Сергей Поляков - Партизанская искра Страница 57

— Ох и метет! Каша сплошная. Даже жарко стало, фу-у-уу!

— Добре. Это нам на руку, — удовлетворенно прошептал Парфентии, притянув к себе Мишу за плечи. — А то, что нужно, захватил?

— А как же…

— Есть новое?

— Ну, конечно.

— Айда наверх.

— Там есть кто?

— Все, кроме тебя, — ответил Парфентии, осторожно подталкивая товарища в угол, где была приставлена лестница, ведущая на чердак.

Уверенно, как у себя дома, пробрался Миша Клименюк в дальний угол чердака. В самом конце он круто свернул вправо, потом несколько шагов между крышей и навалом старой, перебитой соломы, горько пахнущей пылью. В тупике нащупал плетеный из хвороста щиток, на нем веревочную петельку и потянул на себя. Щиток, подался, и Миша очутился в каморке, тускло освещенной дрожащим светом.

Эта потайная каморка в два шага шириной была устроена Парфентием при помощи отца еще осенью прошлого года.

Парфентии, уходя все дальше и дальше в подпольную работу, постепенно увлекал за собою отца. Он посвятил отца в тайну подпольной организации. И естественно, когда встал вопрос о постоянном и удобном для подзольного штаба помещении, Парфентий, в первую очередь, обратился за советом к отцу.

— Такую конспирацию, тату, чтобы ни одна собака не разнюхала.

Отец выслушал сына и обещал подумать.

— Только ты мне, сынку, дай два дня сроку. Дело это не простое, тут нужно как следует поразмыслить.

На третий день Карп Данилович таинственно сообщил:

— Есть, сынку, одно место.

— Какое, тату?

— Неприступное, — улыбнулся отец.

— А где?

— У нас на горище.

Парфенгий недоуменно вскинул брови. Он ожидал, что умудренный опытом тато придумает что-нибудь необыкновенное, такое, что не могло бы придти в голову ему, Парфентию. И вдруг… чердак…

Карп Данилович заметил разочарование сына и поспешил объяснить:

— Не удивляйся, Парфуша. У нас на горище самое подходящее место. Очень удобно, потому что под боком и, как ты говоришь, ни одна собака не разнюхает.

— Тату, нам нужно, чтобы можно было все хранить там, и оружие, и…

— Все что угодно, даже орудие можно вкатить туда, — пошутил отец.

— Я знаю, что ты любишь шутить.

— Совсем не шучу. Вот слушай.

И отец посвятил сына в свой план, который без промедления они начали осуществлять.

Потихоньку, в строжайшем секрете от соседей и даже от домашних, отец с сыном натаскали на чердак жердей, камыша и устроили в самом конце чердака перегородку. Это было сработано так ловко и искусно, что впоследствии ни Семену Романенко, ни румынским жандармам, не раз производившим у Гречаных тщательные обыски, не могло придти в голову, что чердак сарая был на два шага укорочен, а за перегородкой, мастерски сделанной под крышу, находился штаб «Партизанской искры». Это было надежное убежище крымских комсомольцев. Здесь проходила вся штабная работа подпольного комитета. В этом крохотном шалашике под камышовой крышей рождались смелые планы диверсий. Здесь в ночной поздний час комсомольцы узнавали правду Большой Земли, — правду, которую, крепко прижав к груди, приносил сюда из погреба в Катеринке умный кареглазый хлопец Миша Клименюж. Кроме того эта тесная каморка, в которой с трудом умещалось семь человек, служила искровцам арсеналом. Здесь хранилось все, что добывалось комсомольцами для борьбы с захватчиками: оружие, патроны, взрывчатка и перевязочные материалы, а также святая святых — боевое знамя организации. Члены комитета «Партизанской искры», казалось, вопреки логике, называли свою каморку «катакомбой».

…Парфентии из предосторожности, как он делал всякий раз, когда собирался комитет, обошел вокруг сарая, тщательно осматриваясь и прислушиваясь.

Бушевала метель, шуршал по камышовой крыше снег, печально, будто жалуясь на свое одиночество, скрипел у соседней хаты колодезный журавель.

Парфентий поднялся в каморку и прикрыл за собою щиток.

Несколько секунд нужно было всем помолчать, хорошенько послушать. Так было принято, так вошло в обычай подпольщиков.

Посредине каморки вместо стола — пятнистый немецкий ящик из-под снарядных гильз. На нем горит плошка со стеарином-тоже трофей. Вокруг стола вплотную друг к другу сидят члены комитета. Тонкий язычок пламени вихляется от дыхания близко сидящих. Изогнется язычок в одну сторону — крутой, с темной черточкой посредине подбородок Мити выхватит на миг из полумрака, качнется в другую сторону-непокорную чёлку Парфентия оторочит золотым окаемом, взовьется вверх пламя — словно ветром раздует черные угли полиных глаз, приникнет к плошке огонек, замрет на короткий миг, и ровный, немигающий свет затеплится в больших, серых очах Сони, а то, вдруг, змеиным жалом вытянется пламя, и тогда, словно блестящие жучки, вспугнутые светом, задвигаются темные глаза Юрия Осадченко. Вдруг неожиданно, мелко-мелко, как в ознобе, задрожит зыбкий огонек, и тогда на высоком лбу и в лукавых глазах Миши Клименюка запрыгают веселые, резвые зайчики.

Парфентий приподнялся на колени и поднял руку. Движение и шопот прекратились. Только от легкого сдержанного дыхания еле приметно дрожал огонек.

— Начнем, — объявил Парфентий. — Сейчас Михаил прочтет нам сводку Совинформбюро.

Все смолкли. По тому, как выравнялся и замер огонек в плошке, можно было понять, что сидящие затаили дыхание. Правда Большой Земли волновала душу каждого, заставляла радоваться за успехи родной Красной Армии, народных мстителей и за неистребимое единодушие и веру в победу всех советских людей. И вот они, сидящие здесь юные патриоты, являлись частицей своего народа и шли вместе с ним на глубоко осознанную самоотверженную борьбу против лютого врага. И оторванные, казалось, от Большой Земли, они чувствовали себя вместе с нею, вместе с народом. Это чувство вселяло уверенность и вливало новые силы.

Миша Клименюк достал из-под подкладки ватника вырванный из тетрадки листок, бегло исписанный мелким почерком, и, бережно расправив его на ладони, приблизился к огоньку. Это была сводка о положении на фронтах, только что принятая по радио. Карие глаза Миши светились блеском нескрываемой радости. И все члены комитета поняли, что вести были хорошие.

Миша тихонько откашлялся. И даже в этом покашливании звучала та же гордая радость.

Все сидящие потянулись вперед и головы их почти сомкнулись в плотный круг.

Миша начал:

— Войска Донского фронта полностью закончили ликвидацию немецко-фашистских войск, окруженных в районе Сталинграда. Наши войска сломили сопротивление противника, окруженного севернее Сталинграда, и вынудили его сложить оружие.

Миша читал не спеша, подчеркивая каждое слово, стараясь, чтобы слушающие успевали продумать и оценить всю огромную важность происходящих событий.

— Раздавлен последний очаг сопротивления противника в районе Сталинграда. Историческое сражение под Сталинградом закончилось полной победой наших войск… — с гордостью читал Миша.

Вздрогнуло маленькое пламя в плошке. Будто только сейчас выдохнули слушатели зажатый в груди воздух.

— Всего за время боев с десятого января по второе февраля наши войска взяли в плен девяносто одну тысячу немецких солдат и офицеров…

Невозможно было сдержать нахлынувшую радость. Это была не просто радость, а торжество, убыстряющее биение сердца. Хотелось выразить его, что-то сказать.

— Дорогие наши люди! — вырвалось у Поли. И сам Парфентий, сейчас строгий и сосредоточенный, не смог удержать обуревавших его чувств.

— Как правильно было сказано еще тогда, в первый День войны: «Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами!»

Не сиделось на месте. Каморка на чердаке становилась тесна. Хотелось вскочить и в резких, энергичных движениях поистратить накопившуюся силу.

Миша нетерпеливо поднял руку и продолжал читать:

— «… Нашими войсками взят в плен командир одиннадцатого армейского корпуса, командующий группой немецких войск, окруженных севернее Сталинграда, генерал-полковник Штреккер и его начальник штаба — полковник генерального штаба Гельмут Восскут. Кроме того, первого и второго февраля взяты в плен следующие генералы немецкой армии…»

— Словом, тут перечисляются фамилии господ генералов, — пробурчал Миша, — нам это неинтересно, все равно мы их завтра забудем. А в общем войска взяли следующие трофеи: «самолетов семьсот пятьдесят, орудий шесть тысяч семьсот, минометов тысяча четыреста шестьдесят два, пулеметов восемь тысяч сто тридцать пять, винтовок девяносто тысяч, автомашин шестьдесят одна тысяча сто две, мотоциклов семь тысяч триста шестьдесят девять, тягачей, тракторов, транспортеров — четыреста восемьдесят, радиостанций — триста двадцать, бронепоездов — три, паровозов — пятьдесят шесть, вагонов — тысяча сто двадцать пять, складов с боеприпасами и вооружением — двести тридцать пять и большое количество другого военного имущества. Подсчет продолжается. Таков исход одного из самых крупных сражений в истории войны», — дочитал Миша сводку и победоносно оглядел товарищей. «Ну, как, мол, довольны?» — говорил его взгляд.