Лоран Бине - HHhH Страница 58

— В чем дело?

— Тут покушение!

— И что?

— Вы должны отвезти господина обергруппенфюрера в больницу.

— А… а почему я?

— У вас пустая машина.

— Нет, не пустая, раненому будет неудобно, у меня тут ящики с мастикой, и мастика вонючая, и вообще, как это можно — перевозить протектора в таких условиях…

— Schnell![324]

Не повезло работяге, сидящему в «татре», — ему выпало водить… Выскочивший откуда-то тем временем как чертик из табакерки полицейский поднимает Гейдриха и ведет его к машине. Видно, что рейхспротектор старается держаться прямо, но это ему не удается. По изорванному мундиру течет кровь. Слишком большое тело Гейдриха с трудом пристраивают на пассажирском сиденье, в одной руке он сжимает пистолет, в другой — свой портфель. Фургончик трогается с места и движется вниз по спуску — до тех пор, пока водитель не соображает: едет-то он сейчас не к больнице, а от нее, и не разворачивает машину. Его маневр не ускользает от внимания Гейдриха, и тот кричит: «Wohin fahren wir?» Я плохо знаю немецкий, но понимаю вопрос: «Куда мы едем?» Шофер тоже понимает, только никак не вспомнит, как по-немецки «больница» (Krankenhaus), а потому не отвечает, и Гейдрих, размахивая оружием, сыплет бранью. К счастью, когда фургончик добирается до отправной точки, шофер видит, что та самая молодая блондинка еще здесь. Заметив «татру», она бежит к машине, и водитель, притормозив, объясняет ей, в чем проблема. Гейдрих, в свою очередь, тоже что-то цедит сквозь зубы. Оказывается, ему, с его ростом, неудобно на сиденье рядом с водителем: кабина слишком низкая. Рейхспротектору помогают выйти из кабины и укладывают его сзади ничком посреди ящиков с мастикой и коробок с ваксой. Гейдрих просит, чтобы принесли его портфель. Портфель приносят и бросают на пол рядом с раненым, «татра» трогается с места.

Гейдрих держится одной рукой за спину, другой прикрывает лицо.

Все это время Габчик бежит. Ветер рвет галстук, волосы растрепаны, ни дать ни взять Кэри Грант в фильме «К северу через северо-запад» или Бельмондо в «Человеке из Рио»[325]. Но разумеется, Габчик, пусть даже он много и хорошо тренировался, не обладает сверхъестественной выносливостью, которую демонстрирует в своей экстравагантной роли французский актер. В отличие от Бельмондо он не может бежать вечно. Габчику удается, продвигаясь зигзагами по кривым окрестным улочкам, немножко опередить своего преследователя, но оторваться от Клейна никак не получается. Зато каждый раз, как парашютист заворачивает за угол, он на несколько секунд оказывается вне поля зрения эсэсовца, и ему надо этим воспользоваться. Он уже еле дышит, и тут на его пути попадается магазинчик с открытой дверью. Он бросается внутрь как раз в те считанные мгновения, когда Клейн не может этого заметить. Вот только, к несчастью, парень не успевает прочесть названия магазина: «Мясная лавка Браунера» — и когда, задыхаясь, просит хозяина помочь ему, спрятать его, тот выскакивает на тротуар, видит спешащего сюда Клейна и, не говоря ни слова, тычет пальцем в свою дверь. Мало того, что этот Браунер хоть и чех, да из немцев, так у него еще и брат — гестаповец. Ох, как же не пофартило Габчику: черного хода тут нет, ну и сидит, как загнанный зверь, в комнате за лавкой мясника-нациста. Но Клейну, пока мчался вдогонку, вполне хватило времени заметить у Габчика оружие, потому он в лавку не заходит — он, в свою очередь, пытается укрыться за ближайшим столбом и принимается палить как ненормальный. Да, не очень-то улучшилось положение Габчика с тех пор, как он сам прятался за фонарным столбом, ожидая, пока Гейдрих перестанет лупить по нему из пистолета. Однако то ли Йозеф вспоминает, какой он классный стрелок, то ли простой шофер, пусть и двух метров ростом, производит на него меньшее впечатление, чем Пражский палач собственной персоной, — как бы там ни было, реагирует он теперь куда быстрее. Он на секунду высовывается, замечает не полностью скрытого фонарем Клейна, целится, стреляет — и Клейн валится на землю, раненный в ногу. А Габчик, не теряя времени, вылетает из лавки, пробегает мимо рухнувшего немца, сворачивает из переулка на улицу и несется стрелой. Но ему опять не везет: он заблудился, он не может сориентироваться в этом лабиринте и, достигнув следующего перекрестка, застывает на месте: в конце улицы, по которой он намерен был подняться, виден поворот, где все началось. После панического бегства — возвращение туда, откуда ушел. Что-то типа кафкианского кошмара в ускоренном темпе. Габчик сворачивает на другую улицу, ту, что спускается к реке, и бежит по ней. А я, я иду, прихрамывая, подволакивая ногу, по улицам Праги, добираюсь до той, что называется Na Pořiči[326], и издали смотрю, как он бежит.

«Татра» подъезжает к больнице. Гейдрих пожелтел, он едва держится на ногах. Его приносят в приемный покой, с него снимают китель. Сидя, полуголый, на столе, на котором здешние врачи осматривают поступивших больных, протектор меряет медсестричку взглядом, и та, перепугавшись, спасается бегством. Он остается один.

Я дорого дал бы за то, чтобы узнать точно, сколько времени продлилось это одиночество. Появляется человек в черном дождевике. Он вытаращивается при виде Гейдриха, но сразу же отводит взгляд, принимается искать глазами телефон и, не обнаружив аппарата в комнате, летит сломя голову к тому, что в коридоре: «Нет-нет, никакая не ложная тревога! Сию же минуту пришлите эскадрон СС! Да, Гейдрих! Повторяю: здесь, в больнице, рейхспротектор и он ранен. Нет, не знаю. Schnell!» Наконец появляется первый врач, это чех, белый, как его халат, в руках у него пинцет и тампоны. Он сразу же начинает исследовать рану. Рана большая, сантиметров восемь в длину, в ней довольно много грязи и осколков.

Пока пинцет обшаривает рану, Гейдрих сидит неподвижно. В приемный покой врывается еще один врач, немец. Он спрашивает, что тут происходит, и только потом замечает Гейдриха, щелкает каблуками и кричит «Хайль!». Теперь врачи обследуют рану вдвоем. Почка не затронута, позвоночник тоже не задет, предварительный диагноз обнадеживает. Гейдриха сажают в кресло на колесиках и везут на рентген. В коридорах больницы полным-полно эсэсовцев. Принимаются первые меры безопасности: все окна, выходящие наружу, закрашивают белилами, чтобы укрыться от снайперов, а на крышу поднимают тяжелые пулеметы. И естественно, выгоняют больных — они тут только мешают. В рентгеновском кабинете Гейдрих сам перебирается из кресла на стол — он прикладывает неимоверные усилия, чтобы выглядеть достойно. Рентген показывает, что еще один осколок — то ли гранаты, то ли кузова «мерседеса» — застрял в селезенке, раздроблено ребро, пробита диафрагма, повреждена грудная клетка. Немецкий врач склоняется к раненому:

— Господин протектор, мы должны сделать вам операцию…

Мертвенно-бледный Гейдрих качает головой:

— Нет. Я хочу хирурга из Берлина.

— Но ваше состояние не позволяет… требуется немедленное хирургическое вмешательство!

Гейдрих раздумывает. Он понимает, что речь о его жизни, что отсрочка ему во вред, и соглашается — при условии, что оперировать будет лучший специалист из открытой в Праге немецкой клиники. Раненого тут же отвозят в операционную. К ее дверям подтягиваются Карл Герман Франк и самые важные чины чешского правительства. В маленькой районной больнице царит такое возбуждение, какого ей не доводилось знать никогда прежде и какого ей никогда не узнать в будущем.

Кубиш то и дело оборачивается, но, похоже, никто его не преследует. Ему удалось! Но что, что ему удалось-то? Уж во всяком случае — не убить Гейдриха: протектор, когда Ян уезжал с перекрестка, был живехонек и без остановки стрелял в Габчика. И Габчику тоже не удалось помочь: Йозеф, по всей видимости, попал в серьезный переплет со своим внезапно отказавшим оружием. Что же до собственного спасения, то разве Кубиш не понимает, что это — пока, это — на время. С минуты на минуту начнется облава, а описать беглеца совсем несложно: мужчина на велосипеде, раненный в лицо… Попробуйте такого не заметить! Да, тут ведь и еще одна проблема: велосипед дает Яну драгоценную возможность быстро удалиться от места покушения, вот только в седле он слишком на виду — любой патруль засечет. И Кубиш решает отделаться от машины. Он размышляет, крутя педали, потом огибает место покушения, едет вниз, в квартал Либень, и ставит велосипед перед обувным магазином «Батя». Лучше было бы, конечно, перебраться в другой квартал, подальше, но с каждой секундой, проведенной им на улице, угроза ареста нарастает. Поэтому он выбирает себе укрытие совсем рядом, в семье Новаковых. Заходит в дом, расположенный в рабочем квартале, взлетает вверх по лестнице. Его окликает какая-то соседка: «Вы кого-нибудь ищете?» Он отвечает, неловко прикрывая лицо: