

Пребывание под Курчалоем становилось воистину кошмарным. Было довольно холодно, дул резкий холодный ветер, (хотя и светило солнце), мучали вши, и маета от безделья.

Найданов со своими подчиненными все свое время проводили в палатках, я, в основном, сидел в кабине, периодически наблюдая, как Чорновил гоняет Сомика. Моя «шишига» стояла как раз мордой к нашему ПХД, и все там происходящее было для меня, как на ладони.

Я со злорадным удовлетворением думал, что теперь-то уж Сомов точно понял, что именно потерял он в моем лице. Впредь будет умнее.

Пару дней назад пришлось отражать атаку вновь назначенного начальника штаба батальона товарища Хазова. Прилетел он на вертолете к нам совсем недавно. Цель, у него, видимо, была какая-то карьерная, потому что попытался сразу всех «построить». Лично ко мне у него пока была одна большая претензия — почему я не бреюсь?

В зеркало я себя видел редко, так, иногда заглядывал в боковое на «шишиге». Но мне казалось, что ничего особенного у меня на лице нет. Не окладистая, как у староверов, по земле не волочится, как у Черномора — нормальная бородка. Слегка кучерявится, но так даже и красивее.

Нет, он начал на меня «наезжать», с требованием побриться. Я недолго выслушивал его указания, и перешел в наступление.

— Товарищ майор! — сказал я. — Дело не в том, что я ленюсь бриться, и тем подрываю всяческую дисциплину в нашей легендарной и героической части. Я принципиально не буду бриться! Не буду! Потому что в этой местности один неудачный порез, и я буду гнить. Вот как у бойцов руки. Вы видели, наверное? А это будет у меня на лице! Как вы считаете, это будет хорошо? Это будет здорово?.. А порезы всегда бывают. Пусть даже малюсенькие, микроскопические. Зараза проникнет, и будете меня лечить. И потеряете меня как боевую единицу!… Оно вам надо?!

Он опешил. Все-таки мой монолог произвел на начштаба впечатление. Майор от меня отстал. И то правда, чего он к моей бороде прилип? Тут, в батальоне, и поважнее задачи были.

Чего мы тут делали, я, правда, не представлял. Кроме нас еще до хрена было частей, наши даже кого-то знакомых встречали. Вот Поленый, например, встретил из своего училища — из ЛАУ, лейтенанта. Только тот на курс младше был. Теперь в Прохладном служил — в 135-й бригаде. Тоже на местных жаловался. А что скажешь — Кабардино-Балкария! Такие же обиженные Сталиным мусульмане. Странно даже, что летом 94-го чехи не смогли их поднять. В Нальчик врывались, стреляли, гремели, шумели… И убрались, не солоно хлебавши.

Одна у меня была отдушина. Вечером я ходил к Васе. Там у него жили Поленый и Куценко, так что я не стал претендовать на место. Да и вши у меня… Вдруг на кого перенесу эту гадость, «награжу», как говорится — потом скандалу не оберешься. Нет уж, посижу просто в кампании, в карты поиграю. А на ночевку в родную «шишигу» — гнид вычесывать.

Сладкий это был момент: весь день терпеть, терпеть, а потом, в кабине, расстегнуть портупею, расстегнуть ширинку, и начать чесаться!… Ух, до чего же здорово в этот момент! Какой там секс! Хрень все это, говорю я вам. Истинно так! Ничего нет приятнее того момента, как измученное, зудящее тело можно расчесать. До крови, до боли. До самых костей!.. Ох!.. Ах!.. Эх!…

Сэм привез портативный приемник. Сначала мы что-то ловили, слушали даже какую-то музыку, (хотя с радиостанциями в Чечне было, мягко говоря, довольно хреново), а потом у Сэма сели батарейки, и трансляции прекратились. Правда, Поленому кто-то дал толстую книгу Виктора Донецкова, и он в нее просто впился.

— Неплохо пишет! — говорил Сэм.

Я тоже прочитал пару страниц. Да, вроде бы ничего, увлекательно. Но это была не моя книга, не мне ее дали почитать, и пришлось вернуть.

Однажды Сэм принес страницу из «Комсомольской правды».

— Вот, почитайте! — сказал он.

— «Налет на Буденновск — совместная операция?» — прочитал я вслух заголовок. — Интересно…

Статья была небольшая. В ней рассказывалось о том, что в первую очередь в Буденновске Басаев сжег здание местного отделения банка, через которое, по странному стечению обстоятельств, обслуживались все финансовые потоки между Москвой и Чечней. Автор заметки недвусмысленно давал понять, что рейд Басаева на Буденновск был совместной акцией обеих, якобы противоборствующих сторон. Там приводилось еще много очень подозрительных фактов, но больше всего мне запомнился именно этот.

Я помрачнел.

— После этого, — сказал Сэм, — и воевать не хочется.

— Главное, чтобы это бойцы не видели, — ответил ему я. — Я как-нибудь переживу. Я от Баруха Натановича ничего иного не ожидаю.

— Как — как? — спросил меня Куценко, который, как казалось до этого, спал.

— Ну, ясно, Барух Натанович Эльцин, — сказал я. — Известно, жидомасонская морда.

Да, здесь в войсках, президент России ни то, что не пользовался особой популярностью… Его откровенно ненавидели.

— Я вот не за Эльцина воюю, — ответил я на немой вопрос. — Мне по барабану, даже если чехи из него шашлык-машлык сделают. Мне за детей в Буденновске горько, за русских в Грозном, за нас вообще всех. За свой дом, за скамейку у палисадника, за речку, за лес… Я не шучу. Я вот за это воюю. За маму, за папу, даже за жену — будь она не ладна… Вот за них. А Гусинский, Березовский и прочая жидовская сволочь меня не волнуют.