Михаил Прудников - Пароль получен Страница 57

А Готвальд все смотрел на Алексея. Он ждал ответа, видимо догадываясь о том, что происходит в душе Столярова.

— Я успею… Пока разберутся, успею… Ничего страшного не произойдет.

— Подожди, Валентин, не пори горячку. Подожди. Дай подумать. Надо хорошенько подумать… Посоветоваться с Корнем, со Скобцевым.

15. Температура высокая

В деревне Выпь случился пожар. Сгорел дом старосты Охримовича. Сгорел так основательно, что, когда на утро к месту происшествия прибыло несколько полицейских, они увидели только закопченную печную трубу да груду обуглившихся бревен.

Староста и его жена сидели на каких-то узлах и печально взирали на пепелище. На Охримовиче была шуба, накинутая прямо на нижнее белье. Ветер шевелил жалкие остатки его редких волос. Старостиха выла, как по покойнику.

Ничего вразумительного добиться от супругов не удалось. Изо рта Охримовича вырывались какие-то хриплые, нечленораздельные звуки. С трудом можно было догадаться, что он повторяет слово «партизаны».

Полицаи подняли Охримовича, взяли его под руки и отвели в ближайший дом. Там старосте поднесли стакан самогону, и постепенно он пришел в себя.

— Разбойники! — вопил Охримович, сразу опьянев. — Спалили хату! Куда я теперь денусь!

Полицаи заверяли старосту, что немецкие власти не оставят самого исправного в волости служаку без крова.

— Будет тебе, Трофим, жилье! Будет, не тужи. А виновных мы найдем.

Но найти виновных оказалось не так просто. Большинство жителей утверждало, что пожар начался ночью по вине самого хозяина, ибо каждый знает, что Охримович тайно торговал керосином. По словам односельчан, староста хранил бидоны с керосином в чулане, куда ходил со свечой или со спичками, и, должно быть, нечаянно обронил огонь, — от этого и стряслась беда.

Подозрительных людей никто вокруг деревни не встречал. И собаки в эту ночь не лаяли — завыли, только когда пламя охватило весь сруб.

Словом, истинные причины ночного происшествия полицейским выяснить так и не удалось. Стало лишь известно, что никто из жителей не помогал Охримовичу тушить пожар, кроме какого-то парня, имени которого никто не знал. Парень этот разбил окно, несмотря на бушующее пламя, храбро влез в избу и помог спасти жену старосты, а также кое-какие вещи. Очевидцы утверждали, что храбрец сам сильно обгорел и упал на снег без сознания. Кто-то из жителей догадался на подводе отвезти пострадавшего в город. Подвода еще не вернулась, но говорят, что парня забрали в больницу.

Описать внешность незнакомца никто толком не мог. Вспоминали только, что ростом он «дюже высокий», а волосы у него цвета соломы.

Полицейские уехали, так и не поняв, что же на самом деле произошло минувшей ночью в селе Выпь.

Когда начальник госпиталя полковник Вернер узнал, что врач Солдатенков, дежуривший ночью, принял пострадавшего во время пожара русского, он посинел от ярости.

Какое-то время он не мог вымолвить ни слова, потом разразился бранью. Действительно, случай был беспрецедентный.

— Что, что вы говорить? — орал он на Солдатенкова. — Какой русский, при чем русский? Как вы смели без мой приказаний!

— Но он весь обгорел, господин полковник… Ему нужна медицинская помощь, — осмелился возразить врач.

— Что? Помощь? Какой помощь русскому? Вы с ума сошель! Здесь госпиталь для немецкий зольдат унд официр!

— Но, господин полковник, этот человек старался для немецкого служащего, стало быть, для Германии, — оправдывался Солдатенков. — Он помог тушить пожар старосте. Говорят, вытащил из огня его супругу.

— Э… бросьте! — Вернер сморщился. — Я не хочу слушать! Уберите этот человек. Скоро! Даю вам пять минут.

— Слушаюсь, господин полковник.

— Выполняйте приказаний!

И Солдатенков послушно вызвал машину, а когда она остановилась у подъезда, двое санитаров из русских военнопленных вошли в приемный покой. Санитары вынесли из палаты на носилках человека с забинтованным лицом и руками. Носилки втолкнули в кузов санитарного фургона.

Солдатенков был спокоен: он выполнил приказ, от него больше ничего не требовалось.

Шофер из русских военнопленных не понимал, зачем человека, которого только утром доставили в госпиталь, повезут в какое-то другое место. Но это его не касалось, он привык повиноваться без возражений. Его дело молчать.

Щелкнула дверца кабины, и рядом с шофером оказался Солдатенков — доктор из госпиталя.

— Поехали! — приказал он.

Шофер включил зажигание, нажал на стартер. Но мотор не заводился. Врач метнул в сторону шофера рассерженный взгляд.

— Быстрей! — приказал он. — Быстрей! Больного везем.

Шофер заметил: Солдатенков начал волноваться: часто затягивается сигаретой и пальцы его дрожат. «Почему он нервничает? Куда так спешит?» — думал шофер.

Он утопил головку стартера до отказа. Мотор фыркнул, кабина вздрогнула, и санитарная машина выехала за ворота госпиталя.

И вдруг шофер услышал удивившие его слова. Солдатенков сквозь зубы ругался и сетовал:

— Изверги эти немцы! — шептал он. — Не приняли раненого в госпиталь. Куда теперь его везти? Обратно в эту чертову Выпь велено. А там и больницы-то нет. Хоть в сугроб выбрасывать, а он совсем плох, еле дышит. Кто его там примет!

Шофер побоялся что-нибудь сказать, но в душе был совершенно согласен с доктором. Еще в лагере военнопленных он узнал, как фашисты обращаются с советскими людьми.

Столяров и Колос ждали санитарную машину на лесной дороге, ведущей к селу Выпь. Ночь давно сменилась утром, а известий из города не поступало.

В напряженной тишине было слышно, как в овраге фыркают и звенят уздечками промерзшие лошади.

Геннадий, чтобы согреться, прыгал на одной ноге, бил рукавицей об рукавицу и то и дело осведомлялся у Алексея насчет времени.

Наконец откуда-то донеслось гудение мотора.

— Они! — сказал вслух Колос, хватая Алексея за рукав. — Надо выводить лошадей.

— Подожди, — остановил его Столяров. — Если свернут сюда, тогда действительно они. А может, кто другой едет?

Еще с минуту они постояли, стараясь не шуметь.

Скоро появилась машина. Она медленно передвигалась по заснеженной дороге, а когда подошла поближе, разведчики увидели на ней красный крест.

— Лошадей! — крикнул Столяров.

Геннадий сорвался с места и бросился прямо по снежной целине в овраг.

Алексей вышел из-за деревьев и направился навстречу машине. Он бежал, увязая в снегу, и ветки кустарника царапали ему лицо. Уже на опушке Алексей остановился, тяжело дыша.

«Стоп! Спокойней!» — приказал он себе и на всякий случай снял автомат с шеи, непослушными пальцами спустил предохранитель.

Машина остановилась метрах в пятидесяти от леса. Хлопнула дверца — из кабины вышел невысокий человек в шапке-ушанке. «Наверное, Солдатенков!» — подумал Алексей.

Он не знал врача в лицо. Шерстнев описал Алексею только его приметы. Да передал пароль.

Не спуская замерзшего пальца со спускового крючка, Алексей зашагал навстречу фигуре в белом халате, накинутом поверх пальто. Ступал осторожно, зорко следя за каждым движением незнакомца.

«Все может быть, — думал Алексей, — и провокация тоже».

Но в руках у человека не было оружия. Да и выглядел он отнюдь не воинственно. Грузная фигура, круглое, добродушное лицо, толстые губы, небольшие немигающие глаза.

— Больной прибыл? — спросил Алексей.

— Прибыл, — ответил незнакомец в белом халате. — Температура высокая.

Это была условная фраза. Услышав ее, Алексей опустил автомат. Они немного отошли от машины.

— А шофер? Как быть с шофером? — спросил Алексей.

— Боится партизан. Как вас увидели, я сказал, чтобы он тихо сидел, а я пойду, сам улажу дело… Но не спускайте с него глаз, а то как бы не угнал машину.

Алексей направил автомат на машину, где виднелось позеленевшее от страха лицо шофера. Тот, видно, читал мысленно себе отходную.

— Ну а что с Готвальдом? — вырвался у Столярова нетерпеливый вопрос.

Солдатенков вполголоса рассказал, что все идет по плану. За день до пожара в селе Выпь он положил курсанта, как безнадежного, в изолятор. Туда же принесли по его приказу и привезенного с пожара Готвальда. А когда полковник Вернер приказал убрать русского, он выполнил его указание. Убрал. Но только не Готвальда, а курсанта. И вот теперь этот человек лежит в санитарной машине.

— Завтра Готвальда переведем обратно в палату. Скажу, что стало лучше.

— Осматривали его лицо?

— Да.

— Похоже на ожоги?

— Вполне. Я бы сказал — мастерская имитация. Кто это делал?

— Адам Григорьевич. Кстати, он передавал вам привет.

Лицо Солдатенкова озарилось улыбкой, но он сразу помрачнел.